Я уехала двадцать лет назад и никогда больше не возвращалась ни в этот район, ни в этот дом.
Бывала наездами в столице, бывала. Но в те края — ни ногой.
— Друзья! — торжественно и сурово произнёс Ствол, обращаясь к листьям и веткам.
— Сегодня мы начинаем! Отныне никакой самодеятельности, всё делаем строго по плану! Помните, только совместные усилия приведут нас к заветной цели! Вопросы есть?
Мужчина: седой, ухоженный, с греческим носом и докторской бородкой; педантично отсчитал шесть огуречных соломинок, и завернув их в прозрачный блин сосредоточился на поглощении утки по-пекински. Его спутница — статная брюнетка, со сдобными плечами откровенно скучала.
Итого более 3000 морских миль за десять дней (которые почему-то не потрясли мир). А вот нас — бесспорно. То есть мы оторвались по полной. Одна проблема — слишком много самой разнообразной еды. Проголодаться практически невозможно.
Не спалось, но — собственно, почему «но»? — и сочинялось. Рассказ скользил, словно поезд по рельсам, приближаясь к конечной станции, лишь время от времени спотыкаясь на стыках.
— ...Хорошо, как скажешь. Не буду больше звонить. И писать тоже. Не буду, говорю! Обещаю. Не буду звонить! Кстати, позвонила ты, а не я. Я не буду! Только вопрос: ты не зайдешь за своей зубной щеткой и шампунями? Купила новые? Выбросить? Хорошо... Хорошо, говорю!
Василий Стариков приехал в Америку, когда ему было за тридцать. Поначалу ничего не получалось, он мыл полы, развозил пиццу, иногда его брали в строительную компанию убирать мусор… Но вот однажды он прочёл в глянцевом журнале, оставленным кем-то на скамейке, что многие иммигранты, меняя имя меняли свою судьбу.
Когда я был маленьким, я умел летать. Как это у меня получалось, я не знаю; я даже не помню, как это случилось со мной в первый раз. А ведь если б вспомнить да с умом проанализировать это дело, то можно было бы и что-нибудь полезное извлечь из того моего детского занятия.
Пару — пару — рам, пару — пару –рам,
Пару рам, па — па — ру — рару — рам…
Я привык петь громко. Год уже, как громко пою: пусть думают, что сумасшедший. К сумасшедшему меньше пристают. Хотя… кто его знает. Никто не знает. Но этот путь я проделываю каждый день, и каждый день пою.
Приказы были отданы самые ясные, только никто не понимал, что будет дальше. Офицеры перешептывались, солдаты радовались открыто, и чувствовалось по всему, что пойдет все совсем не так, как приказано.