Вилен Мамаев не любил Новый год почти так же, как свое имя.
Нет, к имени он за 36 лет, пожалуй, привык.
Дворничиха Татьяна Васильевна, впоследствии прозванная Танькой-шаманкой из-за ее опасного хобби, никак не могла завязать с выпивоном. Мир мерзкий, все сволочи — ну как тут не пить? Зашиваться она боялась, а от антабуса толку было мало — от окружающей Вселенной тошнило еще больше.
В детстве Нью-Йорк мне казался центром мира. Даже не сам Нью-Йорк, а большое озеро в северной части его огромного парка.
Ромка открыла Америку. Америка открыла Ромку. Так, континент за континентом, Ромка и Америка открывали друг друга.
«Папа приезжает!» — вместо «Привет» выпалила Сашка. Ее лицо сияло такой неподдельной радостью, что Лешка решил не палить ехидными подколками в ответ.
Вообще-то я не часто покупаю себе рубашки. А зачем? Рубашка — это, скажу вам, не штаны. Протирается редко. А если, надкусывая помидор, обильно обрызгаешь её томатным соком, то и тогда ничего страшного.
Цацкэ была сущим наказанием семьи Гуревичей. По количеству потоптанных грядок, склок с товарками и скандалов с петухами, она давно перешла тот рубеж, за которым любая другая курица уже попала бы в суп.
Если у вас нету тети, вам некого отправить в бессрочное дальнее плавание в район Бермудского треугольника. Если у вас нету тети, без тете-иммунитета вам не устоять перед натиском множества тетушек и дядюшек, изо всех сил норовящих изречь что-то нравоучительно-педагогическое.
— Ты первый, — заявила рыжеволосая, отступила на шаг и уставилась на собеседника, чуть склонив голову набок, как смотрят невысокие женщины на двухметровых мужчин.
Иван Петрович, русский эмигрант «третьей волны», с трудом поднялся со стула и, держась за край стола, на котором стоял компьютер — его главный рабочий инструмент и одновременно «окно» во внешний мир, шагнул в сторону прихожей, чтобы добраться до стенного шкафа и взять пальто.