• 2018-1 (19)

СТАРИК КИПНИС

У моего деда был друг - высокий седой старик Кипнис. Работал он, видимо, там, где делали, продавали или пиздили шарики для игры в пинг-понг, потому что, приходя в гости, всегда доставал их для меня из карманов. В 4-х летнем возрасте я рассмешил взрослых, строго ответив на его приветствие: "Дай лапу!", гневно глядя на его протянутую ладонь: "Я вам не медведь!"

Говорили, что Кипнис настолько умён, что его сын, известный физик-теоретик обсуждает с ним сложные галактические проблемы. Фамилию сын взял материнскую, рыбью. Окунь или Пескарь. Стать доктором физ-мат наук Алескандру Семеновичу Пескареву было легче, чем Арону Соломоновичу Кипнису. Соломон Кипнис, мой дед Даниил и ещё один пожилой уважаемый в городе еврей были членами третейского суда. Старики собирались попить чай с барбарисками, обсудить дела житейские и перетереть талмудические байки. Одну из них я потом увидел эпиграфом к статье об итальянском кинематографе в журнале "Иностранная Литература". Статью написал философ и искусствовед, сын третьего старика, Роман Д.. Эпиграф был подписан: "Из Гемары." Говорят, когда в редакции "Иностранки" спросили: "Что такое Гемара?" (одна из книг Талмуда), Д. без запинки ответил: "Литературный памятник древней арабской культуры XII века", и статья пошла в печать без купюр. Эпиграф был такой: На восточном базаре продавался редкой красоты жеребец. "Почему,- спросили торговца,- ты просишь за него в 10 раз больше, чем стоит любая другая лошадь на этом базаре?" "Потому,- ответил купец,- что этот конь скачет в 10 раз быстрее любой другой лошади на базаре." "Да,- заметил стоящий рядом мудрец,- но, если наездник ошибётся в выборе пути, этот конь унесет его в 10 раз дальше от цели!" Торговец лошадьми смутился и уступил в цене.

Вторую притчу старик Кипнис рассказал сыну, которому был нужен аргумент в пользу косвенных научных доказательств. Как известно, об элементарных частицах и чёрных дырах можно судить не напрямую, а только опосредованно, анализируя их влияние на объекты наших измерений. В Иерусалиме судили двух подравшихся каменщиков. Один из них откусил другому палец. Адвокат истца допрашивает единственного свидетеля.

- Вы видели как А. откусывал Б. палец?

- Нет.

- И все же вы продолжаете утверждать, что именно он его откусил.

- Да.

- Может быть, вы вообще не присутствовали при этой драке?

- Присутствовал.

- Но как мой подзащитный откусывал палец ВЫ НЕ ВИДЕЛИ!! Позвольте полюбопытствовать, ЧТО ЖЕ ВЫ ВИДЕЛИ ВООБЩЕ?

- Я видел, как он его выплевывал.

БАБУШКИН ГРЕХ

Бабушка была младшим ребенком в семье, поэтому своей племяннице была вроде кузины. Внешне Ася напоминала худую мышку. Она преподавала русскую литературу в старших классах одной из ленинградских школ, писала стихи, знала историю каждого петербургского камня, была пушкинисткой, эрмитажницей, серебряновековедкой и театралкой. Как и все одинокие еврейские женщины её поколения, она делила сердце между Пастернаком и Эренбургом. Каждый приезд меня-школьника в Питер она окружала нерастраченным материнским теплом и кипучей энергией гида, экскурсовода, литератора и искусствоведа. Я считал, что она старая дева. Такой человек, как я полагал, просто не мог иметь плотское измерение. Он должен ходить по облакам. После смерти Аси я расспросил об этом бабушку.

- Да нет, у неё был муж. В блокаду им было по 20 с небольшим. Он учился на последнем курсе медицинского. Я говорю ему: "Миша, бросай всё, иди на фронт фельдшером, там паек получше. Иначе дойдёшь." А он: "Тетя Сима, мне совсем чуть-чуть доучиться осталось. Через пару месяцев врачом пойду." Жили они, как все: в одной комнате, топили мебелью, книгами, спали не раздеваясь, в одной кровати. Однажды утром Ася просыпается - он холодный. А она на сносях. Ребёнок родился вскоре после его смерти. Женщин с грудничками эвакуировали вне очереди. Она записалась, пока он ещё был жив, а потом поплакал, поплакал и перестал - какое молоко у доходяги? Несколько дней она ходила отмечаться с уже мёртвым. Так и села в поезд прижимая к груди запелёнанный трупик - пропуск в жизнь. Вот тебе и по облакам. У меня нет вразумительного суждения по поводу этой истории, знаю только, что она сделала меня чуть-чуть мудрее.

А бабушка моя всегда была мудра и в блокаду, ради рабочего пайка, пошла на торфоразработки. Было ей в ту пору 36 и была она жгучей грудастой брюнеткой. Большинство остальных баб были помоложе. Жили в бараках у пригородных болот. Линия фронта проходила так близко, что иногда были слышны крики "За Родину! За Сталина!" Ночами кое-кто из красноармейцев умудрялся пробраться в женский барак.Часто сразу с нескольких нар доносились возня и стоны. Этим мальчикам завтра было снова в бой, может быть, последний. А сегодня, если застукают, трибунал за дезертирство. Ну как таким не дать - "за Родину, за Сталина"?

Бабушка была сильным человеком, но, рассказывая одну блокадную историю, всегда плакала. Мороз, многочасовая очередь за хлебом. Я только получила свой паёк. Какой-то беспризорник выхватил его и побежал. Вокруг закричали: "Держи вора! Держи вора!" Его догнали. Я подбежала, выхватила свой хлеб и наотмашь ударила его по лицу. Вот эти его голубые глаза снизу вверх на грязном лице в ушаночке смотрят мне в душу до сих пор, и будут сверлить её до самого моего смертного часа. Если б знала, как его теперь найти, в ноги б ему кинулась, целовала бы их, моля о прощении, но нет прощения такому греху, когда человек зверем становится. Знаю, что нет.

СПОРТ

Врать я не могу из-за Спорта. Дело не в том, что у меня разряды по гимнастике, боксу и альпинизму. Было мне тогда лет пять. Стояло жаркое тбилисское лето. Я играл в нашем тупике под тутовым деревом. Хлынул ливень. Одна из водосточных труб кончалась не у асфальта, а в полутора метрах от земли. Ливень из неё лил ниагарским водопадом. Я встал под этот душ и прыгал в свое удовольствие. Дождь прекратился. И так же внезапно из-за угла появилась мама.

- Что ты делал?

- Ничего. Гулял.

- Как ты умудрился так промокнуть?

- Шёл дождь.

- Ты не мог так промокнуть под дождем.

- Мог.

- Скажи, ты стоял под водосточной трубой?

- Нет.

- Честно.

- Не стоял.

Мимо нас с тяжелыми сумками медленно шла соседка тётя Ляля.

Не поднимая головы, она на ходу пробурчала:

- Каждый раз, когда человек врет, язык его чуть-чуть вырастает. Со временем, вон, как у Спорта, не помещается в рот.

Спорт был соседским пойнтером. Он носился по району без поводка. Наверное, искал воображаемых уток. Все знали как его зовут по крикам возвращавшегося с работы хозяина, мрачного худого армянина в татуировках. В то время, когда тётя Ляля произносила эти слова, Спорт лежал у нашего подъезда, изнемогая от жары, высунув огромный малиновый язык. Зрелище было настолько впечатляющим, и сказано это было так мимоходом, невзначай, без нажима, что я тут же безоговорочно поверил тёте Ляле и чистосердечно раскололся.

С тех пор не врал несколько лет. Потом вера в удлинение языка как-то незаметно переросла в "честное октябрятское", "честное ленинское", "честное пионерское". И только ко времени вступления в комсомол, я до конца осознал, что все это - полная хуйня. Но было поздно. Всякий раз, когда, по сценарию жизни, надо было слукавить, я заливался краской, не мог связать двух слов и, как правило, оставлял эту затею. Нет, потом я всё-таки научился, но это были "долгие годы упорного труда".

Поделиться