ПРОЗА

Владимир Лидский. Глухое сердце

Эли Финберг. Ужин с Эдди Рознером

Марсель Салимов. Помереть некогда

Мария Шурыгина. Культурка

Александр Евсюков. Ведьма

Евгений Брейдо. Долг

Олег Гершкович. На автобусе туда и обратно

Ульяна Колесова. Зуб

Олег Рябов. Я умел летать

Линда Йоненберг и Аркадий Уткин. Хомпанзе

Ованес Азнаурян. Апельсиновый рассказ

Михаил Блехман. Объявление

Михаил Генин. От Нью-Йорка до Квебека и обратно

Александр Дергунов. Полет чайки

Алекс Козак. Счастье

Наталья Дзе. Старое московское окно

ПОЭЗИЯ

Давид Ланди. Стихи

Саша Немировский. Джаз в Одессе

Маргарита Сливняк. Меня ленинградит

Сергей Лазо. Оранжевое послевкусие

Андрей Дмитриев. Колесил

ПУБЛИЦИСТИКА

Виктор Есипов. Из архива Василия Аксенова

ПЕРСОНА

Михаил Спивак. Интервью с Владимиром Алейниковым

Владимир Алейников. СМОГ (приложение к интервью)

ПЕРЕВОД, ИНОСТРАННАЯ ЛИТЕРАТУРА

Рауль Чилачава. Цель жизни

Олег Гончаренко. Катрены озвученных картин

— Друзья! — торжественно и сурово произнёс Ствол, обращаясь к листьям и веткам.

— Сегодня мы начинаем! Отныне никакой самодеятельности, всё делаем строго по плану! Помните, только совместные усилия приведут нас к заветной цели! Вопросы есть?

Мужчина: седой, ухоженный, с греческим носом и докторской бородкой; педантично отсчитал шесть огуречных соломинок, и завернув их в прозрачный блин сосредоточился на поглощении утки по-пекински. Его спутница — статная брюнетка, со сдобными плечами откровенно скучала.

Этим летом погорело все. Никто из стариков не мог припомнить такого. Роса иссыхала до первого солнца. Пожухлая трава прижималась к земле. Комья глины под ногами рассеивались пылью. Кабачки лежали на грядках, как испеченные. Почерневшие помидоры неподвижно свисали с кустов.

Колесил,

колесил –

исколесил,

всё, что вблизи,

В этом году Василию Аксенову исполнилось бы 85. К сожалению, он не дожил до этой даты. Но его творчество остается востребованным и память о нем не угасает. Те из друзей, кто остался верен его заветам, духу его творчества, его свободомыслию, все чаще, перефразируя название его замечательной повести, признаются: жаль, что его нет сейчас с нами!

Наше с Губановым: СМОГ.

Пусть это и аббревиатура — но что-то опять-таки щёлкнуло, совпало, сомкнулось, таинственный механизм речи сработал, аббревиатура сменилась, как по волшебству, чуть ли не универсальным понятием, — и вот он налицо, знак времени, призыв к объединению — для моего поколения.

… моего отчима звали Радий Викторович и, уже в осмысленном возрасте натыкаясь иной раз на дежурную строчку Маяковского про поэзию, которая та же добыча радия, я думаю, что нашего-то Радия Викторовича со стихами связать никак уж невозможно, потому что он был человек грузный, земной, или лучше — приземлённый, вовсе не возвышенный

Когда ползут по горлу как занозы

Стихи мои к тебе безумный мир,

Когда глаза, как высохшие слезы,

Упрятаны каньонами морщин

Приказы были отданы самые ясные, только никто не понимал, что будет дальше. Офицеры перешептывались, солдаты радовались открыто, и чувствовалось по всему, что пойдет все совсем не так, как приказано.

Василий Стариков приехал в Америку, когда ему было за тридцать. Поначалу ничего не получалось, он мыл полы, развозил пиццу, иногда его брали в строительную компанию убирать мусор… Но вот однажды он прочёл в глянцевом журнале, оставленным кем-то на скамейке, что многие иммигранты, меняя имя меняли свою судьбу.

Меня лихорадит, меня ленинградит,
И это никто никогда не наладит.
Там детство мое, словно школьный журнал,

Навеки нырнуло в Обводный канал.

Нина проснулась раным-рано́, ещё до будильника. Подскочила, как подброшенная, только почуяв, что плотная тьма за окном вылиняла, сменилась серым сумеречным ситцем. Всю эту долгую ночь промаялась она в тревожной полудрёме. И встала не размеренно, спокойно, совершая, как солнце, свой привычный дневной путь, а сразу суетливо забегала, опрокидывая и теряя.

Рассказ из сборника «Президентский кот»

Заболел я как-то. Положили в больницу. Вообще-то я никогда не болел, удивлялся, как это некоторые люди даже из-за насморка на больничный выходят. А тут так скрутило, что пришлось в больницу лечь. Больница, конечно, не санаторий. Таблетки, процедуры — всё это своим чередом, только скучно целый день без дела лежать. Особенно, если не навещают. Меня, слава богу, навещают, не забывают.

Не спалось, но — собственно, почему «но»? — и сочинялось. Рассказ скользил, словно поезд по рельсам, приближаясь к конечной станции, лишь время от времени спотыкаясь на стыках.

Итого более 3000 морских миль за десять дней (которые почему-то не потрясли мир). А вот нас — бесспорно. То есть мы оторвались по полной. Одна проблема — слишком много самой разнообразной еды. Проголодаться практически невозможно.

Мой собеседник Владимир Дмитриевич Алейников — один из организаторов литературного объединения с аббревиатурой СМОГ. Расшифровывается, как «Самое Молодое Общество Гениев».

Я уехала двадцать лет назад и никогда больше не возвращалась ни в этот район, ни в этот дом.

Бывала наездами в столице, бывала. Но в те края — ни ногой.

—...Хорошо, как скажешь. Не буду больше звонить. И писать тоже. Не буду, говорю! Обещаю. Не буду звонить! Кстати, позвонила ты, а не я. Я не буду! Только вопрос: ты не зайдешь за своей зубной щеткой и шампунями? Купила новые? Выбросить? Хорошо... Хорошо, говорю!

Пару — пару — рам, пару — пару –рам,

Пару рам, па — па — ру — рару — рам…

Я привык петь громко. Год уже, как громко пою: пусть думают, что сумасшедший. К сумасшедшему меньше пристают. Хотя… кто его знает. Никто не знает. Но этот путь я проделываю каждый день, и каждый день пою.

Так уж давно сложилось исторически

и повторяется пока доныне часто –

приходит в мир «святая» истеричка,

чтоб огласить «конец любви и счастью».

Когда я был маленьким, я умел летать. Как это у меня получалось, я не знаю; я даже не помню, как это случилось со мной в первый раз. А ведь если б вспомнить да с умом проанализировать это дело, то можно было бы и что-нибудь полезное извлечь из того моего детского занятия.

Цель жизни

Цель жизни? — Жизнь. Она одна.
Душа и существует ради.
Ты — агнец божий. Имена других –

Лишь агнцы в божьем стаде.

Я считаю ступени, ведущие к Дюку.

Раз, два, три.

Я делаю вид, что набил себе руку,

Чтобы лихо вести удачную жизнь.

Волна голов поднялась и схлынула. Пали царства.

Кто знал, что сближает ненависть,

а разводит сближение?

Рознер опаздывал. Маркус Айзенштадт сидел за столиком кафе один. Чтобы сдержать охватившее его волнение он углубился в чтение Süddeutsche Zeitung, и только время от времени отвлекался чтобы заказать очередной чай. Для него не было затруднительным такое времяпрепровождение, хотя бы потому, что интересующий его раздел культуры в этой газете был огромным и по размеру и значимости уступал лишь обычной политической грязи.