• 2018-3 (21)

Поле. Слежавшаяся сухая, невозделанная почва. Невысокие колючки. Лес колючек, упирающийся в горизонт. Редкая вмятина, две, три — попытки возделать землю, быть может, посадить что-то. Поле — это целый мир. С чего начать? С уборки валунов, с размягчения почвы, с заточки плуга? Примерно такое ощущение у поэта, смотрящего на Ойкумену и опирающегося на плуг поэзии. Ощущение огромности задачи и понимание ограниченности своих сил, и, главное, ограниченности времени. С какого края начать? И неизбежность возделывания. Да ощущение одиночества перед масштабом поля. И потребность работы. Как бы, чем бы она не кончилась — работа ждет, и часы тикают. Восход уже брезжит, и первые камни уже перевернуты.

Колесо

Ничего не останется, только глина
слов,
из замеса которых взошёл
и в которые канул.
Информация карандашом
на бумаге, пеликаны —
караванным клином,
вдоль обрыва над морем.
Баркас, продающий небольшой
улов,
покупатели строём
на причале,
и мое отсутствие, как давным-давно,
тогда, в начале.

Слово многоразмерно. И если считать измерения Слова, — то первое — буквальный смысл. Второе — звукопись. Если сочетать первое и второе вместе в стихе, то получается поэзия. Силлаботоническая поэзия со своим регулярным ритмом, размером работает по простому принципу: волна буквального смысла ставится в резонанс со звуковой гармонией, опирающейся на регулярный размер и строгую рифму. В результате получается многослойный смысл, многослойное значение слов и словосочетаний. То, что собственно и есть поэтическая вертикаль стиха. Если же идти дальше, а именно, если сделать из строк не размер, а цельный мотив, если размер не регулярен, а подчинен общей мелодии, то эта мелодия выводит все стихотворение в другую размерность. Таким образом, «джаз-поэзия» — как минимум, трехмерна.

Инструмент «джаз-поэзии» всего лишь инструмент. Да, он современен, и он подходит для работы, но силы ограничены, а поле велико. Я уже не помню, когда я научился писать пейзажи Земли в красках звука. Но с тех пор, как научился, это стало стабильно получаться, если только вовремя суметь задержать впечатление от увиденного и подслушать его тему. Палитра замешана, кисти отточены, холст натянут. Люди, их улыбки, походка, айсберги небоскребов, машины — все идет в дело, лишь бы мелодия легла точно, лишь бы гармония увиденного была передана, захвачена в застывшем времени. Как-то вот так.

Открытка из Хайфы

Здесь хорошо в вечернюю прохладу
пройтись под горку, выпить пива,
посидеть
с друзьями вкупе.
Глазам в награду -
виды на красиво
вознесенный купол
Усыпальницы над портом.
В переплетении сетей
из рам подъемных кранов курлычут птицы.
Рой у хранилища в расчете на зерно.
Когорта
из террас
восходит от немецкой слободы
В порядке регулярном. Устремиться
вверх по ним и мне, но
не припас
заранее воды,
хотя бы флягу,
чтобы вблизи разглядывать узоры ваз,
внимать ручьям, шуршащим по ступенькам,
вдыхать цветы в вершинах водостоков
и помаленьку
размышлять, забыв напряги,
о равенстве людей от колыбели
и до мгновения, когда уже не храбры.
Сквозь мудрости, услышанные в речи,
смотреть, как волны запада мешаются с востоком
в бокале красного со склонов Галилеи
с пейзажем на кокетливую сабру.
Здесь пил предтеча,
Здесь бывал пророк.

Форма «джаз-поэзии» удивительно приспособлена к наблюдениям. Так же, как и музыкальный джаз, где мелодия, прыгающая ли по аккордам, или текущая потоком блюза забирает слушателя в себя, и ведет, несет, чтобы оставить на другой плоскости, в другом измерении, откуда печали и радости выглядят иначе. Печали мельче, а радости больше. «Джаз-поэзия» меняет масштаб окружающих нас вещей, и это изменение масштаба и есть другая реальность, в которой можно жить дальше.

Да, стихи должны очищать и вести к свету. Насчет очищения — классическая размеренная, силлоботоническая строфа делает свое дело отлично. Читая пронзительные строки великих поэтов, мы вздрагиваем, душа трепещет, сбрасывает грязь, и мозг переосмысливает бытие. А вот дорога к свету — это не всегда, а точнее, очень редко. К свету не выйти, если не обрести сил. Освободившись от груза регулярного размера, «джаз-поэзия» позволяет творить в целых, собранных вместе, нерасторжимых узлах сложных эмоций. Сложная эмоция придает силу сразу. А обретение сил — это и есть изменение масштаба. Относительность размеров грусти и радости решает, в конце концов, вечную битву между добром и злом. В этом, видимо, и есть главное удовольствие от жизни.

День первый

А что, стихи, всё равно о чём?
Это — как отправиться в плавание
на кораблике из рифмованных строчек,
подбирая желаемое как главное,
помня, что Бог создавал мир ночью.
Почерк
при таком раскладе был неважен.
Когда мироздание
Зазвучало, — в нём уже была рифма.
Кораблик, забитый переживаниями, как поклажей,
лавирует между рифов
сознания.
Намокает бумага — лишь бы не сесть на мель.
В нулевой тишине первый звук есть бесконечность.
А когда растает первое слово –
это первый рассвет. Первая цель –
вечность.
Умирающий звук готово
рассыпается светом вселенной. Трель
птичья ещё не сделана,
а то бы она звучала.
У кораблика ещё нет причала.
У нас с тобою ещё нет тела.
Но есть начало.

«Джаз-поэзия» не очень любит быть напечатанной. Она ближе к трубадурам.
Однако, в ту эпоху развитие музыкальных инструментов было еще в зачатке и
рифма, опирающаяся на размер, была очень важна. Особенно она стала важна, когда пошло книгопечатание — когда появилась возможность и стихи стали читать в отрыве от артистического исполнения. Вот тут-то силлаботоника воспряла. Теперь, сегодня, идет следующий виток. На котором новые носители (кроме бумаги) позволяют снова звучать артистическому исполнению, «печатность» рифм уже не так важна, как совокупность их звучания.

Музыка несет в себе свой собственный смысл. Многие наверняка замечали, выходя с хорошего концерта, что мир выглядит по-другому? Это и есть изменение масштаба, о котором идет речь. Человек и природа — как бы солист и оркестр. Они звучат в гармонии данного пейзажа, они резонируют и оба светятся и свет одного перетекает в другого. Даже, иногда джаз ритм проходит внутри размеренного силлаботонического строя.

Альпийская открытка

Долина гор, зажатая в теснину.
Деревня ограничена плато.
Авто,
подвластное закону серпантина,
ползёт, не нарушая ни за что
режим, указанный дорожным знаком.
А сверху светят знаки зодиака
прорехами в ночном пальто.
 
Вершины белые над темным скальным торсом
в контраст с домами, где — наоборот — 
белеет низ под чёрным контрфорсом
балкона, сдвинутого чуть впёред.
Народ,
гуляющий по скользким тротуарам,
цветных витрин манящая жара,
вдыхаемая скальным кулуаром,
где ледопад блестит. Зимы пора.
Наутро камни поседеют снегопадом,
двора
гостиничного станет не узнать
и склон, что ночью показался рядом,
отступит далеко, не дошагать.
 
Восход румянит белые косынки
далеких пиков. Светится река,
краснеет фартук ледника,
хребта чуть розовеет вязь.
Ты спишь. Подушка сбита. Свесилась рука
с простынки,
а ладошку луч пытается попасть.
 
Другая жизнь — красивая девчонка,
чьи волосы смеются на ветру,
не преступая смутную черту,
щемит в груди, улыбкою, нечётко.
 

Что такое «Джаз-поэзия», как она устроена, и какие там действуют строгие правила, я уже писал, сначала в «Манифесте Поэзии» (2013) и недавно, пять лет спустя, более точно, в эссе «Музыка формы» (2018). Так что повторяться не буду, это мысли о применении формы, а не о том, как она устроена. Вот только несколько ключевых определений без иллюстраций и отличий, сугубо для понимания.

Джаз-стих — это рифмованный стих, не имеющий постоянного размера, но в отличие от свободного стиха или дольника имеющий рифмы, часто множественные, расположенные вдоль текста таким образом, что создается общее впечатление цельного произведения, где мелодия слов переплетается с текстом, дополняя его до общей формы и единого фокуса. Читать произведения, написанные в стиле «джаз-поэзии», лучше всего, произнося слова (хотя бы и про себя). Естественно, что такая форма стиха существует только в тех национальных поэзиях, где есть понятие рифмы и размера.

Джаз-стихотворение всегда легко узнать по наличию общей мелодии, выполненной в разных размерах или, иногда, по наличию нескольких мелодий (особенно такая много-мелодийность присуща джаз-поэмам), а также, по обилию рифм, перетекающих друг в друга через джазовые цепочки — по, так называемой, мутации рифм.

В самом термине «джаз-поэзия» второе слово более важно, чем первое. Поэзия существует вне нас. Она была до человека и будет после. Язык — всего лишь инструмент, да и сам поэт — всего лишь среда обитания поэзии.

Да, именно так, ведь если определять живое существо, как сущность, способную на воспроизведение себе подобных, то Поэзия — есть форма жизни. Сколько раз мы видим, когда «живые» стихи попадают на почву поэтической души и преобразуются, давая ростки другой поэзии, не менее оригинальной, чем первичные семена. Примеры можно не приводить — они очевидны и вокруг нас. Начиная с поэтов, «вдохновленных» Библией, и до поэтов, вдохновленных творчеством собрата по перу. Логично заключить, что если стих — это форма жизни, то он не нуждается в оправдании своего существования через публикации. Несколько слушателей, читателей близкого круга — достаточно. Хотя, конечно, публикации очень важны самим поэтам.

Точность слов или точность мелодии? Что важнее? В «джаз-стихе» фальшивая нота, неточный аккорд из словосочетаний будут колоть и разрушать волшебство света. Точность слова? Да, конечно, она важна, это же стих все-таки. Но как может быть точным слово, если есть несоответствие между темой пейзажа и инструментом языка? Я пишу по-русски. Но я рисую нерусскую жизнь. Этот конфликт между средой обитания и инструментом возделывания неизбежен. Язык неточен. Даже когда нет конфликта, даже когда русский автор отражает русскую жизнь, он все равно неточен. После изгнания из Рая, от слов нам осталось их значение, в редком случае не искаженное эпохой или эпохами, прошедшими до нас. Где то могучее Слово, которым Он создавал вселенную? От него человеку даны только два измерения — смысл (о котором мы все спорим и спорим) и звук. И иногда звук более точен.

Поэзия

Язык — тюрьма моя. Не выйти.
И ни подкоп, ни подкуп невозможны.
Марионетка в предложений нитях -
опутан ложью.
Покрытый потом,
по непроложенной
тропе
к вершине Истины иду, бренча
словами
под клёкот
времени, точнее под припев.
Но под ногами
лишь песок, и редко — звука камень.
Как шторм в причал,
бьюсь бешенным прибоем
о скалы сути, волнами бегущих фраз
на брызг бессонниц. И рукой слепою
вычерчиваю вязь
иллюзий.
Но беспокойным ливнем текста водосток,
кружась,
впадает в Лету.
Рукою заскорузлой,
мгновеньем света,
баланду слога шваркнут на листок.
Пожизнен срок.
Я оставляю меты
на стенах словосочетаний —
сам не Слово. Из начертаний —
только нить мечтаний -
вот всё, что смог.

(California. Woodside, Jul 2018)

Поделиться