• 2016-3

Дождь. Последний луч сквозьоблачного солнца и дождь. Дождь не может говорить. А даже если мог — не сказал бы. Ибо и стихии не чужды чувства человеческие. Даже такой сильной, как дождь.

Когда ночью не можешь заснуть — вспоминаешь о тех, кто тебе близок. Как быть тому у кого никого нет? Кому не о ком вспоминать? Им остается только слушать грозу. Ее и слушал Ваня. Он поехал в Чечню, потому что ему нечего было терять. А жизнь в долг надоела. Как обычно она надоедает. Он не знал, почему именно у него никого не было. Даже здесь, в Чечне молодые парни обычно сходятся, находят общий язык, а он... кто с детдома был один, и здесь себе никого не нашел. Всегда ел и спал один, как и всю свою жизнь. Это не объяснить, но некоторым суждено быть одним. Таким был и Ваня.

Когда он приехал в Чечню, он понял, что значит испытывать сильные эмоции, ему никогда не приходилось делать этого ранее. Эмоцией, которая в первые недели захлестнула его, был страх. Это не тот страх, который испытывали другие ребята, когда впервые услышали выстрелы. Не страх за жизнь, или получить ранение. Наверное, он бы не смог объяснить, чего он боится. Добросовестно выполняя приказы, он однако, никогда не лез на передовую. Но и за спины никогда не прятался. Странная война. Никогда он не думал, что зачистка горного аула может обернутся потерей трех рот. Для него это война оставалась непонятной. Страшной войной.

В детдоме был у него, в детстве еще, человек, с которым он говорил больше обычного. Не друг, не было у него друзей, а что-то другое. Он был поваром в столовой и дежурил раз в неделю. Сергей Макарыч. Ваня помнил его имя. Но все равно не вспоминал. Умер Сергей Макарыч. Когда они познакомились, Ване было семь, а Сергей Макарычу уже шестьдесят девять лет. Сергей Макарыч тоже был одинок. Советской пенсии хватало на скромную жизнь, но слишком тяжко было по вечерам одному вспоминать жену и неродившегося ребенка. Оттого наверное и пошел в детдом работать. К ребятам, многие из которых тоже были одни. Как и Ваня.

— Слышь, малой, на, поешь чутка. Тут с тефтелями. — Ваня сидел в столовой один, вокруг никого не было. Он сам не знал, зачем зашел туда. От скуки, наверное.

— Спасибо. — спокойно и отреченно. Как обычно.

— Как звать-то?

— Ваней.

— Ну давай, Ванюха, шамай. Только никому., мне ж тоже попадет. — Сергей Макарыч почти улыбнулся.

— Хорошо.

Сергей Макарыч отошел. «Неразговорчивый мальчонка, — подумал он, — понятно...». Ваня сам не знал почему, на следующий день опять зашел в столовую. Но тогда дежурила Клара Васильевна.

— Пшел отсюда!

— Извините.

«Надо в четверг, — подумал Ваня, — в четверг...». Но в следующий четверг он не пришел. И через четверг. Только через месяц зашел он в столовую.

— А, Ванюха! Привет, давно не видел! Ну что? Пельмешки будешь?

— Да, спасибо.

Конечно, никаких пельменей не могло быть в детдоме. Сергей Макарыч носил их просто по четвергам. Так, на всякий случай.

— Ну как живешь тут? Не голодаешь?

— Нет, спасибо, Сергей Макарович.

— Ну славно, славно. — Теперь Сергей Макарыч точно улыбнулся. Ваня почему-то тоже раздвинул уголки рта в ответ.

— Вкусно? Я-то не знаю, любишь ты пельмени, или нет...

— Люблю, спасибо.

Они много не говорили. Так, иногда приходил воспитанник Ваня к повару Сергею Макарычу, и говорили они редкие, ненужные слова. Но бывало, Сергей Макарыч рассказывал, редко, тише, чем обычно, когда очень грустно было, или в годовщину какую. Например смерти брата. Рассказывал немного, самое важное. О войне рассказывал, о том, как страшно было. Что немца не боялся, и умереть не боялся. Но все равно, страшно было, очень страшно. Рассказывал, как плакал, когда взяли Берлин. Все радовались, пили, и ликовала земля Советская, а он плакал. 2 мая 1942 г. умерла его беременная жена. И пожить-то вместе не успели. В 38 расписались. Рассказывал, что война для тех, кому терять нечего, вроде Гитлера или Сталина. А людям есть что терять. Каждому человеку.

Вспомнил Ваня Сергея Макарыча и пожелал ему земли пуховой. Умер Сергей Макарыч. А на следующий год вышел Ваня из детдома. Два года армии. Срочная служба. Также тихо, без друзей. Бывалоче, тоже, сержант посмотрит на Ваню, сплюнет, и пойдет дальше. Нелюдимым он был.

После дембеля пошел на маляра. Учиться просто было. И работать просто. Так просто, что он запил. И денег стало сразу не хватать. Пить в одиночестве глупо, но никто никогда Ване об этом не говорил. И работа перестала получаться. И наступили 90-е.

Однажды, когда шел дождь, ограбили Ваню. Так ограбили, что он месяц в больнице пролежал. И решил тогда, что уйдет, как Сергей Макарыч, уйдет на войну.

После выписки еще чего-то месяца два по Москве суетился. Ни с кем не прощался: не с кем, и пошел на войну. Тогда воевать никто не хотел, людям было, что терять. Денег не было, а терять что — было. У Вани не было ни того, ни другого. Когда пришел к военкому, документы подал, спросил его военком только:

— Сынок, уверен?

— Сирота я. Да.

И записан был в 58-ую Кавказскую. Уже тогда в Чечне неспокойно было. Выбили федеральные войска. Уже артиллерия что есть мочи била по Грозному. А Ваня боялся. Не знал чего, но боялся страшно, аж кровь стыла. Стрелял — боялся, нес караул — боялся. Даже ночью в полевой палатке боялся. И никто бы не заметил, если бы Ваня не сказал однажды рядовому, что рядом лежал.

— Страшно.

— Да, брат, всем страшно. Давай спать.

В эту дождливую ночь солдаты уже храпели. Сторонний человек даже бы сказал, что в палатке уютно. Конечно, это не так. Но только не для Вани, он вообще не знал, что значит уют.

Когда только из армии дембельнулся, с девушками пытался отношения наладить. Да как-то все не получалось. И опять никто не мог сказать, почему. И он девчонкам нравился, и они ему, а так все не получалось. Как-то и говорить вроде не о чем было. Девчонкам скучно становилось и они его бросали. Одна даже, как бросила его, назвала тихо «дебил». Ваня слышал, но ничего не сказал в ответ. Так и бросил он попытки личную жизнь наладить. И все как-то забыли о существовании Вани. Кроме одного человека.

Это в июне, уже в Чечне было. Старлей приказал занять Джагуршийскую высоту. А там две деревни были, с боевиками. Одну сразу взяли, почти без потерь. А со второй так не получилось. И для снайперского обстрела неудобная позиция была. Вроде кое-как, потеряли полроты, но на подступы подошли. Начали переговоры. Безуспешно. Опять выстрелы. Опять переговоры. Полковник поставил ультиматум: вертолетный обстрел через 30 минут, если боевики не оставят позиции. Прошло 25. А в деревне помимо боевиков были мирные жители. Они оказались заложниками, многие из них поддерживали боевиков. Полковнику было на это насрать. И девочка там была, лет восьми, ее Ваня еще до выстрелов увидел. Через пять минут ее ожидала верная гибель.

Выстрелы продолжались. Время шло. Ваня вдруг почувствовал такой страх, который был сильнее всех его страхов раньше. Он встал, и прямо под пулями пошел в аул. Никто этого не ожидал: ни боевики, ни сослуживцы. А Ваня шел, подошел к дому с девочкой, вошел в него, взял раненную девочку на руки, и ни слова не говоря пошел с ней обратно. Ваню тоже ранили, один раз наши, другой — боевики. Но он дошел и отдал девочку старлею. Упал. Он уже не видел, как две «Акулы» срезали деревню пулеметным огнем. Получил нагоняй от старлея, этим делом и окончилось. Даже на губу не сел. Старлей ведь тоже все понял. Потом два месяца в лазарете и снова в строй. От отпуска отказался.

Ни единой награды у него не было. Не за что. Полно таких же ребят, как и он, которые тоже служат не за ордена и медали.

Дождь прекратился. Где-то вдали квакнула лягушка и тоже замолчала. Уснула.

На следующий день отбивали Гвадахский квартал Грозного. Сложно бой шел, потери превосходили допустимые. Ваня стрелял как мог, тоже двоих, вроде, застрелил. Потом вдруг стало страшнее, чем обычно. Через мгновение боль где-то в центре головы сковала тело. Ваня упал. Выстрелы почему-то прекратились. Перед ним, в грязном квартале Грозненской улицы стояли Сергей Макарыч и маленькая чеченская девочка. Сергей Макарыч держал ее за руку.

— Вы же умерли, Сергей Макарович.

— Умер, Ваня, умер. Пойдем со мной.

— А я жива, — сказала по-русски девочка, — и уже скоро снова пойду в школу. Стану врачом и цветы на твою могилку класть буду.

— А ты знаешь где?

— Знаю. Буду знать. Спасибо тебе, Ваня. Ты не зря жил. Ты больше не будешь одинок.

— Пойдем, Ваня, пора, — сказал Сергей Макарыч.

— Прощай Ваня.

— Прощай. И... Будь счастлива. — Впервые кому-то пожелал Ваня.

— Буду.

 

Пошел дождь.