• 2020-2 (28)

* * *

 

Володе Герцику

 

Все мы бываем в странных местах,

Нерастворимых, но словно обратных.

Это — застывшие белые пятна,

Где ореолом сквозит высота.

Это — растущие в небо столбы

И обещание сил вероятных.

Как сотни искр в основанье стопы,

Мнящие в нечто белые пятна.

Это — хохочущий знак мыслеформ,

Спящих в беззвучье в устойчивых колбах.

По мановению высоколобых

В тонком портале включается фон.

Венно. Сцепляются рук завершенья.

Как карусели кружит колесо.

Ждёшь в заземлении властной мишени

Выход извне и дарение сот.

Нити ноздрей, как на кончиках сабель,

Верят в стечение сладостных смол.

Сирин поет. И во сне-баобабе

Больше не страшен стен произвол.

 

 

 

Поводырь

 

Постель имеет запах травы. Сонные тени в устах возле головы. День раздвигает ночь первым в окне солдатом. Кажется, он — плененный плезиозавр, в древнем густом дыму он тоскливо замер, как в колыбели вещей задремавший атом. Веткой ласковой касательно по лицу, просыпая невидимую пыльцу, сонным поводырем, на высоких войлочных лапах, вешая по кустам колеблющиеся файлы глаз, правит в туннель, где из стен синева срослась, и — из нее, из вдеваемых в утро трасс длится и длится слоеный и сладкий запах. То ли выпи небесной внезапный протяжный крик, то ли что-то внутри-гори-говори, что не знаем сами, то ли косточкой вишневой катательно под язык, чтобы в траву, синеву и людскую молву проник, чтобы жить просто, долго, торжественно под небесами.

 

 

* * *

 

Коснёшься пальчиком, и лунная гора, сорвавшись, поплывет в открытый космос. Плыву в мирах, и сердца абрикосность мне кутают соленые ветра. Взвивает трели к небу соловей, к луне ветвей, чей вкус острей лимона. Лавиною плывет награда дней, я ластюсь к ней наивно и влюбленно. Соболий блеск, глубокий поцелуй, и танец языка на острых пиках. Секунда, и в потоке влажных струй ворвется в ноздри неба земляника. Опасность! Пальцы трогают трюмо, дробятся, в нём листаясь, отраженья. И понимаю — всё придет само, и нужно лишь оно, одно — сближенье.

 

 

* * *

 

Поздно. Опять не протер зеркала

Мастер работы с рассеянным светом.

Пряха проселком его провела

В сени лесные, в горницу ветра.

В рыжем наморднике месяц вставал,

Мавки на дереве думы шептали,

Тонко звенела в ушах тетива,

Стрелка крутилась в искании тайны,

Что в сохраненье ее, в немоте…

Вышел, и дол замигал светляками.

Бог мой, в разверстой неба гряде

Зрело и высилось слово, как камень.

 

 

* * *

 

Генералы страны забвения

Снимают номер типа люкс –

Что тут терять, кроме собственной тени,

Головою в колени уткнувшись (железный бокс):

Ждать лишь, гадать развитие энной темы.

Раскрывается лифт, и входят они, в стальном.

Глаза их звонки, и жёсткие, как литавры.

Они говорят: что зовут страной,

Вряд ли уловишь щупальцами радара.

Смотрят прямо, остро, ясно — не добры и не злы,

Не друзья, не враги, где-то там — словарей за гранью,

Не слышу, но брезжится, что-то вроде «услы…»,

В нервные будто узлы вживляется сеть сказанья.

Испытанье, пытанье, вплетенье, питанья блок,

Но — и сжигаемый блок пустоты и страха.

Занавес! Брезжится и светает: бурлит поток,

И клюет зерно подле ног заревая Птаха.

 

 

* * *

 

Тыльная сторона, Великое Под,

Не знание, но испод его и изнанка,

Во взглядах растений, в их касаньях живёт.

Мнится колокол, с боталом бродящий скот,

Смутная перебранка, звуки гонга, истоки Ганга.

 

Движешься наугад в лесах скульптур и палат.

Выпад, захват, преткновение и... зиянье.

Но — сбитый отчаяньем, чуешь раскат,

И в сиянии, в знобко белом золоте лат

Рослые смелые сквозят изваянья.

 

Кинешься — здравствуй, но меж пальцев златой народ

Прочь утекает. Лишь куполом древним

Небо преданно пред тобою встаёт,

И — в чутком утреннем шорохе вод

Льются нам в кровь и пот золотые тени.

 

Кто мы? Чем нам располагать? Всем нам располагать!

Также как всё вокруг располагает нами.

Можно спать, летать, смеяться и грозовать,

Но главное — с лёгкостью вещи все называть

Острыми, как лоза, звучными именами.