• 2024-3(45)

Из-дво Litsvet, 2024, Canada, ISBN 978-1-998447-60-2

  

ОСТРОВИТЯНИН

  

СТРАННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

В тот день Алексея Гаршина разбудило острое чувство далекой смутной тревоги. Словно за стенами дома или даже рядом в соседней комнате притаилась опасность. Кроме того, его слегка знобило, болел желудок. Гаршин подумал, что, может быть, вчера он простудился на работе из-за того, что кто-то из персонала снова увеличил мощность кондиционера. Когда, наконец, в семь утра включился на столике возле кровати электронный будильник, он испуганно вздрогнул — так, словно никогда прежде не слышал мелодии «Последний поезд в Лондон». Полежав еще минуту глядя в потолок, он через силу поднялся и пошел в душ.

Горячая вода вскоре смыла все дурные мысли. Зарядка и упражнения на эллиптическом тренажере окончательно привели самочувствие в нужный тонус. Алексей приготовил себе хрустящие тосты с сыром, сварил кофе, добавил сахар, корицу, и с рассеянным удовольствием позавтракал, запивая кофе холодной водой, как он привык после отпуска в Греции. После завтрака Гаршин сложил посуду в посудомоечную машину, почистил зубы и стал одеваться. Минут десять он провел перед зеркалом, облачаясь в недавно купленный бежевый костюм, тщательно завязывая галстук, подбирая под брюки туфли, протирая их бархатной лентой. На секунду Гаршин вдруг поймал себя на мысли, что лицо, смотрящее на него из зеркала, словно было не его лицо, а какое-то чужое, отдельное, ему не принадлежащее. Кроме того, он с неприятным удивлением понял, что, похоже, сам намеренно затягивает сейчас свой выход из дома.

Когда же Алексей покинул, наконец, квартиру и сел в лифт, то признаки странного недомогания вновь проявились — причем стали нарастать с угрожающей силой. В голове зашумело, и снизу, от ступней, начала подниматься какая-то вязкая, бьющая волна неприятной дрожи. Ноги Гаршина онемели настолько, что, едва выйдя из лифта, он не смог дойти до выхода из парадного и в изнеможении опустился на ступени лестницы. Алексей не мог понять, что с ним случилось — то ли приступ дурноты, то ли что-то серьезнее. «Может, — тревожно подумал он, — за завтраком я съел что-то несвежее и у меня отравление?» Мелькнула даже мысль о сердечном приступе — но боли в груди и в спине вроде не было. Но самое неприятное было то, что Гаршина охватило чувство какого-то сильного тоскливого отвращения к чему-то, что находится совсем рядом, неподалеку.

За окном помещения охраны мелькнуло настороженное лицо старушки-консьержки и тут же спряталось за занавеску. Еще бы, конечно, ей не могло не показаться странным и даже подозрительным, что ранним утром вроде бы приличный и неплохо зарабатывающий жилец из 211-й квартиры с 24-го этажа в новеньком костюме и с кожаным портфелем в руках уселся с потерянным видом на грязные подъездные ступеньки.

В конце концов Гаршин пересилил себя, встал, улыбнулся вновь выглянувшей из-за занавески консьержке, и уверенными шагами вышел из дома на улицу.

Но не успел он отойти от подъезда и трех метров, как от идущего мимо прохожего в него полыхнуло чем-то таким плотным и неприятным, что Гаршин словно бы натолкнулся на невидимую преграду в воздухе, отшатнулся и едва не упал. Мимо шли по своим делам люди, кто-то говорил по телефону, мужчина заводил двигатель в машине. Светило яркое июньское солнце, пели птицы, шелестели на ветру листья, а он стоял, прислонившись к углу высотного дома, вцепившись пальцами в облицованную декоративными плитами стену, и трясся от нового приступа дурноты.

И вдруг он догадался, в чем дело: похоже, его просто воротит от людей!

 Да… Причем не только прямо от них. От всего, где люди могли или могут присутствовать: от едущих машин, от собак, даже от голубей и чирикающих воробьев, которые прыгали на возвышающейся в контейнере цветной горе мусора — от всего живого исходили волны какой-то отвратительной энергии, словно это был новый вид тошнотворной радиации, направленный исключительно против него.

Сев на ограду клумбы — подальше от дорожки, по которой шли прохожие, — Гаршин пытался сообразить, что ему делать дальше. На работу он явно опаздывал. Неподалеку простучала каблуками его тучная соседка с хнычущим ребенком, который кричал, что не хочет идти в детский сад. Из подъезда выскочил парень с цветным городским рюкзачком за плечом и промчался мимо с испуганным взглядом, перепрыгивая через цветы, — видимо, тоже куда-то опаздывал.

Алексей достал из портфеля коробочку ментоловых леденцов, которыми он обычно заедал перед важными встречами выкуренные сигареты, и положил в рот сразу несколько прозрачных подушек. Поразмыслив, он решил, что на работу, пожалуй, сегодня лучше отправиться на машине. Конечно, это займет намного больше времени, чем путь на метро, и он сильно опоздает. Но что тут сделаешь? В таком состоянии, как сейчас, ему было легче умереть, чем войти в переполненный вагон метро.

Через минуту-две леденцы помогли — тошнота отступила. Но слабость в теле все еще оставалась. Отыскав среди припаркованных к задней стене дома машин свой, еще почти новенький шевроле, Гаршин вдруг вспомнил, что брелок с ключами он оставил дома. Уже два месяца, как из-за постоянных пробок он ездил на метро, а за руль садился только в выходные. Точно, вчера вечером он отстегнул автомобильный брелок от связки ключей от квартиры и положил его на телевизор.

Когда щелкнул замок закрывшейся за ним квартирной двери, Гаршину стало намного легче. Найдя ключи от машины, он повертел их в руке. Подошел к окну. На карнизе сидел голубь с куском грязного хлеба в клюве. Запрокинув голову, птица с трудом, несколькими рывками, глядя выпученными глазами на Алексея, проглотила хлеб. Затем, тяжело взмахнув крыльями, голубь взлетел — и Гаршину показалось, что он вот-вот упадет. Но голубь смог долететь до дерева. На какую-то секунду у Алексея мелькнула странная мысль: как выглядел бы мир, если бы птицы перестали летать?

Нет, лучше остаться дома, подумал он. Одна только мысль, что сейчас придется идти на улицу, вызывала отвращение. Хорошо, пусть даже он поедет в машине, но наружу-то выходить все равно придется. Плохо, конечно, потому что на сегодняшний день у него назначено несколько важных деловых встреч. Ситуация, впрочем, не такая уж патовая: в нефтяной компании, где он работает, хорошему специалисту иногда позволяется внезапно заболеть. Коллеги Гаршина время от времени так поступали.

А он был хорошим специалистом. Полгода назад, когда руководство узнало, что Гаршин хочет перейти на работу в Лукойл, ему тут же существенно повысили оклад и уговорили остаться.

Алексей машинально открыл пачку сигарет, закурил. И почти сразу же вновь почувствовал тошноту и головокружение. Сплющив окурок в пепельнице, Гаршин почти бегом выскочил на кухню, распахнул окно, бросил пепельницу в раковину под струю воды. Так что же, дело, выходит, в банальном отравлении? От этой мысли Гаршин усмехнулся, и ему даже стало как-то скучно.

Он налил из кувшина-фильтра воды в стакан, выдавил две половинки лайма, добавил сахар, размешал. Потом бросил два кусочка льда. Отпил: отлично, тонкий вкус лайма действует освежающе, тошнота отступает. Расхаживая по дому со стаканом в руке и прихлебывая из него, Гаршин набрал приемную генерального директора.

— Наташа? Это я. Привет. Такое дело, Наташ. У меня… какое-то отравление, наверное, вчера что-то съел. Ага. Серьезно. Лежу, встать не могу. Что? Да, температура высокая… Тошнит, рвет. В общем, не смогу сегодня. Ты там предупреди, пожалуйста, чтобы меня не искали. Ок? Да-да, конечно, врача вызову. Спасибо, Наташка, за мной должок.

Допивая стакан с лаймовой водой, Гаршин с улыбкой вспомнил, как однажды он и Наташа сидели в ее съемной квартире — она пригласила его на чашку чая, когда он подвез ее с работы, — и все шло к тому, что они должны переспать. Вскоре был выпит не только чай, но и бутылка бордо, оказавшаяся у Наташи. Алексей подсел к ней на диван и уже гладил ее затянутое в прохладную ткань колготок колено, когда девушка, виновато улыбнувшись, сообщила, что хотела бы прочитать ему свое стихотворение. Гаршин внутренне поморщился: он не любил женщин-поэтов, да и вообще всех, кто читает вслух стихи. Но делать нечего, пришлось вежливо согласиться. Наташа встала, опустила, словно ребенок, руки вдоль бедер и принялась читать, глядя задумчивыми глазами в окно, за которым шел дождь. Речь в стихотворении шла о вечере и дожде, о том, что одна девочка в такой же грустный вечер смотрела в окно и мечтала, как вырастет и влюбится в прекрасного юношу, который научит ее летать, и они полетят далеко-далеко, на остров, где живут большие черепахи, и станут там жить и летать, ныряя в облака и в океан, и родят маленького человека-птицу. И однажды ночью, в дождь, к ней в окно постучал умеющий летать юноша. «Это я написала, когда мне было четырнадцать лет», — смущенно призналась Наташа, которой было уже далеко за двадцать.

Что-то переключилось в нем в тот момент. И когда Наташа вновь села рядом, доверчиво придвинулась, и Гаршин просунул руку между ее прохладных коленей, она уже изменилась. Ее тело стало каким-то совсем беззащитным, детским. И как Алексей ни старался вызвать в себе недавнюю волну приязни к ней, так ничего и не случилось.

Смущенный, злой, стараясь не подавать вида, в тот вечер Гаршин холодно попрощался с Наташей и уехал домой. Пожалуй, это было его первое поражение в отношениях с женщинами за последние годы, когда что-то неподвластное ему — но в то же время очень понятное, и поэтому раздражающее — остановило его на привычном пути. Даже вызвонив тем вечером свою постоянную любовницу, он так и не смог с ней кончить, хотя она и стонала несколько раз за ночь. Гаршин тогда напился, наутро стала раскалываться, голова, с трудом он добрался до работы и едва не завалил презентацию нового высокоточного дефектоскопа для строящегося в Сибири нефтепровода.

А сегодня?

Что случилось с ним сегодня?

Он сел на диван, взял пульт, зачем-то включил телевизор. И сразу же, как только вспыхнул яркий, брызжущий голосами и музыкой экран, облако отвращения стало вновь наползать на него.

Зазвонил рабочий мобильный. Алексей схватил телефон и сразу же пожалел:

— Господин Гаршин? Это Марина Евсеева из Новосибирского РНУ. Почему вы не присылаете исправленную статью о пуске магистрального нефтепровода на утверждение нашему руководству? Вы получили наши замечания?

— Получил, да. Но…

— Послушайте, Алексей Вячеславович. Мы будем вынуждены обратиться непосредственно к вашему начальнику. Почему в тексте даны неверные цифры о валовой перекачке нефти на принимающем участке? Откуда вы взяли эти данные? Кроме того, марка вентилей указана неверно — это старая марка, сейчас на нашем РНУ идет замена устаревших вентилей и клапанов на новые. Что подумают наши партнеры? Вы меня слышите, Гаршин?

— Слышу… — слабо выговорил он, краем глаза рассматривая свое отображение в зеркале, из которого на него смотрело чужое, словно что-то только что проглотившее, какое-то нечеловеческое существо.

— Так вот, руководство РНУ желает быть в курсе четких сроков написания пресс-релиза в соответствии с присланными замечаниями…

Выронив телефон, Гаршин бросился в сторону ванной. Едва успел наклониться над унитазом, как его почти вывернуло наизнанку. Но после рвоты легче не стало — только жгучая кислая пустота. Ополоснувшись холодной водой, он опустился на кафельный пол. В кармане заиграл второй — домашний — мобильный. Не глядя, Гаршин отключил его.

В гостиной трещал телевизор, за окном рычал автомобиль, где-то лаяла собака. Гаршин закрыл глаза.