• 2024-3(45)

Из-дво Litsvet, 2024, Canada, ISBN 978-1-304-85798-9

 

 

Иркутск — Хайфа

 

Начало

 

Мой путь в Страну начался 30 ноября 1897 года.

В этот день я родился в большом сибирском городе Иркутске. Еще один, седьмой, ребенок в обыкновенной еврейской семье. Не бог весть какое событие. Но за три месяца до моего рождения произошло другое — действительно великое — событие мировой истории. В первый день еврейского месяца элуль (29 августа) в далекой от Иркутска Швейцарии собрался Всемирный сионистский конгресс. Никто в моей семье не знал тогда, что собрание двух сотен мужчин и женщин из разных еврейских общин определит и мою судьбу, и судьбу миллионов наших собратьев. В определенном смысле я ровесник еврейского государства.

В детстве я был изрядно любопытен. Лет десяти наткнулся на отцовскую шкатулку с документами (мама была малограмотной). Просмотрел все. Тогда увидал впервые свое свидетельство о рождении, из него и узнал точную дату. Ведь дни рождения у нас в семье отмечали по еврейскому календарю.

А фотографический портрет серьезного мужчины с ассирийской прямоугольной бородой, в изящном костюме-тройке, отец повесил на стену, когда было мне лет семь. Сказали, что это Теодор Герцль, австрийский журналист и основатель будущего еврейского государства. И добавили, что, к сожалению, он не так давно умер.

Ретроспективный взгляд часто не дает оценить масштабы идей и тех личностей, которым эти идеи принадлежат. Что, собственно говоря, необычного и такого уж пионерского в стремлении сделать евреев обыкновенной нацией с собственной территорией и своими государственными институтами? Даже со взяточниками-казнокрадами, ворами и проститутками. А ведь тогда большинству людей эти идеи представлялись нелепыми и даже вредными. И ладно бы еще, когда бы не пришлись они по вкусу тем, кто с еврейством не связан: гоям, так сказать. (Кстати, в слове «гой» нет ничего оскорбительного. Древнееврейский был не единственным языком, в котором имелось слово со значением «другой народ» . Греки, например, обозначали представителя иного народа словом «варвар» — и тоже ничего плохого не имели в виду).

Нет, многие умные и образованные евреи, хорошо знавшие свой народ, решительно не принимали сионизма. Может, как раз в том и дело, что сами смотрели изнутри, а так перспективы не разглядишь. Полагали, что судьба нашего народа определена неким метафизическим «предназначением». Что само рассеяние евреев и выпавшие нам невзгоды — часть великого замысла, и спорить с тем замыслом означает спорить с Богом.

«Национальный элемент не в нашей власти, — говорили сионистам. — Или вы боитесь, что солнце остынет, и силитесь поддержать в нем жар? Тебя влечет в Палестину? — Иди один, но не желай и не думай тем возродить еврейское царство. Взрослый народ не пеленают и не кладут в колыбель. А еврейское царство — не от мира сего».

Теперь-то мы видим: то ли этого начертанного свыше предназначения с подробным историческим сценарием вообще не существует, то ли создание еврейского государства в этот сценарий уже входило.

Было и второе возражение, от которого и теперь отмахнуться невозможно: сионизм — это национализм. Михаил Гершензон отмечал, что сознательный национализм жесток и бесчеловечен. В основе его — страх перед ущербом, который может нанести тебе любой из соседей. Именно потому великий писатель Айзек Азимов не испытал восторга при известии о создании еврейского государства, а гениальный физик Альберт Эйнштейн отказался стать его первым президентом.

А еще оппоненты сионизма беспокоились: не замутит ли движение чистоту общественной морали, принесенной нашим народом в этот мир?

Что ответить на все это?

Да, мы — народ, и всякое бывало в нашей истории. Те, кто ждут от меня лишь панегириков светлому и чистому еврейскому племени, неизменному в своем благородстве, могут далее не затрудняться чтением этого опуса.

Она, наша продолжающаяся история, постоянно отвечает на старые вопросы и возражения. עם ישראל חי — народ Израиля жив, и наше государство — неотъемлемая часть этой жизни.

Что касается бесчеловечности национализма... Я вспоминаю притчу о старом еврее, выведенном на расстрел. Он попросил разрешения помолиться перед смертью и вознес Всевышнему благодарственную молитву за то, что тот сотворил его евреем. Стоявший рядом эсэсовец понял суть молитвы.

— И ты благодаришь своего Бога? Да ведь ты потому и умираешь, что ты — еврей!

— Я благодарю его за то, что я сейчас не на твоем месте.

Неужели для нас есть только два пути: стать ими, превратиться в безжалостную империю, попирающую тяжелым сапогом все окрест, – либо отправиться к расстрельному рву? Наше государство существует уже много лет, демонстрируя иные пути. Хоть и заносит нас то влево, то вправо.

А тогда у нас и выбора-то особого не было. Мы хотели быть свободным народом на своей земле и делали для этого что могли. И спасибо первым сионистам, что проложили нам путь. Хоть они и лишили нас ореола богоизбранности и сделали Израиль одним из государств мира. Не дело кичиться не тобою выбранной принадлежностью к особому народу. Давайте будем гордиться лишь нашими делами, которые мы совершаем вместе со своим народом.

 

 

Иркутск

 

Темные срубы одноэтажных бревенчатых домов, четырехскатные крыши. Строили из лиственницы. Бревна хорошо просмолены, на потрескавшихся торцах видны годичные кольца. Таков почти весь Иркутск. Ближе к центру – каменные дома, широкие длинные улицы. Главная так и называется: Большая. Невозможно пройти ее всю, из конца в конец. А может, и нет у этой улицы конца? Дворы тоже огромные. Иногда дом просто теряется внутри двора с сараями, конюшней, огородами. В некоторых дворах аж по два жилых дома, и все равно места еще много остается.

Гордость горожан — Казанский собор на Тихвинской площади, где зимой заливают каток. Гигантский, с узорчатыми куполами, с невероятным количеством прилегающих к стенам арок, островерхих закомар, кокошников. Мы, еврейские ребятишки, внутри собора никогда не бывали, да нас туда и не тянуло, признаться. Мы ходим молиться в синагогу. Здание синагоги за литым чугунным забором — не такое внушительное, как собор, но тоже поражает меня великолепием. Высокие окна увенчаны арками, я люблю их разглядывать и снаружи, и изнутри. Когда смотришь в окно из синагоги, видишь широкую улицу да темные бревна домов на противоположной стороне. По улице очень неторопливо идут лошадки, запряженные в глубокие грязные телеги, быстро прокатываются пролетки извозчиков. Но и в самой синагоге есть на что поглазеть.

Во-первых, в ней всегда светло. Горят электрические лампочки, свисающие с потолка в нескольких местах. Теперь-то я понимаю, что свет от первых иркутских электростанций был довольно тусклым. Но дома у нас и такого освещения не было, темноту разгоняли керосиновые лампы с вечно закопченным баллоном. А гладкая матовость больших коричневых стульев! А книжные шкафы с томами Талмуда! И самый главный шкаф: тот, в котором хранят свиток Торы. В сентябре, на праздник дарования Книги, Симхат Тора, толстенный тяжелый рулон вынимают из шкафа и, держа за две деревянные ручки, такие же темно-коричневые, как стулья, проносят по залу. Все убранство синагоги представляется мне ужасно древним, и эта древность вызывает благоговение. Хотя на самом деле нашей синагоге всего-то лет двадцать с небольшим .

В верхней галерее молятся женщины. Отец объяснил мне однажды, почему так повелось, что именно женщины стоят на верхотуре. Ничто не должно отвлекать молящегося от общения с Богом. А помести-ка мужчин над женщинами или вместе с ними! Да они будут не столько молиться, сколько на представительниц прекрасного пола глазеть. Но тогда получается, что мы, мужчины, особого интереса в женщинах не вызываем. Как-то грустно даже.

По праздникам после утренней молитвы происходит интересное представление: благословение коэнов, которых бывает двое, а иногда даже трое. Они выходят к священному шкафу прямо из зала, покрытые молитвенными покрывалами, талесами, тихонько бормочут вслед за кантором, а потом вдруг разом поворачиваются к молящимся, поднимают руки, расставляют пальцы и начинают говорить быстро и громко таинственное заклинание: «Еварехеха адонай вэ ишмереха...». Я знаю, что словом «адонай» обозначают Бога, а все остальное мне непонятно. Пальцы вздетых рук коэнов интересно растопырены: мизинец и безымянный – вместе, средний и указательный — тоже вместе. Получается похоже на русскую букву «ижица». Я часто пробую так расставлять пальцы, но у меня плохо выходит. Приходится немного жульничать и выдвигать безымянный с мизинцем вперед.

Коэны — это потомки первосвященника Аарона. Он начал проводить богослужения еще тогда, когда у евреев не было своего Храма, когда они только-только вернулись в Страну после долгого египетского рабства. Умирая, Аарон заповедал своим сыновьям благословлять народ Израиля. Из этого рода происходит и моя мама. Мне тоже хотелось бы быть коэном, выходить вот так и благословлять собравшихся. Увы! Коэнство передается только по отцовской линии. Много десятилетий спустя прочитал, что коэны дают невероятно ценный материал для генетических исследований. Ведь при женитьбе на женщине из другого народа коэнство утрачивается. Потому коэны — это известная в генетике «чистая линия». Именно изучение их генов показало, что мы – единый народ, образовавшийся более ста поколений назад.

Город пересекает необыкновенно светлая река Ангара. Говорят, нигде больше нет таких чистых и прозрачных рек. Идешь по длинному деревянному мосту — и видишь камешки на ее дне (а глубина там — метров шесть, а то и все семь) и задумчивых рыб разных форм и размеров, парящих в светлом пространстве над донным песком.