• 2024-2(44)

Изд-во Litsvet, 2024, Canada, ISBN 978-1-998447-31-2

 

   

2022

 

И встал тогда первый судья,

посмотрел на меня и спросил:

— А где ты был?

Я, потупив взор, отвечал:

— За счастьем уйдя,

позабыл.

 

И встал тогда второй судья,

посмотрел мне в глаза и спросил:

— Почему молчал?

Руку на сердце кладя,

я пожал плечами:

— Ведь не я платил,

и потому прощал.

 

И встал тогда третий судья,

посмотрел мне в душу и спросил:

— Почему черства?

И я, припадя

на одно колено, умолял:

— За других боюсь, трушу.

Но не подобрал слова.

 

И тогда трое все они встали

и посмотрели мимо меня.

— Материал неплох, но опять не вышло.

 

Родился мальчик — вес, рост, охват талии.

В тело чип вшили.

Подрастет к утру, года, месяца, дня.

Все ж пока человек. В начале.

 

 

* * *

 

С.

 

И сказала сирота сироте:

«Обними меня в своей пустоте.

Пусть потянутся года и века.

Ты мне будешь берега, я —река.

Вот сейчас я докурю, ты допьешь.

Перестанем вспоминать и грустить.

Чуть отпустит набежавшая дрожь,

успокоится ладошка в горсти».

 

Посмотрели сирота с сиротой

в небо, полное пустой высотой.

Сколько лет еще и сколько любви?

Не реви, пока вдвоем, не реви!

 

 

 

 

ФОРМЫ ЧУВСТВ

 

Папе

 

Моя любовь на лезвии ножа

для резки таблеток.

Моя нежность на нитках шва,

стянувшего твою пижаму на два размера.

Моя надежда, что клетка

твоей души раскроется еще не сегодня,

уронив дверцу.

Моя вера,

что ржа

твоего возраста сколь угодно

толстая не помешает

глазам говорить от сердца.

 

Мы уплываем в вечность.

Медленно уплываем в вечность

на парусах неподотчетного смеха

хороших воспоминаний. Чем-то

наша похожесть

перемешивает чувства

так, что перспектива одиночества вне

их уже не гложет,

а лишь саднит смутно,

неясно.

Мои огрехи

давно прощены. Ты продолжаешься во мне 

и, безвластное,

время — не существует.

 

 

 

СУККОТ

 

Девочка просила у Бога:

«Забери меня из лап людоедов!»

Плакала,

прижимая пораненную руку,

спрашивала:

«А куда моя бабушка делась?»

Долго

гоготали ей в ответ мясники:

«Не строй дурку!

Сиди тихо. Поворачивайся, подставляй тело

для осквернения».

А у девчушки — глаза васильки.

Дрожат колени.

 

Девушка вопрошала Создателя:

«За что? Чем провинилась?»

Из бетонной комнаты звезд не видно.

Порвано концертное платье.

Отбиты

каблуки, лодочки развалились.

Вились

пряди, намотанные на ствол.

Голод. Боль.

В глазах убийцы всегда нарисован ноль.

 

Старая женщина

просила у палача

таблеток, воды.

Давление, наверняка, подскочило.

«Господи, — шепча, —

еще  бы день продержаться.

Пошли силы,

покуда слова молвлю.

Внука выведи из беды, 

ведь всего двенадцать!»

Сломанные кости в пакете на молнии.  

 

Суккот —

праздник жизни. Щедр Всевышний

к семени Моисея.

Скот

распуган, убит. Лежит

навзничь хозяин. Тоже не дышит.

У младшей дочери — набок шея.

Остальных угнать. На глаза повязку.

Связать, бросить в повозку.

Пристукнуть,

чтоб не орали.

Над Израилем

светит солнце. С точки зрения спутника

на орбите — все нормально.

 

 

 

ОКТЯБРЬ

 

Вот и дожили мы с тобой до пустого дома.

Тишина кричит — хоть шаги слушай.

Ближе к ночи — то ли скотча, а то ли рома.

Иногда становится чуть получше.

И до кучи

к этому запустенью

поколенье пап замело вьюгой.

У тебя в глазах —

Воскресенье.

У меня перед смертью нет испуга.

Рассказать

бы кому про боль и про безысходность.

Подбирать слова — нечего и пытаться.

Тело старится.

Впереди негодность.

Через десять или там через двадцать.

 

Я смотрю в рассвет

до того, как солнце

горизонт проломит гриба шляпкой.

День без бед

пройдет, иль споткнется?

Но кому слова о любви прошамкать?

 

Вот и дожили

мы с тобой до пустого дома.

Цветки да коренья — прошлое.

По простому

идут ягодки.

Все, что было рано — теперь скоро.

Это осень. В бок колет время. 

Мы давно уже едем с ярмарки

по дороге, расстояния на которой

нечем мерить.

 

 

 

НЕВОЗВРАЩЕНЦЫ

 

Что мне сказать вам, вырвавшимся из ада

на воздух, в сады, где любовь

цветет?

Что пожелать? Чтоб снаряды

промахнулись, чтобы их вой

не будил, не ломал снов.

Чтоб затертый

свитер согрел, прикрыл собой

в холодной квартире многоэтажки 

по возвращении домой. 

Что самое важное

пожелать? Но нет у меня слов.

Язык украден, осквернен.

Нищий я смотрю на беду,

на вас, от нее сбежавших,

а вы сидите в скверике, в пустоту

взгляд и слушаете тишину. Каждый

свою.