ТЁПЛОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Экий мороз, что деревьям даже
Холодно с непривычки.
Хочешь, свяжу из цветастой пряжи
Тёплые рукавички?
Город засыпан по грудь порошей,
Солнце на небе плоско.
Хочешь, свяжу тебе, мой хороший,
Шарф шерстяной в полоску?
Петелька к петельке, вдоль сугробов,
Ёлок продрогших мимо,
Я протопчу к тебе тропку, чтобы
Ты не простыл, любимый.
Перезимуем теперь уж точно!
Ишь, как звенят синицы!
Я для тебя сберегла клубочек
И сохранила спицы.
О ЛУНЕ И ОБО МНЕ
Нá вот тебе луну! Играй в дочки-матери, нянчь
Бережно так, заботливо, нежно. Не урони!
Или катай по небу этот огромный мяч
Яркой, прозрачной и хрупкой на вид луны.
Я бы сама играла, но мне уже много лет.
Мне уже много зим, я давно стара.
Из моего окна, к тому же, обзора нет.
Неба совсем не видно из моего двора.
В городе нашем, где вереницы крыш,
Каждому каждый не в силах уже помочь.
Нá вот тебе луну! Всё равно не спишь.
Станет чуть-чуть светлее сегодня ночь.
Станет отчётливей виден и выверен каждый шаг,
Площади, улицы, лестницы, этажи...
Видишь, как, в сущности, каждый смешон и наг? Крепче держи!
КОММУНАЛКА
Опять раскричались с утра по соседству
Горластые галки.
От скуки есть средство, отличное средство –
Житьё в коммуналке.
Житьё в коммуналке, где всё половинно,
Где делят конфорки,
Где смешаны запахи: щей, нафталина,
«Тройного» и хлорки.
Бельё на верёвках житейского мира,
Как белые флаги,
Газетная стопка на полке в сортире
«Идейной» бумаги,
Там жмутся обои в протёртый цветочек –
Заплатка к заплатке –
Вокруг телефона и радиоточки.
А так – всё в порядке.
Житье в коммуналке, под звук радиолы –
Оплот коммунизма,
Надёжный фарватер, прекрасная школа
И смерти, и жизни.
Я ПО УЛИЦЕ…
Я по улице – с зонтом наперевес.
Так ничтожен мой объём, ничтожен вес.
Гонит ветер вдоль по лужам, как ладью,
Вот толкнёт, поднимет в небо и – адью.
Ночь над городом, фонарный тусклый свет…
Оторвусь от тротуара, и – привет!
А вокруг снуют такие же, как я.
Осень. Дождик. Отсыревшая скамья.
Под скамейкой бурых листьев вороха.
С этим ветром далеко ли до греха?
Он их треплет, как продрогших воробьёв,
Как невысохшее к вечеру бельё.
И лететь мне с ними, Господи, спаси…
Ох, как ветрено бывает на Руси
Этим тёмным межсезонным ноябрём!
А хотите, вас с собою заберём?!
ПОСРЕДИ ВЕСНЫ
Все островки просохшего асфальта
Мелками разрисованы уже,
И белый голубь в небе крутит сальто
Под свист в два пальца с крыши гаражей.
К плюс десяти ползет температура,
Вовсю потеют снега бугорки,
И надпись у подъезда: «Светка – дура»,
А рядом: «Все мальчишки – дураки!».
Весна! Весна! Полсотни прошлых вёсен...
И это ощущенье дежавю.
И так же, как и раньше, кто-то просит
Ещё гулять, когда домой зовут.
Бесстрашно перепрыгиваю лужи,
С волненьем жду мать-мачехи салют
И тороплюсь... Но заклинаю: «Ну же,
Позвольте мне подзадержаться тут».
На голых ветках, что чернее перца,
Грачихи заполошенно кричат.
А посреди весны есть в детство дверца...
Есть дверца, только нет давно ключа.
МАЛИНОВОЕ
Передается как-то внутригенно
Искусство наших бабушек и мам.
Варить варенье стоит непременно
Напополам. И есть напополам
С любимыми, черпать за ложкой ложку,
Накапливать целебное тепло.
И всё, что душу ранило немножко,
Глядишь – прошло.
Душистый запах ягодного лета:
Когда хмельна от сладости пчела,
Когда кукушка, сохранившись где-то,
Беспечное гаданье завела,
Когда туман, взлетев над сонным прудом,
Пугает стрекозу на поплавке,
Когда поверишь: существует чудо,
Бесспорно, от тебя невдалеке.
ДЕД ЕРОФЕЙ
Дед Ерофей огладит жёсткий ус,
В сто тридцать пятый раз починит примус.
Он год рождения не помнит – это плюс,
И день не помнит – это явно минус.
Он пьёт от хворей горький эвкалипт,
Не морщась, залпом, с присказкой: «Зараза!»
Он фотки довоенные хранит,
Но никому не показал ни разу.
У Ерофея семеро внучат
Повырастали и живут не близко.
Но неизменно у него лежат
Для детворы в кармане барбариски.
Ему все мысли в головах видны,
Как экстрасенс, читает между строчек.
И ловко так ножом из бузины
Выстругивает дудочку-гудочек.
Дед Ерофей вздыхает о былом,
О будущем молчит невыносимо.
Черпнёт воды и носит решетом...
И никогда не проливает мимо.