• ЛИ-2024-№39

ИЗ ЦИКЛА «ГРЕХ-ОРЕХ»

 

Не поднять мне уже головы

Так, как было до встречи с тобой.
В моей памяти снова, увы,

Поселилась печаль и бедой

Мне грозит, как набег татарвы,

Как давленье несносной империи!

Накопала защитные рвы

В бесконечно незрячем доверии,

Залегла, как подлодка на дно, –

От нехватки любви кислорода.

Мне осталось удушье одно

В непригодности бабьего рода…

 

 

ИЗ ЦИКЛА «ЛЬДЯНАЯ ФУГА»

 

Красный зонт у начала моста,

кем-то брошенный или забытый.

Он, как сердце, открытый для ста

сотен тысяч потоков умытых,

сотен тысяч ветров, что листву

окрыляют в предсмертную пору,

когда буйный Борей поутру

провожает со свистом Аврору*.

Красный зонт – алый парус надежд –

на мосту, исчезающем в складках

наресниченных липами вежд,

потемневших в осенних осадках,

словно губы, зовущие страсть

и горящие от поцелуя.

Как же мог он в начале упасть    

или брошенным быть? Не пойму я.

 

* Аврора – древнеримская богиня зари. 

 

ИЗ ЦИКЛА «ЛЮБОВЬ-КРЫСОЛОВ»

 

Мне достался в наследство разрушенный смерчем,

измождённый, усталый, растерзанный Град.

Кроме чистой любви, излечить его нечем,

той небесной любви из Божественных врат.

В этом выжженном дочиста, вымершем Граде,

заметённом по горло зыбучим песком,

я пытаюсь очистить местечко отраде

и, как глупый Сизиф, волочу в гору ком.

От натуги уже у любви пали крылья,

развалился последний её бастион.

И лежит вся она, как в руинах Бастилья,

погребённая Градом под грохот и звон.

Словно раненый зверь, заползая в берлогу,

одиночество смертной косою кошу

да истошную, жгучую боль и тревогу –

бабой брошенной – плодом под сердцем ношу.

 

 

ИЗ КНИГИ «ФРЕЙЯ»

Из цикла «Тель-Авивские вариации»

 

Всё – суета сует,  

Всё – круговерть кругов.

Рожденье дарит смерть,

Бессмертие – богов.

Горит звезда сейчас –

Назавтра будет тень.

На небе красный Марс

Грозит покрасить день…

Фемида всё ж слепа,

Хоть беспристрастен лик –

Не защищён никто:

Ни царь, ни еретик,

Ни праведников рать,

Ни грешник, ни герой…

Зачем расплаты ждать –

Хлебаем зло с лихвой!

 

  

 

ИЗ ЦИКЛА «ХРОМАТИКА БЕЛОЙ БЕРЁЗЫ»

 

Твоим закабалённая штрафбатом,

привязана, придушена в углах.

И жизнь моя, как сумасшедший атом,

взрывается на адовых колах.

И кол не кол – так, мерзкая заноза,

а ранит, будто стопудовый клин,

и жизнь, как будто в облаке наркоза,

застыла в спячке, как пустой камин.

И жизнь, идя хроматикой берёзы

по чёрно-белым клавишам доски,

неясные неся метаморфозы,

зажала нас в гремучие тиски.

 

 

 

ИЗ ЦИКЛА «ПУТЕВЫЕ ЭСКИЗЫ»

       

         (Ондалснес. Норвегия)        

 

Я побывала в Некотором царстве,

Где отдыхают облака…

В непроизвольном сибаритском барстве

Там Рёума-река текла.

В неё лосось приходит топить крики

Своей любви, лоск внешности.

Разыгрывают Шахматные пики*   

Судеб людских погрешности.

Охотников заманивает хюльдра**

В застойный лес, хлестнув хвостом.

Ревниво тролли охраняют недра

С усердьем в рвеньи холостом.

Там автономный призрачный правитель –

Над всеми царь и главный пан,

Насквозь всевидящий седой смотритель –

Непроницаемый туман.

 

 

* Горные пики Bispen (Епископ), Kongen (Король) и Dronningen (Королева), которые в народе называют Шахматными.

** Хюльдра — сказочное существо, выглядит как девушка с коровьим хвостом.

 

 

ИЗ ЦИКЛА «НЕОПАЛИМАЯ КУПИНА»

 

Платьем белым – цветеньем несмелым –

наряжается куст у окна.

Это значит, что девственным телом

возвращается в лоно весна.

Возвращается жаждою Евы –

замиранием сердца в груди

ясноглазой восторженной девы

в ожидании вечной любви.

Незатейливо и неказисто

рассыпается пыль облаков.

Как весна, моё сердце лучисто

наполняет обилие слов,

чтоб добавить ещё одну строчку

оде «К радости», гимну любви.

Их мелодии (пусть в одиночку)

я мурлычу с кустом визави.

Эту строчку подхватят со мною

те, кто верят ещё в чудеса,

о которых Христовой звездою

нам толкуют давно небеса.

      

  

НАЧАЛО СУБТРОПИЧЕСКОЙ ЗИМЫ

 

Вот зима к нам слезой заглянула,

подрумянила желчью листву…

За морями давно вьюги соло

намело поперёк естеству.

С содроганьем смотрю в репортажах

сводки битв с занесённых полей –

погребённых в пути экипажах

под сугроб ниже всяких нолей;

о застывших от холода лицах

в изумленье над ранами труб

городов, в почерневших глазницах

средь равнин, как обугленный труп…

Ветер гонит пургу белой пены

облаков, накрывая дома.

Плюс пятнадцать… И вот, на арену

в Тель-Авиве выходит зима.