• ЛИ-2025-№47

Остров Сааремаа – один из эстонских островов на Балтийском море. Здесь, в поселке Курессааре, в 1931 году родился мальчик. Его звали Леви Липпу. Детство его было обычным для того времени: учился в начальной школе, с друзьями-ровесниками играл в зарослях и оврагах острова, они мечтали о приключениях, путешествиях в дальние страны, как все мальчики этого возраста. Придумывали себе имена, похожие на индейские. Леви Липпу придумал себе имя: Серый Волк. Сначала он хотел назваться Красный Волк, но уже было имя Красный Лис у одного из их компании, не хотелось повторять цвет.

Кто бы мог тогда предположить, что это имя станет его судьбой! Что приключения и дальние страны сбудутся, но это будет далеко не так весело, как думали Леви Липпу и его друзья, а наоборот: мучительно и страшно. И виновны в этом были, конечно, не сами мальчики, а взрослые дяди, стоявшие во главе двух тоталитарных империй на востоке и на западе от мирного острова, мирной страны этих мальчиков. А взрослые дяди, видите ли, решили, каждый по-своему, осчастливить человечество, следуя своим чудовищным идеям.

Это сейчас мы знаем, что именно ожидало детей, родившихся в начале тридцатых годов двадцатого века, и не только детей, а их родителей и других взрослых. Но тогда никто не предполагал, что же надвигалось на прекрасное детство мальчиков, мечтавших о приключениях. Сначала это была советская оккупация, с июня 1940 года. Впрочем, не только дети, но и многие взрослые встретили ее без тревожных предчувствий. Ведь от восточного соседа доносилась пропаганда о счастливой жизни в государстве рабочих и крестьян, а не о терроре и лагерях. Это потом, и довольно скоро, начались аресты, расстрелы и высылки, и прочие прелести советского социализма.

А потом оккупанты сменились: пришли немцы. И это была война. И война вмешалась в жизнь подростка Леви Липпу. Сначала, в 1944 году, его призвали в подсобные немецкие подразделения аэродромного обслуживания. Хотя, возможно, ему это пока казалось тоже интересным приключением. Но затем началось то, что уже не зависело от его желания. И, конечно, не для него одного: судьбы людей безжалостно перемалывались обоюдным безумием двух диктатур.

Леви Липпу в том же году был эвакуирован в Германию вместе со своей военной частью.

В Германии он даже вступил в Гитлер-югенд, но это продолжалось недолго – до капитуляции нацистского Рейха. И вот после этого начались настоящие приключения, которые правильнее было бы назвать мытарствами. Сначала Леви Липпу попал в лагерь для перемещенных лиц, там же, в Германии, в американском секторе оккупации, в Аугсбурге. Потом он оттуда ушел, а может, просто бежал. И это был первый его побег, но далеко не последний. Год с лишним он нелегально жил в Германии, перебивался случайными заработками, а затем познакомился с криминальным миром и тогда же научился от него многому. И это было также в первый, но не в последний раз.

А потом он решил вернуться на родину. Но его родина уже снова стала частью тоталитарной страны. Сразу же по пересечении советской границы он был помещен в фильтрационный лагерь. Оттуда бежал. Добрался до Эстонии, до острова Сааремаа, был там арестован и снова помещен в лагерь. И снова бежал. Опять добрался до Эстонии и на этот раз присоединился к партизанскому эстонскому отряду, к «лесным братьям», к сопротивлению советской оккупации. У него была личная причина: ему сказали, что сотрудники советского НКВД убили его отца. Вообще, это могло быть реальностью. Но на самом деле, как вскоре выяснил Леви Липпу, его отца убил именно начальник его же партизанского отряда. И это тоже могло быть: участники сопротивления были не менее жестокими, чем сотрудники советских карательных органов. А кроме того, любое партизанское движение, будь оно советским или антисоветским, правым или неправым, неизбежно становится бандитским.

Леви Липпу в перестрелке застрелил убийцу своего отца и ушел из отряда. И опять был арестован. И снова бежал. Но на этот раз в Эстонию он уже не вернулся. Так началась его нелегальная жизнь – одинокого волка. Он стал уголовником, криминальным авторитетом, вором в законе. Несколько раз снова попадал в тюрьмы – в Томске, в Кировоградский и Калужский централы, в разные лагеря. Совершил еще один побег.

Последняя его отсидка была в лагере в поселке Мысья Соликамского района. Оттуда он вышел, уже с чистыми документами, в 1964 году. Из криминальной среды навсегда ушел. Освободившись, ездил в геологические экспедиции на Карпаты, рыбачил на Сахалине.

А в 1967 году в его жизни произошло чудо.

Стоп, остановимся. Мы пересказываем один из романов писателя Ахто Леви, герой которого назван Леви Липпу? И да, и нет. Нет, потому что это реальная жизнь реального человека, которого действительно звали Леви Липпу. Правда, эта жизнь, даже в кратком пересказе, на самом деле похожа на авантюрный роман.

И все-таки – да, поскольку писатель Ахто Леви практически все свои романы писал на основе собственной жизни. Ахто Леви – это псевдоним Леви Липпу, под этим именем будут опубликованы все его романы. Псевдоним необычный: фамилией там служит его собственное имя, а вот Ахто – это имя его отца.

Чудо состояло вот в чем. Уже в лагере в поселке Мысья Ахто Леви, теперь будем его называть именно так, начал писать – просто описывать свою жизнь. Затем, уже на свободе, он, как мог, в свободное время приводил в порядок эти записи, и из них и составился его первый роман, названный им «Записки Серого Волка». А в 1967 году этим романом заинтересовались в Москве – нет, слава богу, не «компетентные органы», а в литературных кругах. И роман был опубликован (в отрывках) сначала в московских журналах, а затем, в 1968 году – отдельным изданием.

Как это могло произойти? Ведь период «оттепели» уже миновал. Рассказы о лагерной жизни, вслед за «Одним днем Ивана Денисовича», публиковавшиеся в начале 60-х, уже не могли попасть в печать, да и сам Солженицын стал не ко двору советской власти. Правда, это были рассказы бывших политзэков, а здесь – роман о жизни бывшего уголовника, покончившего с криминалом. Может быть, это повлияло. А может, действительно произошло чудо. Это бывает именно в тоталитарных режимах, где вся жизнь как сказка, по принципу – чем дальше, тем страшнее. Но не в этом случае.

Так или иначе, роман вышел и сразу стал невероятно популярен. Что и говорить – он был о событиях и среде, о которых простые советские люди мало что знали.

А в 1972 году режиссер Владимир Басов снял фильм по этому роману: «Возвращение к жизни».

Да, можно сказать, что Ахто Леви нашел свою нишу в жизни. Через год его приняли в Союз писателей. Заслуживает внимания небольшая справка, данная автору в конце 60-х годов.

Начинающий эстонский писатель, пишущий по-русски, прописанный в Молдавии, проживающий на Украине, направляется в командировку на Сахалин.

В одной фразе – всё неопределенное положение писателя! Да, эстонский писатель, пишущий по-русски. Это правда – Ахто Леви этот роман, как и все остальные свои произведения, писал только по-русски. И жил уже не в Эстонии.

И тем не менее его все равно можно назвать эстонским писателем, и вовсе не из-за эстонского происхождения. Впрочем, равно как и русским.

Как мы еще увидим, об Эстонии, об острове Сааремаа, то есть о своей родине, Ахто Леви никогда не забывал, и свидание с родными местами вызвало у него печаль и сожаление о несбывшейся жизни.

Вообще-то, начинающему писателю было уже далеко за тридцать. Но жизненный опыт у него был такой, что и не снилось не начинающим писателям.

О чем же этот роман? Да все о том же – о жизненном пути автора, фактически документальный, почти без выдумки, как и последующие его романы. Да, автор писал по-русски, но это все же не был его родной язык. Однако, как ни парадоксально, именно это сформировало стиль его прозы: сухой, почти протокольный, без изысков. Именно такой стиль и был уместен в этих книгах. Да вот, можно убедиться. Это из «Записок Серого Волка», о жизни в отряде эстонских «лесных братьев»:

«12 апостолов» – так называет Орас группу лесных братьев, для которых он и есть Христос; это остатки эстонского легиона и омакэйтесе, не успевшие унести ноги до прихода красных. Есть среди них несколько младших офицеров, остальные лишь кандидаты. Кочует эта группа с места на место, добывая всё необходимое грабежом.

Я не всегда с «апостолами», и живу очень подвижно. Я – связь, я – разведчик, я – Волчонок. Командует нами Орас. Он по-прежнему живёт в городе, где удачно замаскировался и имеет кое-какие связи; там, конечно, менее опасно, чем в лесу; здесь того и гляди наскочат истребители или пограничники. Свои инструкции он передаёт через меня.

А дальше идут шокирующие подробности расправы эстонских партизан с советскими активистами. Автор никого и ничего не идеализирует. Только правда – вот его принцип. Но приводить эти отрывки мы не будем.

А вот сухое сообщение о том, что мы сейчас уже хорошо знаем или, по крайней мере, должны знать: о советском терроре, пришедшем в 1940 году в балтийские страны. Упомянутая в этой связи газета «Тéвия» издавалась в Риге уже при следующей, немецкой оккупации:

Более полное подтверждение такому заключению получил Король в тот вечер, когда Килк в торжественной комнате читал Отто и Алфреду латвийскую газету «Тевия», в которой опубликовали содержание найденного у большевиков документа. Он был озаглавлен: «Инструкция переселения антисоветского элемента в Прибалтийских государствах».

В ней говорилось о систематическом массовом переселении эстонцев, латышей, литовцев – первом шаге «умной и предусмотрительной сталинской политики...». Подписал заместитель комиссара безопасности Серов. Пункт за пунктом были расписаны в инструкции нужные для исполнителей наставления: как составлять ордера на выселение, как организовывать транспорт, как врываться в квартиры на рассвете, как и когда применять оружие в случае сопротивления.

Это цитата из другого романа Ахто Леви – «Такой смешной Король!». Этот роман написан о ребенке, глазами которого мы видим все перипетии и кошмары 40-х годов. Роман состоит из трех частей с характерными названиями: «Король», «Оккупация», «Капкан». В отличие от других романов Ахто Леви, там больше отдано выдумке.

Но не всегда было всё так мрачно. Вот описание, в одном из романов, где фигурирует Рига, уже в советское время. Действие происходит в период, когда автор вел нелегальную и криминальную жизнь, названную здесь бункерной. Но тут криминал – не его, и вовсе не страшный.

Что же касается бункерной жизни, я в неё окунался с головой, и мне не кажется, что это неинтересно. Уже само развитие этой жизни, её внедрение, её захватнические приёмы – разве не интересны? Я изучал подпольную алкогольную монополию в Риге, Челябинске, Москве, Тарту, в Центральной России и на Дальнем Востоке и кое-что об этом знаю.

Например, Рига. Здесь имеется улица, которая называется Киевской с незапамятных времён, я про неё читал в газете, изданной ещё в буржуазной Латвии. Причём из этой же старой газеты я узнал, что улица Киевская в Риге известна как центр подпольной торговли алкоголем тоже чуть ли не со времён Ивана Грозного и польского короля Батора, во всяком случае при Николае Последнем она точно функционировала. И по сей день функционирует.

Как можно купить водку в Риге вечером после закрытия магазинов или ночью? Надо сесть в такси. Адрес водителя не интересует, если вы скажете, что надо ехать на Киевскую. Он не спросит номер дома, он едет. Приехав на Киевскую, останавливает машину всё равно где. Из такси видно, что на улице – длинной, извилистой – то тут, то там прохаживаются парочки или стоят по два-три человека. Можно подойти к любому и намекнуть, что...

И вас обслужат.

А вот рассказ об одном из побегов автора. И это был побег не первый и не последний.

После отбытия тюремного срока меня повезли обратно в лагерь. По дороге в одной пересыльной тюрьме раздобыл из женской камеры кое-какие принадлежности дамского туалета. Эти вещи удалось пронести в зону, и они пригодились.

Работали в карьере на погрузке песка. Я вынес и спрятал там свой реквизит, а однажды, когда за составом подъехал паровоз, погрузил себя в вагон с песком и удачно выехал в Канск. Затем, забравшись в пустой вагон, превратился в крестьянку. Убедившись, что всё на мне более или менее правильно, стараясь держаться как можно более по-женски, я пошёл на вокзал, пробрался в нужный поезд, Новосибирск – Ленинград, и поехал (зайцем, разумеется). Сначала всё казалось, что люди меня рассматривают, будто я по меньшей мере нильский крокодил, и чувствовал себя скверно, однако скоро научился держаться подобающим моему положению образом. В поезде познакомился с девушкой, отсидевшей три года в заключении за растрату, она ехала домой – в Нарву. Мы с ней подружились.

Как уже сказано, практически все свои романы Ахто Леви писал на материале собственной криминальной жизни и такой же среды. Это стало его навязчивой темой, этот мир он считал не то, чтобы своим, но неизбежным для себя, и выхода из него он не видел. Правда, в последнем он ошибался. Но этот мир он не идеализировал, никакой «воровской романтики» там нет. Этот мир был для него несчастьем. Вот как он об этом пишет:

Для меня существует лишь одна-единственная категория людей, такие, как Реcт, Пузо, Проныра и прочие. С ними мне не надо притворяться, потому что они такие же, как и я. Нас вечно окружает атмосфера жестокости, опасности, подлости: нам доступны только физические удовольствия от вкусной еды, если удастся вкусно поесть, от женщин, которых нам любить некогда и невозможно, от вина. А когда мы встречаем что-нибудь хорошее, чистое, благородное – оно нам кажется недоступным, мы чувствуем себя разбитыми, пустыми, стараемся высмеять все хорошее, оправдываясь своей философией, которая, конечно же, нас оправдывает. Мы ищем общества только таких, как мы. Иные пути, чем те, которыми идем, для нас вроде неприемлемы, хотя они, может, не менее трудны, чем те, которыми мы идем. А пути другие существуют, и люди другие существуют, и жизнь другая тоже.

Но мои пути не могут переплестись с путями-дорогами хороших людей, потому что от них я должен скрываться, перед ними я должен притворяться. Перед ними я только играю роль человека, и то не всегда удачно, потому что нельзя подражать тому, кого ты сам хорошо не знаешь. И все же я умею подражать, отчего меня подчас и принимают за человека. А то, что меня действительно принимают за человека, меня страшно задевает, ведь я-то знаю, кто я. Мне верят, со мной советуются, и мне обидно, что я не тот, за кого выдаю себя.

А почему мне верят – сам не знаю. Наверное, потому, что когда я кому-нибудь подражаю, то страшно хочу быть похожим на него, хочу быть похожим на настоящего человека. Вот мне и верят.

В романе «Мор», написанном и изданном уже в 1994 году, когда стало возможным открыто писать о запретном ранее, Ахто Леви описывает воровскую среду и воровской закон. Это очень жестокое повествование, и слабонервным читать его не рекомендуется.

И все же автор не стал настоящим уголовником, остался человеком, а не просто похожим на него. Страшное время, в которое он попал не по своей воле, и страшная жизнь одинокого волка его не перемололи. В конце концов, жизнь Ахто Леви могла бы стать иной, нормальной, если бы эту жизнь не переломали война и история.

И вот здесь уместно вспомнить еще о двух героях, на этот раз выдуманных. Это герои фильмов, причем знаменитых, как сейчас говорят – культовых. Первый фильм – это «Пепел и алмаз» Анджея Вайды. Герой этого фильма – Мацек, бывший подпольщик польского антифашистского движения, которого играет Збигнев Цыбульский. В новые же времена, когда Польша стала фактически советским протекторатом, он хочет одного – жить своей частной жизнью. И это ему не удается – под давлением двух сторон: его прежних товарищей-подпольщиков и новых властей. Поэтому он погибает. И в том же положении находится герой литовского фильма «Никто не хотел умирать», режиссера Витаутаса Жалакявичуса. Его герой, которого играет Донатас Банионис, – это Вайткус, бывший литовский партизан, из «лесных братьев», который вышел из леса, поверив в амнистию, объявленную властями. И он хочет просто жить нормальной жизнью литовского крестьянина. Но и он оказывается между двумя непримиримыми сторонами.

Пусть, конечно, не во всем, но можно провести параллель с Серым Волком, живущим волчьей жизнью не по своей вине.

И еще мы можем вспомнить в этой связи песню Высоцкого «Охота на волков». Да, это ведь именно там, в этой песне, волк обречен быть жертвой.

Не на равных играют с волками

Егеря, но не дрогнет рука!

Оградив нам свободу флажками,

Бьют уверенно, наверняка.

Волк не может нарушить традиций.

Видно, в детстве, слепые щенки,

Мы, волчата, сосали волчицу

И всосали – «Нельзя за флажки!».

Это судьба волка, бегущего к своей гибели, и кажется, что у него не может быть иного выхода. Или это только кажется? Вот чем кончается песня:

Я из повиновения вышел

За флажки – жажда жизни сильней!

Только сзади я радостно слышал

Удивленные крики людей.

Рвусь из сил, из всех сухожилий,

Но сегодня – не так, как вчера!

Обложили меня, обложили,

Но остались ни с чем егеря!

Так вот: действительно ли Ахто Леви сумел «уйти за флажки», уйти от судьбы одинокого волка? Казалось бы – да. Он покончил с криминальной средой, стал писателем. Издал несколько романов. В последние годы – а это было уже новое время, когда его родина, Эстония, стала свободной, – жил на два города: в Тарту и в Москве. В Москве он издавался, в Тарту – просто жил. Пожалуй, этот город больше всего ему подходил, ведь он эстонский и международный одновременно. Ахто Леви не утратил своего трезвого, стоического взгляда на окружающую действительность и на самого себя, как это видно из фраз его позднего романа «Посредине пути»:

Чем больше город, чем больше людей, тем незаметнее одинокий маленький человек. Если когда-нибудь напишу монографию, поставлю эту фразу эпиграфом к одной из глав.

…………………………………………………

Я никому не завидую, потому что знал и голод, и холод (а все познается в сравнении). Но главное в том, что я отучил себя завидовать тем, кто умнее и удачливее меня, – не все же люди жулики.

Но все же что-то мешает закончить повествование об Ахто Леви так, что, мол, всё хорошо кончилось. Вот чем заканчивает писатель свой первый роман: автор, вышедший из последнего заключения, приезжает на свою малую родину, на остров Сааремаа, где давно не был:

Это не шторм, нет, просто сильный ветер. Шумит море. Волны одна за другой ударяются в пристань яхт-клуба в Тори. Вдали, в море, словно в тумане, видна темная полоска – это остров Абрука. А километрах в двух от берега плоским блином лежит остров Лаямадала. На волнах у пристани качаются яхты, кричат чайки, пахнет водорослями, йодом, рыбой – морем…

Даже не верится, что я на родине. Вот каменная дорога через разлив, по этой дороге мальчишкой, с ватагой моих подчиненных, бежал я, прыгая с камня на камень, в яхт-клуб. Это только название – дорога, на самом деле просто большие камни, наваленные как попало; они образовали что-то наподобие каменного забора, и тянется этот забор каменной тропинкой через разлив, метров пятьсот. По этой тропинке можно отсюда, из яхт-клуба, дойти прямо до улицы Лоодзи, где когда-то я жил с мамой, отцом, братом и сестрой. Там наш старенький голубой дом. Стою у пристани. Когда-то, мальчишками, мы прыгали здесь в воду и плыли через залив, соревнуясь в скорости. На той стороне – другой яхт-клуб. Здесь мы ныряли, тоже соревнуясь, кто дольше пробудет под водой.

Где сейчас все мои тогдашние друзья?.. Где Вальдур, Свен, Арно, Велло? Сколько прошло лет… Сколько жизни прожито…

Даже не верится, что я на родном острове.

Но это так. Стоит только повернуть голову налево – и я увижу башни старой крепости, окруженной зеленым древним парком, где двадцать с лишним лет тому назад собрались трое совсем молодых и совсем глупых искателей приключений, чтобы отправиться в мир на поиски счастья и всего необычного, что в этом мире можно найти.

Жизнь нам казалась тогда простой: будь смелым, ловким, сильным – и ты победишь все трудности. Это сугубо физическое понятие, но другого мы не знали…

«Кайяк! Кайяк!» – это кричат чайки, кружа над пристанью, иногда они стремительно падают в море и тут же взмывают вверх и опять кричат: «Кайяк! Кайяк!». Они говорят по-эстонски: «кайяк» по-эстонски чайка. Люблю этих птиц, как и воробьев. Воробьев люблю за их оптимизм, чаек – за то, что они птицы моей родной стихии – моря. Они отважные, чистые, красивые.

Изменился остров Сааремаа. Изменился и город Кингисепп. Подумать только – в нашем маленьком городишке, который когда-то можно было за полчаса пройти пешком из конца в конец, ходит автобус… Улицы заасфальтированы, и дороги острова – тоже. А в парке опять живут белки… мои дорогие белки! Они имеют собственные дачи, построенные для них людьми, но предпочитают жить где-то высоко на каштанах.

Наши белочки – гордость горожан, они не боятся человека, смело прыгают на плечи прохожих, лазят к ним в карман, за пазуху в поисках лакомств, которые люди для них всегда носят в карманах. Во время войны они куда-то исчезли, но теперь появились снова в наших парках, живут, прыгают, принимают дань от поклонников, за что позволяют себя фотографировать. А парки у нас очень красивые.

Остров изменился, город изменился, но не изменилось море. По-прежнему шумит оно, по-прежнему зеленое.

Остров наш – самый красивый в мире, другого такого нет!

Вчера был на кладбище. Полдня искал могилу отца, совсем заросла она мохом и травой. Пришлось немало около нее потрудиться.

Чувствую себя на родине грустно, я здесь как чужестранец, приехавший в качестве туриста. От родного языка отвык, разговариваю с акцентом, и если кому говорю, что я островитянин, смотрят на меня с сомнением, не верят. Мне разрешено быть на острове десять дней. Поселился в гостинице, отдыхаю. Посетил крепость, музей, ходил смотреть на наш дом, плаваю, катаюсь на лодках. А в том, что плохо стал говорить на родном языке, удивительного ничего нет: ведь я столько лет не был на родине, не говорил, не читал, не писал на родном языке.

Так всё же – вырвался одинокий волк, Серый Волк, за флажки на самом деле? Обрел ли он свою настоящую судьбу, настоящую жизнь? Неудивительно, что последний отрывок пронизан ностальгией по ушедшему детству. А может, не только по нему? А еще и по ушедшей, потерянной родине? Говорят, что в жизни новой, свободной Эстонии писатель не то, чтобы не нашел своего места, но все же чувствовал себя чужим. Опыт его жизни уже не был столь интересен новому поколению.

Понятно, что последние годы писатель провел в Тарту: там никто не обращал внимания, что он стал говорить по-эстонски с акцентом, там все говорят с разными акцентами, таков уж этот богемный город.

Писатель Ахто Леви ушел из жизни в 2006 году, оставив нам свои книги и свою печаль.