• ЛИ-2025-№47

ЧЁРНАЯ ДЫРА

 

Когда микроскопическая чёрная дыра, созданная искусственно в орденоносном институте имени Ленина, втянула в себя всех учёных и лаборантов, наступил хаос. Мало-помалу уходили в неизведанное пространство сплошной тьмы агрегаты научного учреждения, а затем и всё здание.

Наступила полная вакханалия. Но отнюдь не в виде празднества в честь бога вина и виноделия Вакха, хотя количество пьяных прибавлялось в геометрической прогрессии.

На площади не осталось ничего, кроме поваленного набок бронзового памятника Ленину. Им, как выяснилось вскоре, чёрная дыра и подавилась. Оттого и затихла в своих неумеренных порывах втянуть в себя всё человечество. И потихоньку переваривала проглоченное прежде.

В чём секрет такой спасительной аномалии, никто не мог догадаться, кроме пожилого человека неопределенного возраста, пытающегося на глазах у редких прохожих, притом шатающихся от чрезмерного волнения или излишек алкоголя в теле, приподнять памятник, чтобы восстановить историческую справедливость места и времени.

Но усилия эти были безуспешны, тем более что его отвлекли от малопроизводительного занятия.

– В чём дело? – спросили у старика, показав красную книжку с золотым тиснением «Дознавательные органы».

– В провидении.

– Вы хотите сказать – «привидении»?

– Не учите меня русскому языку! Именно в провидении.

– А без философий?

– Дело как раз в философии. В знаменитой ленинской работе «Шаг вперед, два шага назад» 1904 года.

– Причём здесь памятник?

– Памятник – живой пример. Шаг первый – вошёл в заглот. Шаг второй – зубы у черной дыры раскрошил о своё материальное тело, шаг третий – выскользнул из глотки чёрного зверя. И пожалуйста – наше дело правое, враг будет разбит!

– Но это уже Сталин!

– Разве Сталин не учился у Ленина?

– Пример?

– Будет вам и пример. Шаг навстречу Гитлеру, и нате вам: после Договора о ненападении Освободительный поход в Западную Украину и Западную Белоруссию.

– А два шага назад?

– Не без этого. Один до Москвы, второй до Сталинграда. Что ни сделаешь ради верности ленинскому учению.

– Но победа осталась за нами!

– Опять учите русскому языку? Правильнее следует говорить, если поминаете Сталина: «Победа будет за нами». Потому что сейчас мы должны освоить и переосмыслить опыт памятника Ленину и научиться передвигаться по его завету «Шаг вперед, два шага назад». Научимся и выскользнём из чрева вражеской гадины.

– Пожалуй, мы и согласимся так ходить, по-научному. А народ?

– Забыли? Народ у нас ходит в ногу с партией своей!

– Нет у нас теперь в наличии такой партии, чтобы ходить с нею всему народу в ногу.

– Есть такая партия! Она сейчас как раз делает под меня два шага назад.

– Ну и ну! Откуда вы взялись такой, господин хороший?

– Откуда, откуда? По усам не видно? Из черной дыры! Шаг туда – время, вперед! Два шага наружу – время, назад! И вот, как новенький.

– Да вы никак…

– Как! Как!

– Ой! И никто на свете не умеет лучше нас смеяться и любить!

              

 

ПО СУЩЕСТВУ

 

– Кто мыслит?

– Тот, кто существует.

– А если не мыслит?

– Значит…

Намёк был понятен. И он замыслил мыслить. Однако, с чего начать, не знал. И решил подобраться к мысли обратным порядком.

– Я существую, я существую, – бормотал под нос, ожидая проблеска мысли.

И дождался. Но совсем не того, на что рассчитывал.

– Существуешь? А где же твои мысли? – раздалось в мозгу.

– Там, где ты, приятель. Присмотрись – оцени.

– Ничего не вижу.

– А подумай.

– Что ж…

– Ну?

– Если подумать, то дважды два, действительно, четыре, а живём мы в трёхмерном мире. Но стоит умножить одно на другое, и получим заветную цифру 12 – равную количеству измерений во Вселенной. А? Не слабо?

– Мыслишь!

– Значит…

– Существуешь!

– А ты?

Он посмотрел в зеркало. Но в нем отсвечивал только телевизионный экран с титрами программы «Время не терпит».

 

 

ЕСЛИ БЫ ДА КАБЫ

 

Что было бы, если…

Об этом часто думает человек, в особенности тот, у кого не сложилось в жизни. А у кого сложилось? И тот думает. Когда голова на плечах, будешь думать, а не забивать ею гвозди в стену. Будешь-будешь, убеждаясь причём, что недобрал, видите ли, до полного счастья. А для неполного? И здесь недобрал.

– Помнишь?

– Чего?

– В 1964-м, когда выбирали, в какой институт поступить, помнишь?

– Не помню.

– А в 1969-м, когда распределение получали? Ты в Питер, а я…

– Не помню.

– Вот заладил! «Не помню – не помню».  Шёл бы ты!

– Уже иду.

– Ага. Это ты помнишь.

– Не беспамятный, как видишь.

– Ну-ну, «не беспамятный». Это «шёл бы ты!» я сказал тебе в 1964-м, когда определялись, куда поступать. Ты в универ, я в политех. Спорили-спорили… Помнишь?

– Не помню.

– А на поверку, может, наоборот надо было бы? А? Ты в политех, я в универ. Преподавал бы сегодня, а не коптил небо в роли безработного инженера. Кстати, напомни, что я преподавал бы сегодня?

– Не помню.

– И это не помнишь?

– А что там помнить? Марксистко-ленинская философия вышла из употребления.

                             

 

УБИЙСТВЕННЫЙ РЕЗОНАНС

 

Профессиональный киллер решил на досуге написать роман. О чём? Разумеется, о своей кровавой работе. Но в насилии над бумагой не преуспел. Однако, убив на корню своё литературное детище, признаться себе в этом не посмел.

Так, впрочем, и при следственном эксперименте на месте преступления поступал, утверждая, что невинную голову меч не сечёт.

При этом, глядя на вымаранные листы бумаги, с горечью сознавал: непредумышленное убийство чести киллеру не добавит. Но в любом случае от трупа следует избавиться.

Каким образом? Самым простым: послал рукопись в издательство «Литпроцесс», полагаясь на убийственный ответ: «Ваше произведение отправлено в мусорную корзину». Это давало возможность стряхнуть с совести грешок молодости, получить алиби и вместе с ним реальное доказательство гибели романа от рук неведомого сотрудника издательства.

Почта есть почта. Если ты ей доверил что-то для передачи по конкретному адресу, то наберись терпения и жди: что-то получишь в ответ.

Киллеру терпения не занимать. Обучен дожидаться появления цели, не подозревающей, что она уже без пяти минут жертва. Но, надо признаться, себя видеть в лице потенциальной жертвы был не способен.

И что?

– Да поворотись лицом к зеркалу, сынок! Видишь?

– Вижу!

– А что видишь? 

– Ни словом сказать, ни пером описать!

– И всё же… Читатель ждёт.

– Книгу свою вижу.

– Мёртвую?

– Поправка! Убитую при рождении!

– Объёмистая?

– Весомая.

– Ну так забивай ею гвозди в стенку!

– Сначала надо заплатить за публикацию. Обещают издать только в том разе, если наперёд заплачу.

Соблазн забивать книгой гвозди в стену в наличии. Но денег – издержался на ресторанах – в наличии не было.

Что делать? Искать заказ!

Обратился к своему криминальному боссу.

– Не подкинешь ли случаем пацана, коего грохнуть нужно по срочняку?

– Колышется один на примете.

– Чем знаменит?

– Мастер лохотрона.

– Адрес?

– На!

– Выстрел за мной!

И выстрелил, не отходя, так сказать, от кассы.

Деньги положил в карман, а потом в банк на счёт активного по раскрутке авторов «Литпроцесса».

Пуля в цель. Цель в жертву. И в результате ни книг, ни денег.

Оказывается, по требованию трудящихся, они же работники умственного труда, в свободное время покоряющие высоты Парнаса, стрелял в того самого литературного агента, именующего себя издательством «Литпроцесс».

Вот такая ужасная история. Каков вывод? А это уже решать судье. Вдруг смилуется и выдаст послабуху. Что ни говори, а смягчающее обстоятельство незримо присутствует. Книгу спас от смерти. Умерла бы при рождении, это ясно и фраеру, а так… всё так, и никаких следов рукописи. 

Мусорная корзина всю бумажную макулатуру, как правило, отдает на вечное хранение огню.

 

 

ВНИЗ ПО ЛЕСТНИЦЕ, ВЕДУЩЕЙ В ЗАГС

 

Охламон Гундосин пришёл с работы пьяным. Это бы ничего, но душа не отпускала – горела, и требовала залива до кондиции. Кондиция находилась за горизонтом, а вот домашний буфет – в нормальной досягаемости, в четырех шагах от смерти из-за перегрева организма.

Шаг вперёд, два назад, и рывок на последний-решительный – двойной, стало быть, под олимпийский норматив.

Есть! Цель достигнута.

Открыл Охламон дверцу, а из шкафчика выскочило нечто несусветное: то ли дочь белой горячки, то ли внучка Бабы Яги. Но глазки подведены, губки накрашены, и косички в алых бантах!

Бррр! И не такое, честно сказать, может привидеться во хмелю.

Но… В том и заковыка: какой к черту хмель, когда у мелкой заразы в руках бутылка коньяка? Та самая, что ни есть запасная, хранимая на крайний случай опохмелки, когда либо морда в кустах, либо на грудь принять не за страх, а на совесть.

Именно, совесть. У него совесть, это Охламону и без сыскарей, понятно: всё своё носит с собой. А у неё, у этой стервы? Да кто она такая, чтобы среди белого дня, в предтелевизионное время с выборами-перевыборами, таскать из буфета заначку?

– Я гном, – представилась незнакомка и подмигнула, будто уже пила с Охламоном на брудершафт.

– А по-русски? Ты ведь красна-девица, а я никак не голубой.

– Зови меня гномиха. 

– Ух ты! – Охламон потянулся к бутылке. Но шаг вперёд, два назад, и упустил между ног мелкую пакостницу.

– Догоняй, красавец! – и миниатюрные ножки топ-топ, туда-туда, где кончается паркет, начинается дверь, а за ней лестница.

– Врёшь, не уйдёшь! – вспомнилось Охламону из давнего фильма, видимо, о любви.

И он бросился в погоню. Куда? Понятно, не в кабак. Вниз по лестнице, а затем и в подвал, откуда доносился шум, похожий на тарарам и несусветный гомон.

«Шабаш – не шабаш, но точняк ведьмины проделки», – подумалось в уме. Но тотчас из ума он и вышел, так как различил в центре подвала боксерский ринг, а на нём судью-информатора, провозглашающего стихи – да-да, и опять да – стихи.

Хошь – не хошь, а послушаешь. Стихи ведь, а стихи внимания требуют. К тому же, как догадался Охламон, выйдя из ума и приблизившись к глашатаю, стихи обращены лично к нему. Из уважения к его скромной личности, должно быть.

Чтобы сразиться с девушкой-гномом,

Я приглашаю в здешние хоромы.

Даёшь нам бой, в наилегчайшем весе.

И пусть для всех у нас не хватит кресел,

Не вижу в том беды. Подумаешь, заминка.

И стоя можно поболеть у ринга,

И аплодировать под мощные удары.

При этом надо вам заметить, не задаром.

У нас на случай припасён коньяк

Для тех, кто, скажем, выпить не дурак.

Есть дураки в приличном этом зале?

Ни одного? Спасибо, что сказали!

Тогда… Гонг-гонг! И не играем в прятки,

А в бой идём без страха и оглядки.

Кто победит, тому законный приз.

Какой? О нет! Ведь это наш сюрприз.

Не успел Охламон опомниться, как оказался на ринге, и на него посыпались удары наглой гномихи. Она лупила парня почём зря, без малейшего страха, что он в два раз выше, и без оглядки на бутылку коньяка, выставленную на судейском столике, радом с гонгом.

Охламон защищался, прикрывая лицо руками. Но после того, как наглая боксёрша нанесла ему антигуманный удар ниже пояса, взвыл от боли, сделал шаг вперёд, два назад, а на третьем, изловчившись, поразил девицу в самое сердце. Она упала на серый тент, раскинув ноги и высунув язык якобы от удушья. Но Охламону с пьяных глаз почудилось, что от удовольствия.

И вот парадокс: пьяные глаза не подвели. Это и выяснилось ровно через десять секунд, когда понадобилось предъявить ликующему подвалу победу нокаутом. И вручить Охламону, под распитие звёзданутого коньяка, главный приз-сюрприз.

Оказывается, победитель получает проигравшую претендентку на чемпионскую мантию в виде жены, а победительнице посрамлённый противник отдается в значении мужа. И никто в результате жестокого поединка не пребывает в роли пострадавшей стороны.

Как так – никто? А Охламон? Впрочем, он вышел из ума ещё до начала схватки за право, как выяснилось теперь, первой ночи.

Так что… Так-так, всё так, и никак иначе. На этой земле живём, не на Марсе каком, потустороннем.

 

 

ПРИЁМНАЯ САМОВЛАСТИЯ

 

Болторез Клюкин любил перемещаться во времени. Но время, как оказывается, не любит, чтобы через него что-то перемещалось.

Попробуйте выпить раствор английской соли и определитесь на подобии времени: приятно ли, когда в тебе Нечто перемещается. А? К тому же, если приглядеться к этому Нечто, сразу видно – не золото.

Но время, как известно из советской литературы, не властно над человеком. Вот Болторез Клюкин и перемещался. Туда-сюда-обратно. То к дикарям заглянет в каменный век, посидит с ними у костра, покушает отбивную из мамонта. А затем, чтобы отбить неприятный вкус во рту и запить отбивную свежим вином, урожая 17 века, смотается во Францию, в бар-ресторан мушкетёров. И все бы ничего, пей-гуляй-веселись! Но надумал Болторез Клюкин прояснить ситуацию с дедушкой Федотом. Сгинул дедушка в далеком 1937 году. Сразу после того, как выдвинул идею о создании в Москве института самовластия, заимствованной, кстати, из статьи Ленина «Удержат ли большевики государственную власть?» Смысл статьи прост: любой гражданин, от сохи ли он, от станка или кузнечного молота, имеет возможность подняться по лестницам политических наук в руководство страны. Главное, быть сознательным и учиться не на двойки.

В более доступной форме направление ленинской мысли выразил товарищ Маяковский в своей поэме «Владимир Ильич Ленин»:

Дорожка скатертью!

                                 Мы и кухарку

каждую

              выучим

                           управлять государством!

Понятно: не с лица ведь кухарки водку пить, пусть на досуге управляет государством. А как?

 Да так!

Впрочем, научную базу этому явлению, оно же начинание, подвёл Федот Клюкин и отправился в Кремль за назначением в большие начальники.

Что показательно, институт самовластия был действительно создан. Во всяком случае, на бумаге: вывеска такая появилась на одном из московских зданий. Но чтобы под этой вывеской проводился набор студентов, об этом история умолчала. Как и о судьбе основателя столь необходимого для безграмотного населения учебного учреждения.

Что ж, история сродни времени, тоже движется в одну сторону: оттуда – сюда. Не то, что человек, в особенности, если он Болторез Клюкин. Надо – скакнёт к дикарям, надо – рванёт к мушкетёрам. Чего уж проще махнуть в 1937 год? Взял, да и махнул – детская забава! Махнул и огляделся: где тут институт Самовластия?

Да вот он, в двух шагах. И вывеска на месте. ИНСТИТУТ САМОВЛАСТИЯ.

Тут-тук, в дверь!

– Не заперто?

– Входите.

– Пропуск не нужен?

– Не нужен! Входите уже поскорей. А то сквозняк у нас, простудитесь.

И вошёл, так и не прочитав вывеску до конца. А ведь малыми буквами…

Впрочем, смотрите сами.

Приёмная института Самовластия

Вход есть. Выхода нет.

 

 

ДЕЛО БЫЛО В ДУРИЛОВО

 

Село Дурилово. Пьяные мужики. Одна баба, да и та залётная. Случайно заехала по объезжей на старенькой иномарке.

– Где тут продмаг?

– А деньги?

– Деньги при мне.

– Это хорошо, девка-мата, что деньги при кармане. А продмага всё равно нема.

– Как же вы живете?

– На подножьем.

– Угостите?

– А выпить?

– Выпить со мной, в бардачке.

Поискали – нашли, и, понятно, не траву оросили, а выпили, чтобы не пропадать товару.

– Закусывать будем? – спросила баба.

– Мы на подножьем.

– Подскажите предметно, через хлеб-соль с маслом и колбасой.

– Да поимей глаза, девка-мата! Смотри под ноги, там щавель растёт.

– Но им не насытишься.

– Можно подумать, с твоего пойла напьёшься.

– Это же виски, родом из Англии.

– Виски для киски, а нам что покрепче. Мы родом из Дурилово.

– Другого питья в наличии нет.

– На «нет» и ответ: ни в одном глазу.

– А у меня что-то в глазах двоится.

– Так сколько же нас стало на твой пригляд?

– Пятеро.

– Почему всего пятерик, когда три на два – шесть?

– Наверное, один из нас у тебя не двоится. Тот, что с первовзгляду по душе пришёлся, любый, значит. Кто бы это?

– Я, – сказал верховод: борода, усы, лоб на три пальца шириной.

– Годи, это я любый! – сказал другой: глаз-алмаз, из литого стекла с голубой поволокой в зрачке.

– Не гоните волну, пусть сама определит, – сказал третий, в тельнике, подпоясанном берестяной лентой. – С физии похожа на мою жену-покойницу. Может, по этой причине я и есть любый.

И схлопотал по роже.

Провел ладонью по скуле, будто проверяя, давно ли брился? И – хрясть в королевскую масть, то бишь верховоду в рыло.

Тут и пошло. Тут и поехало. Кутерьма.  Куча-мала. Крики, хрипы, зубовный скрежет.

А отошли от напряжения, посмотрели по сторонам: где тут баба, у которой двоится в глазах. И никого не увидели. Так и остались в неведении: или уехала… Или что? Но не уехала – точняк. Почему? Да потому, что иномарка по-прежнему там и стоит, где стояла. Куда же баба подевалась?

Улетела на небо?

Однако не ангел же она, право, если ездит по просёлочной дороге с походной флягой виски.

И вдруг их осенило, заодно и поняли: она святой дух. Не уметнулась – не убежала, а просто взяла и вселилась в кого-то из них. Но в кого?

Наверное, в того, кто не двоился в глазах ее. А кто это?

– Я, – сказал верховод.

– Годи, шалапут! Не примай на себя то, что положено мне!  

И получил в зубы.

Тут и пошло. Тут и поехало. Кутерьма.  Куча-мала. Крики, хрипы, зубовный скрежет.

 

 

ЛОТЕРЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ

 

Нью-Йорк, Нью-Йорк – кругом огни, а на душе пасмурно.

Он вошел в будку телефона-автомата. Но не успел захлопнуть за собой дверь, как раздался звонок. Машинально снял трубку.

– Алло!

– Это ты? – послышался приятный по тембру женский голос.

– Да, это я. Но кто вам нужен?

– Ты, именно ты, мой единственный.

– Не понимаю.

– И не надо. Но войди в моё положение. Мне срочно нужна сексуальная разрядка.

– Причём здесь я?

– Разве ты не мужчина?

– Мужчина.

– Причём эмигрант, как я понимаю.

– Русский акцент даже водкой не вытравишь.

– Не забывай, мы в Нью-Йорке. А здесь предпочтительней…

– Виски?

– Угадал на все сто!

– И что с этого?

– Поднимайся ко мне в отель и узнаешь. Номер, не забудь по дороге, 0013.

– Не понимаю, почему я?

– И не понимай. Это как лотерея: на кого попадет звонок.

– Получается, ваш выбор – чистая случайность.

– Всё в этой жизни – случайность. Главное, жить. Ты хочешь жить?

– Конечно, хочу.

– Ну, так живи со мной. У тебя выигрышный билет.

– Вы клоунесса?

– Я миллионерша. И это достаточно смешно. Так как деньги мне достались по наследству, а я неутешная вдова, и не знаю, что с ними делать. А ты знаешь?

–  Разумеется, Я банковский клерк.

– Чудесно, тогда всё образуется. А то я помышляла завещать их первому встречному. Даже чек уже написала на предъявителя.

– О какой сумме идет речь?

– 23 миллиона долларов. Так что поднимайтесь, подумаем вместе о верном вложении денег.

Он и поднялся по указанному адресу, в номер 0013.

Открыл дверь. Вошёл. На тумбочке у кровати приметил чек.

«Не обманула, – подумал, вертя чек перед глазами. – 23 миллиона. А где же она?»

– Я в душевой, – донеслось из-за стенки.

Следом за тем раздался выстрел и – протяжный стон.

Он вбежал в душевую, приподнял обнаженную женщину, вынув из безвольной руки пистолет. И отнёс на кровать.

Оставалось одно: позвонить в регистратуру, чтобы вызвали полицейских для расследования внезапного самоубийства. Но звать никого не пришлось. Полицейские явились сами. И тут же заинтересовались чеком на предъявителя.

– Ваш?

И надели наручники, освободив от пистолета.

 

 

ТЕНЬ ИСТИНЫ

 

На склоне холма в убогой пещере, прикрытой густым кустарником, сидел незнакомец и тихо напевал:

– Приди, весна, верни лицо и одари любовью.

Бертолетовые брызги огня пробежали по пещере, опалили незнакомца, и он мигом превратился в «знакомца», но не полностью узнаваемого.

Имя? Фамилия? Должность? Впрочем, должность тут ни причём. А вот паспортные позывные личности не помещали бы. Парадокс, смысл видимого неясен, но настойчивое ощущение, что издавна знаком с пещерным обитателем, не отпускало.

– Кто ты?

– Ты.

– Я? Но ведь…

– Нет…

– Отчего же?

– Любовь ушла. Утром ты не проснулся.

 

 

СЕКС ВО СПАСЕНИЕ

 

Вспышка коронавируса вызвала на Святой Земле эпидемию психического расстройства. Некоторые из гостей Вечного Города подхватили Иерусалимский синдром и провозгласили себя Иисусами Христами. Во имя любви к ближнему. И готовы были лечить проповедью оптом и в розницу всех, кто жаждал исцеления.

Жаждали все.

Но к жаждующим дорога была перекрыта дюжими санитарами. И самопровозглашенных спасителей человечества отправляли по другому адресу. Вроде с виду – больница, однако на самом деле – сумасшедший дом, где тоже можно заниматься любовью. Правда, не со всем человечеством разом, а с конкретными представительницами прекрасной половины этого человечества.

Скажете: что за дурь?

И будете правы.

Но коль скоро попали в сумасшедший дом, то и к дури следует относиться без предубеждения, тем более что это обычное для данного медицинского заведения лекарственное средство, способствующее выздоровлению.

Не верите? А вот, пожалуйста. После сексуальной процедуры, проведенной во спасение души и тела, лжепророки получали официальный документ, что они не являются Иисусами Христами по той причине, что в отличие от Божьего сына, занимались не только духовной, но и плотской любовью.

Значит?  Да-да, топай ножками на выход с индульгенцией, что ты чист перед Богом.

Никакой ты не Божий сын, хотя и сделан, как и все твои собратья, по его образу и подобию.

 

 

 

ВНЕ ВРЕМЕНИ

 

Учёные якобы пришли к выводу, что при объединении теории относительности Эйнштейна и квантовой физики пропадает понятие времени. Его просто-напросто не существует.

Вот оно что!

И значит, не надо думать о завтрашнем дне. А ведь на этом – мыслях о завтрашнем дне – построена вся человеческая жизнь, направляемая от зарплаты до зарплаты к светлому будущему.

Но если нет времени, то и будущее – светлое либо не очень – тоже под вопросом.

И вопрос не только в рассветах и закатах, повышении интеллекта, прибавки к жалованью. Куда как более значимый. Если не думать о завтрашнем дне, если не нацеливаться в будущее, а жить только сиюминутным, то…

Да-да, снисходит, подобно наитию, подсказка свыше: так живут младшие братья ваши, именуемые животными. А вы ведь…

Задумаешься тут. Но нет, не задумаешься, времени ни на что нет. И жизни, видимо, тоже, когда она вне времени.

Ау! Где часы? Слава Богу, еще не отказали. Сколько натикало? Ага! Без пяти минут 12. Ох, ещё пяток минут, и наступит спасительная полночь, знаменующая начало завтрашнего дня.

Полночь спасительная. Полночь знаменующая. 

А что делать? Так и живём… 

 

 

 

НЕВЕРИЕ

 

– Бога нету! – безапеляционно утверждал атеист Ломтев, проводя лекцию в Доме Пионеров вскоре после полёта Гагарина в космос. – Кто его видел?

– Я видел! – внезапно прозвучал детский голосок.

– А кто ты будешь такой?

– Я пионер Гриша. С Никольской улицы.

– И где ты видел бога?

– У нас, на Никольской.

– Даже первый в мировом значении космонавт нашего, отмечу, отечественного производства, товарищ Гагарин, летая на околоземной орбите, не обнаружил божьего присутствия. А ты? Ты видел? И где? На Никольской? Поди, у пивного ларька, где тайком и водку разливают.

– Само собой, у ларька. Разве богу возбраняется посещать богоугодные заведения?

– Там только пьяный сброд собирается!

– И что с того? Собирается – не собирается, это значения не имеет. Пиво ведь кончилось. А водку на разлив по отдельности не продают, чтобы не попасть под следствие.

– Чего же народ приволокся туда?

– Бога увидеть!

– И что?

– А то! Увидел!

– Среди шатавшейся на нетрезвых ногах публики?

– Его не шатало.

– Это не признак, что он бог.

– А вот напоить из одного стопаря толпу людей, ждущих подвозки пива и открытия ларька с попутным разливом водки, – это, несомненно, признак.

–  Станиславский сказал бы: «Не верю». И я за ним повторю.

– Не Станиславский это сказал, дядя-атеист, а Фома Неверующий. И не пионерам 1961 года, а самому Иисусу Христу в году тридцать третьем от его рождения.

–  Всё равно не верю, чтобы из одного стопаря можно было напоить толпу людей. Или они были не русскими?

– Были русскими и остались русскими, ничего с ними не случилось.

– А со стопарём?

– Что с ним может случиться?

– Не украли?

– Ни в коем случае!

– Чем докажешь?

– Да вот же он! – и пионер Гриша с улицы Никольской вынул из кармана и протянул лектору общества «Знание» стограммовый стаканчик, наполненный благоухающим напитком крепостью в сорок градусов.

Атеист Ломтев выпил раз, выпил два, а на третьем заходе потерял дар речи: стопарь не пустел, а с каждым разом самостоятельно наполнялся до краев.

Чудо?

Несомненное чудо!

Но как оно делается?

Кто подскажет?

Пионер Гриша?

Но где пионер?

Нет пионера!

Исчез-растворился, будто и не было его никогда.

Или? 

Был всегда, просто зрячим оком его не видели и, значит, не верили в его существование.

Вот оно как!

Да-да, именно так.

Причём, всё настолько сложно, что на трезвую голову не разберёшься.