• ЛИ-2025-№47

1.

…Что это было, ума не приложу. Ничего не могу вспомнить, кроме леденящего душу ужаса и мрака, расцвеченного какими-то зыбкими мельтешащими в глазах огнями, от которых с каждой минутой становилось всё тревожней и страшней. Я блуждал в поисках выхода, но его не было. Никаких деталей не вспоминалось, и никто мне не мог объяснить, что со мной происходит и где я нахожусь…

Помню лишь вокруг себя молчаливых бородачей в чёрных кипах и в жёлтых весёлых накидках. Руки мои в синих пластиковых перчатках, и я брожу по каким-то нешироким улицам среди разрушенных зданий, нигде не находя себе место. Некоторые из домов ещё дымятся, и жирный сладковатый запах разлагающейся мёртвой человеческой плоти преследует меня повсюду…

Как всегда, я проснулся в пять утра, потому что к шести мне нужно стоять на автобусной остановке, потом подъедет минибус, который доставит меня и ещё несколько бедолаг на наш заводик, находящийся в сорока километрах от города за «зелёной чертой»¹, на территориях, формально относящихся в Палестинской автономии. Где-то на полпути мы притормозим на пограничном максоме², где проверят наши документы, а тогда мы уже поедем по Палестинской автономии.

Почему наш заводик находится на этой крайне недружественной земле? Точного ответа мы не знаем. Вероятней всего, построен он ещё тогда, когда не было такого жёсткого противостояния между нами и арабскими соседями, да и расходы у хозяина, наверняка, на этой территории на порядок ниже. Даже сегодня. Впрочем, нам на чужие расходы плевать, свои бы доходы не уменьшились, потому что платит хозяин своим работягам сущие гроши, но стабильно и без обмана, а это в настоящее время уже немало. У многих и того нет.

Оставшуюся часть дороги я дремал, и, как ни странно, этот запоздалый утренний получасовой сон оказался крепким и безмятежным. Никакие кошмары мне больше не снились. Вот бы проспать ещё часик-полтора, да куда там – наш минибус прибыл на место, пора выгружаться и топать на галеры…

Почти весь сегодняшний день пошёл наперекосяк. Я вкалывал на своём привычном конвейере, выполнял однотипные операции – несложные и не требующие ни ума, ни внимания, но раньше в моей голове привычно тикали внутренние часы, отсчитывающие время до очередного перерыва, потом – до  обеда, потом – до ещё одного перерыва, на котором я всегда выходил из цеха покурить на воздух, а потом – уже до окончания работы. Но так было раньше. Сегодня я почему-то, сам того не желая, непрерывно прокручивал в памяти приснившийся сон, в котором по-прежнему бесцельно бродил по пожарищам вместе с бородачами в жёлтых накидках, собирающими в аккуратные пластиковые пакеты всё, что оставалось от погибших людей. И это было таким зримым и наглядным, что невольно опять угнетало меня и доводило до безумия.

7 октября, когда произошло нападение на мирные приграничные поселения нелюдями, прорвавшимися из сектора Газа, я находился далеко. Был праздник и к тому же суббота. За день до этого я взял на работе дополнительный отпуск к положенным выходным и вместе с женой и детьми поехал на Мёртвое море. Вернувшись поздно вечером и сильно устав, мы легли спать, и я решил, что нужно созвониться с моим приятелем Толиком, с которым мы договорились сегодня вечером, когда спадёт жара, собраться семьями и пожарить шашлыки. Всё-таки праздник, но не мешало бы уточнить кое-какие детали намечающегося застолья.

Едва я услышал голос приятеля в трубке и сразу же попробовал выдать какую-нибудь привычную телефонную шутку, тот меня даже слушать не захотел, лишь взволнованно закричал:

– Ты ещё не слышал, что произошло? Включи радио или телевизор, сейчас по всем каналам об этом рассказывают…

– И что же такое произошло?

– Смотри новости, – повторил Толик и бросил трубку.

И только включив телевизор и даже забыв одеться, я вдруг до конца ощутил, какой ужас произошёл не только на границе с Газой, но и со всеми нами. Как наш мир раскололся надвое: на тот, который был до вчерашнего дня, и на тот, который наступил всего несколько часов назад. Но я об этом узнал только сейчас. Рядом со мной сидела жена и рыдала в полный голос, а дети… дети пока спали и не слышали нас с женой.

А потом началась война, и всё в нашей жизни резко изменилось. Если бы меня кто-то попросил уточнить, что конкретно, я сразу, пожалуй, не ответил бы. Пожалуй, всё, на что ни посмотришь. И дело даже не в постоянных обстрелах нашего города из Газы, когда настороженно следишь за новостями, не отрываясь от телевизора или приёмника, а потом, собравшись куда-то пойти, поглядываешь на небо и заранее прикидываешь, есть ли поблизости от того места, куда собрался, бомбоубежище, и успею ли я в случае тревоги добежать до него. Страшней оказалось, что окружающие, и ты вместе со всеми, словно сбросили наносную личину добродушия, потому что ожесточились и стали менее эмоционально относиться к жизни и смерти.

И хоть всем по-прежнему было безумно жаль погибших в той страшной резне и разгоревшейся войне после, всё происходящее каждый из нас воспринимал теперь более спокойно и даже обыденно, словно обречённо и безропотно с какого-то момента ожидал новых смертей. Видно, в нас сработал какой-то защитный механизм, оберегающий психику от разрушительного воздействия царящего вокруг ужаса. Оберегал – только оберегал ли по-настоящему?

Первые дни наш город атаковали ракетами из Газы довольно часто. Едва начинала реветь сирена, улицы пустели, машины на дорогах останавливались, и люди из них выскакивали и падали плашмя, закрывая голову руками. Наступала гнетущая тишина в ожидании близкого взрыва упавшей ракеты. Лишь птицы беспокойно взмывали вверх, и в тишине было слышно, как они испуганно перекликаются и хлопают крыльями в полёте.

Спустя некоторое время, когда армия вошла в Газу и начала зачищать от террористов, успешно уничтожая туннели и пусковые ракетные установки, стало чуть тише, но вражеские атаки до конца не прекратились. И хоть мирная жизнь худо-бедно налаживалась, в людях всё равно уже не исчезали настороженность и нервное ожидание новых трагических сообщений, но известия об очередных погибших на фронтах бойцах уже воспринимались не так остро. Ко всему человек привыкает…

А я? Не знаю, что происходило со мной в эти дни. Хлебнув с лихвой информационного ужаса, я нисколько не сомневался, что больше никогда не стану таким, каким был прежде, хоть, как и раньше, встречался и перезванивался с друзьями, шутил и, стиснув зубы, вежливо смеялся, вот только всё меньше и меньше веселили меня вчерашние анекдоты и шутки. Всё происходило как бы по инерции, но без прежнего интереса, а того, что действительно взволновало бы меня и заставило сердечко радостно затрепетать в груди, было до обидного мало. Видимо, требовалось какое-то переосмысление происходящего в новой шкале ценностей, которой пока не было, как и не было новых ориентиров, а границы зла и добра, ранее чётко очерченные и незыблемо впитанные с молоком матери, становились ещё более неясными и расплывчатыми, если они всё ещё существовали внутри нас, внутри меня.

Каждый вечер я теперь по-настоящему боялся ложиться спать. Нет, вовсе не того, что посреди ночи неожиданно взорвёт тишину за окном очередная сирена и где-то в темноте за ближайшими домами раздастся взрыв упавшей ракеты. Я теперь боялся, безумно боялся того, что могут присниться новые и никогда раньше не виданные картины страданий и горя, смерти соотечественников и злой оскал неизвестно откуда берущихся убийц.

И ведь ничего этого воочию я раньше не видел! Фотографии и рассказы очевидцев, наводняющие телевидение и Интернет, ясное дело, были не в счёт. Виной всему было дурацкое разгулявшееся воображение.

Выпить успокаивающих таблеток, как посоветовал мне приятель-доктор? Не знаю, помогут ли, но я этого почему-то категорически не хотел. Переживу и как-нибудь справлюсь с собой, мне не привыкать, хотя…

Обычно, когда я что-то пишу, и у меня не получается так, как задумывалось, я потом долго не могу успокоиться и заснуть, а когда с горем пополам засыпаю, то снятся всякие неприятные вещи, которые заставляют опять нервничать и крутиться на смятых простынях. Короче говоря, всякая чертовщина, даже если и сочинялся весёлый юмористический рассказ или что-то не связанное с войной.

Вот и в этот вечер я поставил точку в конце только что сочинённого текста, прикинул, что завтра с утра вычитаю его ещё разок, исправлю ошибки и примусь за что-то новое. Пускай текст отлежится в сторонке, потом вернусь к нему снова. Всё это было уже отработано и повторялось с завидным постоянством, так что я не сомневался, что ночь будет неспокойной и приснится опять что-то нехорошее.

Пора бы взять за правило заканчивать свои труды хотя бы за пару часов до отхода ко сну, только этого никогда не получалось – самые замечательные идеи приходили ко мне именно в такое позднее время. А ведь потом придётся ещё сто раз перечитывать и переписывать заново, пока текст более или менее не удовлетворит меня. Но это будет потом.

Сейчас же я захлопнул крышку компьютера и отправился на кухню выкурить последнюю сигарету. Из окна тянуло приятной ночной прохладой, и я попробовал успокоить своё не в меру разгулявшееся за время сидения у компьютера воображение, неторопливо поразмышлять о чём-то не относящимся к написанному тексту, только ничего не получалось.

К тому же в висках начало ломить, а это явный признак того, что вскоре голова начнёт раскалываться, и быстро заснуть не удастся. Паршивая ситуация, но, к сожалению, знакомая. Последний раз затянувшись, я притушил окурок и выбросил в окно.

И тут впервые началось что-то необычное…

 

2.

…Я люблю и не люблю море.

Люблю – когда стоишь на берегу и любуешься волнами в обрамлении красивого восхода или заката, с солнцем на горизонте. Классическая пасторальная картинка.

Не люблю – когда солёная волна тебя захлёстывает с головой, ноги проваливаются в пустоту, не находя твёрдой опоры, и тебе нечем дышать, потому что вода со всех сторон – в носу, во рту, в глазах, и тебе нужен всего лишь крохотный глоток воздуха, а его-то как раз и нет…

Нечто подобное происходило сейчас со мной. Я огляделся, но вокруг была только пузырящаяся серо-зелёная муть и ничего больше. Не за что ухватиться и не на что опереться. Как я очутился в воде? Из последних сил я вынырнул на поверхность и, широко раскрыв рот и почему-то зажмурившись, принялся жадно дышать. Ну, наконец-то воздух…

Как всё-таки я оказался вдали от берега, в море? Ведь я не большой любитель купания, да и на море уже долгое время не был. Пловец из меня не ахти какой… Я попробовал нащупать ногами морское дно и не смог. И только после этого по-настоящему запаниковал. Через речку, если она не очень широкая, я ещё в детстве мог переплыть, и то с оглядкой на приближающийся берег, а тут в море – далеко ли берег, и есть ли он вообще? Мне начало казаться, что подо мной неимоверная глубина, которая затягивает меня, и бороться с ней бесполезно.

Но паника не помощник в таких делах. Поддашься ей – и всё, конец…

Пересилив себя, я огляделся вокруг. Поначалу из-за высоких волн видно ничего не было, но я стал отчаянно вертеть по сторонам головой, пока не различил в нескольких метрах от себя серый металлический борт судна, и если глянуть вверх, то прямо над головой можно было различить на грязной серой поверхности облупившуюся белую надпись LST-138. В книжках про морских пиратов и корсаров корабли, как правило, имели более красивые названия, а это… Я вовсе не персонаж приключенческой книжки, и вряд ли случится чудо – мне протянет руку какой-нибудь романтический спаситель, чтобы вытащить из воды, так что нужно придумывать что-то самому. Иначе просто утону.

Да нет же, чёрт побери! Я умею плавать, и доплыву до берега. Обязательно доплыву. Я снова покрутил головой и принялся разглядывать нарисовавшийся далеко впереди бледно-жёлтый песок пляжа, каких-то людей на нём, глядящих в нашу сторону, и в руках у этих людей были винтовки и автоматы, из которых они палили… по нам. Что происходит?!

Ещё раз оглядевшись, я увидел, что не одинок среди волн. Несколько человек уже плыли к берегу, с которого стреляли, а пара таких же, как и я, вернулись к металлическому корабельному борту и пытались за что-то зацепиться.

Наконец я почувствовал под ногами какую-то скользкую металлическую опору.

И хоть вода была мутной и неспокойной, я различил в глубине крышу от палубной надстройки какого-то затонувшего корабля, в который плотно впечатался этот, который ещё на плаву. Корабли… Я-то тут причём? Никак не могу вспомнить, что происходило до того, как я очутился в этой солёной морской воде, и вообще, какое я имею отношение ко всему этому? Море, корабли, стрельба с берега, плывущие люди… Встав, наконец, более или менее устойчиво на выступающую крышу палубных надстроек затонувшего судна, я перевёл дыхание и осмотрелся. И сразу что-то тёплое потекло с головы, застилая розовым глаза. Это была кровь, и текла она из моей разбитой головы! Где меня так угораздило и… почему я ничего и не могу вспомнить?

– Друг, дай руку! – донеслось откуда-то из-за спины.

Я оглянулся и увидел ещё одного пловца, который пытался вскарабкаться на крышу затонувшего судна рядом со мной. Места было мало, но я подвинулся и притянул его к себе.

– Где мы находимся? И кто ты? – только и сумел выговорить я неожиданно заплетающимся языком.

– Сильно же ты, брат, приложился, когда прыгал с борта в воду! – отозвался тяжело дышащий мужчина. – Надо было смотреть, что под тобой! Я даже подумал, что тебе конец…

– Я прыгал оттуда? – взглядом я показал на край высокого борта над головой.

– Ну да! Когда всё загорелось, началась паника, и все подумали, что наша «Альталена» прямо сейчас камнем пойдёт на дно, поэтому стали прыгать в воду. А эта посудина, вон, посмотри, всё ещё держится. Наверное, если бы не этот затонувший кораблик, в который мы так удачно врезались, уже давно были бы на дне рядом с ним. Или сгорели бы… Вон, посмотри, как полыхает!.. Неужели ничего не помнишь?

И тут я почувствовал запах горящей краски и дерева. Вернее, это было что-то другое, с чем я пока не был знаком. Может, так пахнут горящие корабельные снасти на море? Впрочем, откуда мне знать, ведь я-то оказался в такой ситуации первый раз в жизни. Смрадный чёрный дым всё выше поднимался над палубой, и даже послышался треск огня. Прижавшись к тёплому металлу борта, я непрерывно разглядывал густые клубы дыма, и никак не мог ни на чём сосредоточиться. Ну, хоть это уже вспомнил, осталось вспомнить всё остальное… Значит, этот корабль назывался красивым словом «Альталена»³. Откуда оно мне знакомо?

– Слушай, приятель, чуть подвинься, – снова послышался голос, – дай поудобней встать, а то эта затонувшая посудина… – сосед не договорил, лишь кивнул в сторону берега. – Ты только посмотри, как эти идиоты с берега стреляют! По своим же… Будто мы им враги! Совсем обезумели…

– Ничего не понимаю, что происходит, – только и ответил я ему, – где мы?

Мужчина смерил меня недоверчивым взглядом и пробормотал:

– Да, здорово ты головой об эти подводные железки приложился! Хорошо, что насмерть не разбился. Неужели ничего не помнишь? Так не бывает. Нашёл время меня разыгрывать!

И тут что-то звонко щёлкнуло по металлическому борту радом с нами, и сразу на месте отколовшегося кусочка краски возникла небольшая вмятина в металле.

– Это же пуля! – ахнул вжимающийся в борт мужчина. – Идиоты с берега целятся именно в нас – и достают… Долго мы тут не продержимся!

– Что делать? – я беспомощно огляделся по сторонам. – Плыть к ним на берег? Возвращаться назад на палубу?

– Не доплывём! Сам посмотри, как они в плывущих стреляют. А наверху сгорим…

– Попробуем перебраться на другую сторону.

– На какую?

– Туда, где нас пули не достанут.

– Там стоять не на чем, а здесь пока можно, – мужчина указал на край крыши затонувшего судна, где места для третьего человека, если бы он оказался рядом с нами, уже не оставалось.

Мы пригнулись так, чтобы из воды торчали только головы, и с берега нас уже, наверное, не было видно.

– Ты в самом деле не помнишь, что с нами случилось? – повторил спустя некоторое время мужчина. – И не помнишь, как вчера нас обстреляли, когда мы собирались высадиться на берег и выгрузить оружие в этой злосчастной деревне на берегу?

– Честное слово, не помню, – сказал я и указал пальцем на рану на голове, которая почти уже не кровоточила. – Про какую ты деревню говоришь?

– А Францию помнишь, и этот миленький городок Пор-де-Бук недалеко от Марселя: он казался нам таким скучным и провинциальным, и все рвались поскорее сюда в Израиль, чтобы драться с врагом и отстаивать независимость. А как нас здесь встречают? Честное слово, лучше бы я остался в той французской дыре, где не стреляют и в воде не топят… Хотя глупости говорю – конечно же, не остался бы, когда узнал бы, что здесь творится… Ну, теперь что-нибудь вспоминаешь?

Я неуверенно пожал плечами и промолчал. Память моя была по-прежнему девственно чистой, ведь я даже представить не мог, что совсем недавно был в каком-то французском захолустном городке с названием Пор-де-Бук, откуда на корабле приплыл сюда. Это мне совершенно ни о чём не говорило. Вот только… «Альталена». Когда я слышал это слово и от кого?

И, главное, как оказался теперь рядом с ней? Что за ерунда творится?!

Кроме нас, в воду с борта судна спрыгнуло ещё несколько человек, но никто из них оставаться с нами не захотел, потому что ясно было, что ничем хорошим это не закончится. Пожар наверху, судя по всему, быстро распространялся, и металлические листы борта раскалялись так, что скоро цепляться за них станет невозможно. Да и на плаву судно долго не продержится, погрузится на глубину рядом с тем, на которое напоролось. А мы? Мы с ним тоже.

– Поплыли к берегу, – мрачно сказал я, – оттуда хоть и стреляют, но, может, не попадут, а тут нам ловить нечего…

И сразу же мы увидели, как двое пловцов совсем недалеко от нас отчаянно взмахнули руками и исчезли среди волн. Только по пятну крови осталось от каждого из них.

– Я плавать не умею, – смущённо признался мужчина, – и воды боюсь.

Помочь ему я уже никак не мог. Самому бы не утонуть. Я печально развёл руками и, оттолкнувшись от горячего металла, медленно поплыл, стараясь не размахивать руками и высоко не высовываться из воды, чтобы не привлекать внимание стреляющих. Мужчина что-то прокричал мне вслед, но я уже не расслышал. Не только нос и рот были забиты солёной, с каким-то противным привкусом гнили воды, но и уши. Подло ли я поступаю по отношению к человеку, чьего имени так и не узнал? Не знаю. Наверное, других вариантов выжить у меня не оставалось.

Время от времени я поглядывал на берег, который почти не приближался, и почему-то постоянно повторял про себя загадочное слово «Альталена». Потом неожиданно вспомнил, что так назывался корабль, о котором я когда-то читал в книгах по истории Израиля. Но события с нашумевшим расстрелом судна происходили, если память не изменяет, в середине прошлого века. А что происходит сегодня? Чушь какая-то. Всё повторяется, что ли?

Я высунул голову из воды и принялся отплёвываться. На берегу тем временем к стрелкам подбежал какой-то человек в офицерской фуражке, замахал руками и что-то закричал. Выстрелы прекратились.

Вот и хорошо, подумал я, по крайней мере, от пули не погибну. И сразу же набежавшая волна захлестнула меня с головой, и я начал захлёбываться…

 

3.

…Я даже представить не мог, как сильно мне напечёт голову! К тому же, проснулся я не в собственной постели, как обычно, а прикорнул за столом на кухне, опустив голову на собственные руки, которые за время сна страшно затекли.

Поначалу я даже не почувствовал их, и пришлось долго разминать мышцы, пока пальцы не начали шевелиться, и лишь после этого я с трудом сумел наполнить стакан водой, чтобы смочить пересохшие губы, ополоснуть рот и немного прийти в себя. 

Было уже утро, точнее, почти полдень, и солнце за распахнутым окном стояло в зените. Оказывается, я спал на самом солнцепёке, оттого и результат такой – раскалывающаяся голова. Как это меня угораздило вчера вечером не доползти до кровати, а вырубиться – в самом прямом смысле! – за кухонным столом. Ладно бы выпил перед этим, так ведь ни грамма! Что-то со мной творилось необычное, а что – объяснить я не мог. Просто не случалось такого никогда раньше. Никогда абсолютно.

«Альталена»… Опять это слово всплыло в моей памяти! Я прекрасно помнил, как был – то ли во сне, то ли ещё непонятно каким образом! – на этом судне, как прыгнул за борт и ударился головой о подводную железку, а металлический борт над головой пробил снаряд из пушки, когда начали палить с берега, и всё в итоге загорелось. Сразу началась паника среди пассажиров, и они тоже стали вразнобой прыгать в воду, чтобы спастись. А их уже встречали ружейными выстрелами…

Об этом написано во многих книгах, и ничего нового для себя я не открыл, за исключением того, что картины происходившего отчего-то стояли в глазах настолько реально, что я мог описать всё вплоть до самых крохотных деталей. Я ещё при этом голову до крови разбил, как уже сказал раньше, но… стоп, я ощупал макушку, где должна быть ссадина, которая сильно в воде кровоточила, однако ничего на голове не оказалось. Ни малейшего шрамика. Значит, ни о какую железку я головой не прикладывался…

И всё же, откуда взялась «Альталена»? Почему она мне снилась?  В еврейской истории происходили события куда более значительные, и я с удовольствием читал о них и раздумывал над ними, но этот довольно неприятный и даже отвратительный факт мало интересовал меня – что меня сегодня с ним связывает?

Конечно, всё можно было бы списать на дурное самочувствие вчера вечером и постараться поскорее выбросить из памяти, но что-то не давало мне переключиться на другие вещи, и в голове постоянно прокручивались и прокручивались картинки горящей «Альталены», а в ушах по-прежнему отчётливо звучали выстрелы с берега по плывущим людям. Даже во рту был до сих пор солоноватый привкус морской воды, и ничем перебить его было невозможно. А кроме всего, я чувствовал, что просто позабыть это не получится, и непременно последует какое-то продолжение. И сам не знаю, почему мне так казалось.

Бесцельно побродив по квартире из угла в угол, я оделся и отправился на улицу.

Как всегда в это время, стояла жарища, и до вечера, когда появится прохладный ветерок, было ещё далеко. Людей на улицах не было, да и общаться мне, в общем-то, ни с кем не хотелось, поэтому, бесцельно протопав пару кварталов, я вернулся домой и уселся за компьютер. Будем вышибать клин клином, почитаем что-нибудь про эту несчастную «Альталену». Может быть, тогда наступит какая-то ясность?

Но никакое чтение не шло на ум, потому что глаза слипались. Оно и понятно – провести ночь, сидя на стуле и облокотившись на стол, не очень комфортная поза для отдыха, а если ещё и мерещатся всякие неприятные вещи, которым потом не находишь объяснения… Короче говоря, я захлопнул крышку ноутбука и перебрался на кровать в спальню. Никого из домашних в это время ещё нет, потому что все на работе, то есть я мог спокойно погрузиться в сон. И я погрузился, только не в сон, а снова в солёные морские волны…

 

4.

…Я вжимался всем телом в горячий борт «Альталены», вернувшись после того, как проплыл несколько метров в сторону берега и на моих глазах был застрелен незнакомый человек, плывущий чуть впереди меня. Пловец из меня никудышный, поэтому испытывать фортуну, плыть дальше и подставлять себя в качестве удобной мишени мне не хотелось. Но и выбора особого не было. Поэтому я вернулся к металлической стене, которая раскалялась всё больше и больше от пожара, бушующего над головой. Ничего лучше я придумать сейчас не мог.

Куда делся мой предыдущий собеседник, я понятия не имел. Вернулся наверх, на палубу, или всё-таки попробовал поплыть? Сомнительно. Но раздумывать об этом было некогда.

– Эй, боец, ты меня слышишь? – неожиданно донеслось сверху. – Что ты там делаешь?

Я поднял голову и увидел худощавого смуглого парня, перевесившегося через металлические перила. Лицо его показалось мне знакомым, только откуда, я опять же не знал.

– Мы ещё столько всего не выгрузили, – прокричал парень, – но, наверное, больше уже не получится. Нужно самим спасаться, пока заживо не сгорели…

Мне захотелось спросить, почему он назвал меня бойцом и как нам спастись, но было не до вопросов, поэтому я лишь ответил:

– Что ты предлагаешь? Видишь, с берега стреляют.

Некоторое время парень разглядывал стрелков на берегу, потом выругался:

– Никогда не думал, что до такого свинства дойдёт. Свои стреляют в своих – уму непостижимо… Ладно, потом разберёмся. А сейчас помоги…

Из-за поручня выглянула миловидная девушка и испуганно посмотрела вниз, безразлично пробежав по мне взглядом:

– Ой, я плавать не умею. И вода такая холодная…

– Поддержи её снизу, – прокричал мне парень и оглянулся на чёрные клубы дыма за спиной, которые становились всё гуще и гуще.

Кое-как девушка спустилась и, нервно подрагивая, замерла рядом со мной. Следом за ней парень ласточкой спрыгнул в воду и подплыл к нам.

– Обхватывай меня за шею, и поплывём, – уже более спокойно сказал он девушке и прибавил для меня, – а ты плыви за нами, если хочешь.

И мы поплыли.

Хорошо, что выстрелы с берега прекратились так же быстро, как и начались.

И всё-таки несколько разрозненных выстрелов прозвучало в наступившей тишине, когда мы оказались почти у самой кромки воды и суши.

Тяжело дыша и отплёвываясь, я нащупал ногами вязкое песчаное дно и выпрямился, потом посмотрел на попутчиков, немного отставших от меня.

С самого начала девушка крепко обхватила сзади парня за шею и даже положила ему голову на плечо. Вот и теперь, когда он тоже нащупал ногами дно и попытался встать, своих рук она не разжимала.

С трудом расцепив их, парень некоторое время рассматривал свою спутницу и вдруг, задрав голову кверху, протяжно закричал, почти завыл, от боли и бессилия.

Я бросился к ним и увидел, что на лбу у девушки, которую парень теперь сам крепко обхватил и всё никак не мог разжать рук, маленькое аккуратное чёрное отверстие от пули.

Всё-таки один из последних выстрелов нашёл свою цель…

В нас больше не стреляли.

Более того, люди на берегу теперь опустили винтовки и настороженно следили за нами издалека, а некоторые из них даже направились к нам.

Что происходило потом, вспомнить почему-то больше не удалось.

Всё словно погрузилось в какой-то беспросветный мрак или даже не во мрак, а в какую-то удушающую вязкую жижу, пошевелиться в которой не удавалось, зато явно ощущался на губах вкус крови из разбитой головы и одновременно солоноватый привкус морской воды. Словно я всё ещё находился на полпути между тонущей «Альталеной» и берегом.

В ушах по-прежнему стоял отчаянный крик парня, не выпускающего из объятий свою так нелепо погибшую возлюбленную…

…Спустя несколько дней всё постепенно вернулось в норму, видения исчезли, и боль притупилась. Я был рад, что этого страшного сна – а как его ещё назвать? – больше не повторялось. Мне очень хотелось обо всём поскорее окончательно забыть.

Кроме этого, я теперь раз за разом упрямо перечитывал в книгах и в Интернете историю гибели корабля «Альталена», перевозившего из Франции оружие для бойцов еврейского подпольного сопротивления.

Не знаю, что я хотел во всём этом найти, но гибель корабля меня почему-то не отпускала.

Этот инцидент произошёл буквально через несколько дней после провозглашения независимости государства Израиль, в период резкого обострения вооружённого противостояния между английской администрацией и еврейскими подпольными группами.

Самое неприятное состояло в том, что ещё до расстрела «Альталены» между бойцами различных группировок возникли настолько непримиримые внутренние разногласия, что в ход пошло даже оружие, которого и без того не хватало для защиты только что провозглашённого государства и борьбы с внешним врагом.

Взаимное недоверие, подозрения и даже обвинения в измене и откровенном предательстве – всё это было на руку покидавшим страну англичанам и арабам, для которых съезжающиеся со всех концов света евреи были как кость в горле.

Не хочу вдаваться в подробности, а скажу лишь, что основное внутреннее противостояние возникло между Давидом Бен-Гурионом с созданной при его участии Армией обороны Израиля ЦАХАЛ и Менахемом Бегином с его вооружёнными отрядами ЭЦЕЛЬ. Закупленное в Европе оружие должно было попасть в страну тайно, и молодое правительство согласилось поделиться небольшой его частью с отрядами ЭЦЕЛЬ, сражающимися в Иерусалиме, но большая часть предназначалась только для «своих», так как Бен-Гурион пуще смерти опасался того, что Бегин сформирует собственную независимую армию из бывших бойцов ЭЦЕЛЬ.

Как писал впоследствии Бегин, вопрос об оружии был и для него вопросом чести: он хотел показать своим соратникам, что ЭЦЕЛЬ теперь влился в только что созданную израильскую армию, и ему уже не придётся сражаться голыми руками.

Согласие на разгрузку прибывшей «Альталены» правительство не дало.

На заседании правительства в день гибели судна Бен-Гурион обвинил ЭЦЕЛЬ в попытке государственного переворота в момент, когда идет война не на жизнь, а на смерть, и арабские армии оккупируют значительную часть страны.

Несмотря на то, что всё доставленное к берегам Израиля было жизненно важным для молодого государства, а это более девятисот бойцов и новых репатриантов, пять тысяч винтовок, четыре миллиона патронов, триста автоматов Bren⁴, сто пятьдесят мортир, пять бронеавтомобилей, тысячи авиабомб, разрешение на разгрузку получено не было.

Более того, при попытке самовольной разгрузки оружия и пассажиров с берега по судну была открыта стрельба. «Альталена» загорелась и спустя некоторое время была затоплена.

Еда ли сегодня имеет смысл очередной раз взвешивать, кто прав и кто виноват в гибели судна и, главное, в смертях людей. В конце концов, что случилось, то случилось, и большинства участников уже нет в живых.

Ясное дело, что их наследники – не ответчики.

Гадко – до сих пор гадко! – и другое: глупейшее соревнование за первенство между Бен-Гурионом и Бегином, руководителями ЦАХАЛа и ЭЦЕЛЬ, в самые трагические для молодого государства дни не только не послужило на пользу общему делу, а наоборот, привело к гибели людей и потере столь необходимого для будущих сражений оружия.

Но, как видно, уроков никто из этого печального события не извлёк. «Альталена» никого ничему не научила.

До сих пор наследники Бегина и Бен-Гуриона, заседающие в нынешнем Кнессете, вместо решения действительно первостепенных государственных задач занимаются грызнёй друг с другом и выяснением отношений.

Эти бесконечные и всем надоевшие перепалки и обвинения стали, честное слово, какой-то неизлечимой вирусной инфекцией. Амбиции наших вождей непомерно велики и испокон веков преобладают над разумом…

Что же это за планида такая выпала нашему народу?!

Не знаю, насколько крамольной покажется кому-то эта мысль, но мне всё больше и больше кажется, что не случись расстрела «Альталены» в июне 1948 года, может быть, и не произошла бы через три четверти века трагедия 7 октября 2023 года.

Может быть, дело не в преступной халатности, а в нашем характере? Может быть, потому и горит тонущая «Альталена» в каждом поколении…

А выводов мы всё равно никаких не делаем. Каких новых бед мы ждём?

Сколько кровавых трагедий ещё необходимо пережить и сколько потерять родных и близких, чтобы наши глаза открылись, и мы наконец перестали бессильно лить слёзы, а что-то сделали для своего будущего?

…В какие-то непредсказуемые моменты что-то взрывается во мне, и я снова оказываюсь на том печальном бледно-жёлтом берегу, пытаюсь отдышаться и выжимаю мокрую рубашку.

Тело до сих пор не обсохло от морской воды, и мне холодно. Но я, не отрываясь, смотрю на море, где на моих глазах разворачивается знакомое зрелище, наверное, самое неприятное и горестное из всего, что я когда-то видел или ещё увижу.

Корабль, покинутый людьми, медленно погружается в воду, а чёрный дым клубами поднимается в небо и уже не застилает его, а только бесследно растворяется в воздухе.

Растворяется, чтобы остаться в нашей памяти невыученным уроком.

Стою на берегу и никак не могу отвести взгляда и сдвинуться с места.

И даже когда ухожу, всё равно какая-то частица меня остаётся здесь.

Хотя бы во сне или в очередном страшном видении, от которого уже никогда не избавиться…

Мне ли одному такое мерещится?

 

       ^{------------------------------------------------------------------------------}

¹ Зелёная черта – демаркационная линия после окончания Войны за независимость 1948-1949 годов между Израилем, с одной стороны, и Ливаном,  Сирией, Трансиорданией (включая оккупированный до 1967 года Западный берег реки Иордан) и Египтом (включая оккупированный им до 1967 года сектор Газы), с другой стороны.

² Максом – контрольно-пропускной пункт (иврит)

³ «Альталена» – в качестве названия корабля был взят литературный псевдоним писателя, политического деятеля и идеолога организации сионистов-ревизионистов Иргун Цваи́ Леуми́ (сокращённо Э́ЦЕЛЬ) Зеева Жаботинского (итал. Altalena – качели).

⁴ Bren – серия английских ручных пулемётов, модификация чехословацкого пулемёта ZB-26.