• ЛИ-2025-№44

1

Дважды два – четыре...Казалось бы, какая простая математика. А отключи память, и что? Да ничего страшного не случится. Достаточно уткнуть два пальца правой руки носом с однокровными побратимами левой руки, и нá тебе, пожалуйста. Результат искомый. Понятно, четыре. А проделав такую незамысловатую операцию, остается только снисходительно заметить: «Всё гениальное – просто».

– Гениальное, Дани?

– А то нет!

Внутренний скептик ухмыльнулся.

– Чего лыбишься?

– Твое образование смахивает на дворовую отсебятину.

– Брось! За спиною универ!

– А перед глазами?

– Понятно – жизнь.

– А за ней?

– Тоже мне вопросик. Ясное дело что.

– Не-е-т, Дани, отнюдь не ясное дело.

– Но ведь...

– Остуди меха! Умирают, да. Исчезают из нашей реальности, обживаются на том свете, и... Всё! Баста! Больше никакой информации! Что там? Неужели нельзя никого вернуть, положим, на часок-другой, чтобы хотя бы маленько поведал о том мире? Как-никак, в этом мы временно, а тот дарит нам вечность.

– Однако... Ну и занесло тебя с требованиями. Обратись к тем, кто пережил клиническую смерть.  Они и поведают...

– Об ощущениях поведают, Дани, о неземной красоте, радости при пересечении границы жизни и смерти. А о потусторонней реальности – молчок. Будто её и не существует.

– Может быть, обязуются молчать по возвращению на Землю?

– Обязуйся – не обязуйся, Дани, а соблазн такой, что не удержишься. Представь себе, какой шанс выпадает: первым в мире поделиться впечатлениями о том свете, рассказать людям, дать им надежду на явное бессмертие.

– И стать кандидатом на Нобелевскую премию?

– Ну, это в зависимости от амбиций.

– Кто бы отказался? Делать-то ничего не надо. Пришёл – увидел – победил. И...

– В этом «и» вся суть. Люди уходят. А информации от них, если они возвращаются, не поступает. Но возвращаются – возвращаются! Сколько раз мне приходилось слышать от друзей, что «это» или «то» уже с ними происходило.

– Да и у меня самого масса таких воспоминаний. Вот, например... 

2

Действительно, нечто загадочное и непостижимое происходило с ним часто. И Дани не однажды начинал входить в самого себя словно с нуля, не имея никакого представления о будущем.

Смутно помнилось, как возвращался он в детство с костра инквизиции, или – но это уже в другой семье – шёл под нож пьяного налётчика, прежде чем снова воспринять себя малышом, но говорящем почему-то не на идише, а на русском. Смутно помнилось и другое: как расстреливали его семью в Бабьем Яру, а он, прикрывая дрожащими ручками младшую сестричку, шептал «Шма Исраэль» и медленно, по мокрому от крови скату, сползал в глубину могилы.

Уходя памятью в прошлое, Дани внезапно осознавал себя ребёнком в осаждённой римлянами крепости Масада. Он лежал на каменном полу и, скользя пальцами по лезвию кухонного ножа, тянулся к рукоятке, чтобы подняться и погибнуть в бою. Но подняться ему никак не удавалось. Нет, не потому, что ранен. По другой причине: из-за нехватки сил – мальчишка! – слабак по сравнению с дюжим противником.

Римский легионер наступил ему на грудь и, видя, как детская рука с прыгающими вслепую пальцами тянется к рукоятке ножа, сказал: «Тебе мало одной смерти. Помни и знай: ты примешь сто смертей. В каждом поколении своего перерождения. И никто тебя окончательно не убьёт».

«Да будет так!» – сказал мальчик и якобы умер, не умерев на самом деле до сегодняшнего дня.

Как-то раз, попав в археологическую экспедицию на раскопки в районе Мёртвого моря, Дани нашёл древний меч, времён обороны Масады, и вдруг его охватило чувство узнавания, странное чувство – острое, пробирающее ознобом. Он будто бы «узнавал» этот меч кожей, напрягшейся на животе, и ему померещилось, что оголённое острие клинка намерено вонзиться в него, и нет уже секундочки – той одной, спасительной, позволяющей уклониться, избежать удара. Казалось бы, неминуемая смерть. А годы спустя, после очередного пребывания на Земле, такое же неминуемое возрождение в той самой судьбоносной секундочке. Но теперь, изловчившись, он вывернулся из-под удара, и каким-то чудом смог спастись – сберечь себя для продолжения жизни.

Но сберечь себя от многократно повторяющихся видений детства, странной восприимчивости к реалиям минувших эпох никак не удавалось.

Что это? Наваждение или указания свыше? Почему только детство, без расшифровки последующих лет? Не затем ли, что это стартовая площадка для переустройства жизни? А жизней твоих много, и каждая развивается по-своему, в зависимости от исходного поступка. Какого? Сегодня и не припомнить.

Впрочем... Но это совсем иная история, и ничего героического в ней нет.

– Хотя как сказать, Дани, – вмешался внутренний оппонент. – Для семилетнего мальчишки вполне героическая. Надо же, отказался встречать солнечное затмение, увидеть которое мечтал все последние дни. Не так ли?

– Вроде бы так...

– А подробнее?

 

3

Дани задумался, вспоминая былое. И в уме потекло, будто со страниц книги.

Я ещё не ходил в школу, но уже ходил за покупками.

Меня выгодно было посылать за хлебом, маслом, сахаром в «очередь». Я сноровисто оборачивался туда-сюда. И сдачу приносил до копейки.

Но однажды случилась со мной незавидная история. Оттого достопамятная, что был я обманут впервые, обманут жестоко, обманут до неведомого прежде желания отомстить.

Стоял невыносимо жаркий день, обещающий в полдень солнечное затмение. И надо было спешить, купить что-нибудь побыстрее, чтобы не опоздать к началу небесного сеанса. Я возвращался домой почти что порожняком, без сахара и молока, только с буханкой хлеба.

На полпути к дому, на пустыре, притёртом к развалке, обнаружил я постороннюю личность – старше по возрасту мальчишку лет двенадцати, родом не из нашего двора, где все были в тот момент семилетними сорванцами. Босой, но в тельнике и клёшах, он походил на восклицательный знак, перевёрнутый узкой частью вверх. Было на чём держаться впечатляющей головке-точке, махонькой, стриженной под нулёвку, и украшенной зеленоватыми, кошачьего окраса глазами. Он стоял там, где не имел права стоять, – на нашей территории, подле моего дома. И – странное дело! – коптил спичками стёклышко, повёртывая его и так и сяк.

Зачем он коптил стёклышко, я приблизительно догадывался. Но вот почему он коптил стёклышко на нашей территории, принадлежащей мне и моим друзьям, этого я не понимал. Солнечное затмение, обещанное по радио, он мог увидеть и в другом месте, где-нибудь подальше, хоть у чёрта на куличках. Но «где-нибудь» и «подальше» его явно не устраивало. Всё просто. Но куда как непросто прогнать его, если его плечо выше моей макушки. Однако, куда деваться? Выхода нет. Надо его прогонять! Иначе он и подобные ему охламоны поймут – территория не охраняется, и повадятся шастать сюда, грабить наш двор, скрывающий от чужого глаза припрятанные сокровища – рогатки, битки для игры в чику, цветные камушки и прочие вещицы, пригодные для обмена.

Душу мою промывало сквозняком. В пятки капало кипящее масло. Но я всё же понёс ноги к чужому мальчишке.

– Кто ты такой, что стоишь здесь, когда надо пройти мимо? – сказал я заготовленными заранее словами.

– Кто я такой? – переспросил он, снизойдя до меня взглядом с кислинкой. – Я тот, кто всю жизнь коптил солнце. Теперь копчу стёклышко. Чтобы через это закопчённое стёклышко посмотреть на то, как закоптил солнце.

– Дурью ты маешься! – вразумительно сказал я.

– Дурью маешься ты! – вспыхнул он и погас. – Нет, чтобы попросить у меня стёклышко, пристаешь как приблудный пёс.

– На что мне твоё стёклышко?

– Чтобы смотреть на солнце.

– На солнце можно смотреть только через два часа, когда будет затмение, – повторил я, что слышал по радио.

– А иначе нельзя? – скрипуче засмеялся мальчишка, гася в пальцах спичку.

– Иначе – ослепнешь!

– Ну и дурья у тебя голова! На солнце надо смотреть при солнце, а не при затмении.

– Чтобы ослепнуть?

– Слепнут только дураки!

– А ты – что? Не из них будешь случаем?

– Я буду из тех, кто не ждёт затмения солнца. А сам своими руками наводит на солнце затмение.

– Ну, даёшь!

– Погляди, – он протянул мне чумазое стеклышко.

Я взял стёклышко, зажмурил левый глаз и уставился на солнце. Но ничего приятного не приметил. За стёклышком таилась густая темень, и ничего более.

– Глупое твое стёклышко, – сказал я мальчишке. – Ничего в нём не видать.

– Не стёклышко глупое, а ты.

– Почему?

– Потому что – потому! Когда держишься одной рукой за хлеб, а второй за стёклышко, никакого волшебства не будет. За моё стёклышко надо держаться двумя руками, чтобы при полном солнце увидеть затмение.

– Ну да?

– Вот тебе и «да»! Проверь и поймёшь – правду говорю.

– А хлеб куда девать?

– Дай подержу, чтобы не украли.

Пацан оказался прав – стёклышко подарило мне всамделишнее затмение. Действительно, чудо! Какое-то стёклышко-черныш, и нá тебе, солнце, на которое и глаз не поднимешь среди бела дня, лежит себе послушно, как вода в проруби, подёргивается ледком по краям, копошится в мелкой рыбёшке брызг.

Да полно! Солнце ли оно настоящее? Или это кусок расплавляемого на огне свинца, годного лишь для битки, чтобы играть в «чику»? И я отвёл стёклышко чуть-чуть в сторону, чтобы проверить сомнения. Отвёл всего на секунду. И ослеп самым натуральным образом.

Мстительным, понял я, было солнце. Мстило мне за неверие.

Незряче я повернулся к мальчишке, закоптившему стёклышко.

– Что это было? Почему так? Ни солнца, ни света.

Он будто воды в рот набрал. Молчит.

– Эй, тельняшка! Скажи... Что молчишь?

Молчит. Единственный мой толкователь солнечных затмений, и тот молчит. Будто и на него затмение нашло.

Моё же «затмение» потекло копотью, вылилось в радужную арку, затем рассеялось. И что же? Ни мальчишки. Ни хлеба. То ли он смотал удочки, то ли солнце его поглотило за насмешки да пустые разговоры.

Кто меня обманул? Мальчишка или солнце? Я не мог в тот день отомстить мальчишке. Его уже не найти. В тот день я мог отомстить только солнцу. И я отомстил ему. В час полного затмения, когда все жили праздником полдневной тьмы и радовались впервые увиденным пятнам на недоступном человеческому взору солнце, я даже не вышел во двор. Я лежал на кровати, укрывшись с головой одеялом. И был доволен, что мщу солнцу…

 

4

– Словом, вырабатывал характер, – вновь выдал внутренний голос. – И теперь ты с этим характером неразлучен. Но в той единственной жизни, которой принадлежишь здесь и сейчас. А в иной жизни, столь же реальной, но иной, продиктованной тем, что не отказался от встречи с солнечным затмением, ты по-прежнему уступчивый и легковерный.

– Ну да?

– А вот и да! В той, иной жизни, скажем, параллельной, ты в образе собственного двойника и сейчас, хотя, сколько ни смотрись в зеркало, различишь лишь свою постную физиономию. А стоит заглянуть в волшебное зеркало превращений, и встречай однокровника, проникайся самим собой, тем, кто по слабости характера не решился на твой героический поступок.

– Где же это зеркало?

– Напротив тебя. В телефонной будке. Вон той, странной, с двумя дверями. Окажешься внутри, имей в виду, что спустя минуту боковая дверь превратится в волшебное зеркало и предъявит на опознание твоего двойника.

Схваченный возникшим любопытством, Дани тут же вошёл в телефонную будку. Но не успел захлопнуть за собой дверь, как раздался звонок. Машинально снял трубку.

– Алло!

– Это ты? – послышался приятный по тембру женский голос.

– Да, это я. Но кто вам нужен?

– Ты, именно ты, мой единственный.

– Не понимаю.

– И не надо. Но войди в моё положение. Мне срочно нужна сексуальная разрядка.

– Причём здесь я?

– Разве ты не мужчина?

– Мужчина.

– Тогда поднимайся ко мне в отель. Номер 0013.

– Не понимаю, почему я?

– И не понимай. Это как лотерея: на кого попадет звонок.

– Получается, ваш выбор – чистая случайность.

– Всё в этой жизни – случайность. Главное – жить. Ты хочешь жить?

– Конечно, хочу.

– Ну, так живи со мной. У тебя выигрышный билет.

– Вы клоунесса?

– Я миллионерша. И это достаточно смешно. Так как деньги мне достались по наследству, а я неутешная вдова, и не знаю, что с ними делать. А ты знаешь?

– Разумеется. Я банковский клерк.

– Чудесно, тогда всё образуется. А то я помышляла завещать их первому встречному. Даже чек уже написала на предъявителя.

– О какой сумме идет речь?

– 23 миллиона долларов. Так что поднимайтесь, подумаем вместе о верном вложении денег.

Он и поднялся по указанному адресу, в номер 0013.

Открыл дверь. Вошёл. На тумбочке у кровати приметил чек.

«Не обманула, – подумал, вертя чек перед глазами. – 23 миллиона. А где же она?»

– Я в душевой, – донеслось из-за стенки.

Следом за тем раздался выстрел и – протяжный стон.

Он вбежал в душевую, приподнял обнаженную женщину, вынув из безвольной руки пистолет. И отнёс несчастную на кровать.

Оставалось одно: позвонить в регистратуру, чтобы вызвали полицейских для расследования внезапного самоубийства. Но звать никого не пришлось. Полицейские явились сами. И тут же заинтересовались чеком на предъявителя.

– Ваш?

И надели наручники, освободив от пистолета.

– Что же это со мной?

– С тобой – ничего. В отличие от Вселенной.

– Какое отличие? Что за отличие?

– Географическое, метафизическое или мистическое. Разберись самостоятельно, какое понятие тебе лучше по нраву.

– Но я на Земле?

– На Земле тот, кто не польстился на миллионную подачку и не поднялся в гостиницу.

– Где же я?

– В параллельном мире.

– А домой?

– По возвращению с того света.

– Это что – надо заново родиться?

– Всё проще – вновь выявиться в детском возрасте, когда впервые принимаешь какие-то решения, не догадываясь, что некоторые переиначивают твою судьбу, и ты начинаешь жить, пусть и одновременно со своим двойником, но несколько иначе.

– Например?

– Посмотри в окно, на себя самого, не прельстившегося соблазном о даровых миллионах и раскуривающего сигарету у телефонной будки.

 

ПРОРИЦАТЕЛЬ

 

По обыкновению, предсказания начинались с самого простого.

– Ты завтра не умрёшь.

– А послезавтра?

– Приходи завтра и узнаешь.

– И это всё, что ты способен сказать о будущем?

– О будущем не говорят. Его показывают.

– Это как понимать?

– Вспомни о Моисее. Перед смертью он взошёл на гору Нево. И увидел Землю обетованную.

– В настоящем времени?

– Для него – в будущем. А для тебя – в настоящем. В том, в котором мы сейчас живём.

– Значит, Моисей увидел и нас?

– Разумеется.

– Брось, не шути.

– Какие шутки? Именно нас и увидел. За этим столом. В эту минуту, по моим ощущениям, взгляд его присутствует в нашей комнате.

– Одобрительный?

– Посмотри в зеркало. Определишь.

– Ну, ты даёшь!

Испытывая недоверие, Дани всё-таки не удержался от соблазна. И увидел в своём отражении неуловимо знакомые черты. 

Казалось бы, полная чепуха: что за неуловимо знакомые черты в своём отражении?

Это же твоё лицо, изученное до последней морщинки!

Но в явной нелепости заключалась и какая-то смысловая отдушина, если подумать о реинкарнации. 

Соблазнительно представить, что в прошлой жизни, на заре веков, ты, имея по еврейской традиции второе – тайное – имя Моисей, и в реальности пребывал в его теле и слыл великим пророком.

– Я был Моисеем? – прорвало его недоумением.

– Много чести, Дани! Не ты был им, а он в тебе. Но не зазнавайся – и во мне, и в любом другом из тех, кто преодолел в себе сорок лет пустыни.

– Как проверить?

– А ты оглянись, и увидишь.

Можно подумать, там, за спиной, что-то новенькое. Картина кисти Рафаэля? Ха! Там и раньше дверь, выводящая на улицу, и теперь, и...

Тут его потянуло на воздух. И он, не успев додумать, медленно, как сомнамбула, двинулся за ускользающей мыслью. Но вместо неё настиг нечто невероятное. Нет, Рена Тарбут вполне вероятна. На день пару раз встречается в центре Иерусалима, у Русской библиотеки. Но чтобы выглядела лет на двадцать моложе себя – это и впрямь чудо. Хотя, конечно, омолаживала себя неоднократно. Но не настолько же...

– Привет!

– Привет!

– Как поживаешь?

– Спасибочки.

– Что нового на Парнасе?

– Парнас лягушками заселен. А они мечут икру.

– Ядовитую?

– Для меня – да!

– Не принимай близко к сердцу. Это от зависти. Как прослышали, что тебя выдвинули на Нобелевку, так...

– Издеваешься?

– Ты – что – не в курсе? Сегодня во всех газетах новость номер один.

– И на русском7

– Как же без русского – Израиль всё же!

– Не ерунди! Сегодня просматривала «Нашу страну». Ни строчки.

– Годи-годи, Рена! «Наша страна», почитай, давно уже закрылась.

– Да вот же она, и как раз с нашими стихами и фотками, моими и твоими! – Рена щелкнула замочком сумочки и вынула газету.

Дани ощутил спазматическую дурноту и чуть не потерял сознание.

– Да что с тобой? – вскричала Рена. – На тебе лица нет! На, полюбуйся! – и протянула карманное зеркальце, перед которым молодящиеся женщины пудрят носик.

Тут Дани и понял бессмысленную прежде фразу о том, что увидел в своём отражении неуловимо знакомые черты.  А как не увидеть, когда в зеркальце он выглядел гораздо моложе? Точно таким, как на развороте «Нашей страны». «Боже, что же это творится? Неужели опять 2001 год? Тот, дичайший по непредсказуемости терактов. Выходит, именно так. Ведь в этом сентябрьском номере напечатаны стихи о взрыве в Тель-Авивской дискотеке.

 

ДЕНЬ ЗАЩИТЫ ДЕТЕЙ

 

В международный день защиты детей, 1-го июня 2001 года, террорист-смертник из «Исламского джихада» взорвался у входа в дискотеку «Дельфинарий» на тель-авивской набережной. Погибли дети и подростки, среди них 19 выходцев из России и стран СНГ, девочка из Колумбии и один взрослый, ранено 120 человек.

 

В нежданный День Календаря

вздымилось небо.

Живём теперь, благодаря

тому, что слепы,

не видим метку – «в Божий суд»

у тех, кто спехом

войдёт в разорванный маршрут

земного эха,

кто – от Нью-Йорка до Москвы –

вдруг вбит в Израиль,

когда – куда ни норови,

вхож – в «Дельфинарий».

 

Стихи, стихи, а в сердце боль, не позволяющая вырваться из гнетущего недоумения: как такое возможно? И следом – пустота, оцепенение мысли. И оказываешься не в реальности, а в животрепещущем эхе вскрика: «Да что с тобой?».

– Ничего, – вяло отозвался Дани.

– Просто подумалось...

– А ты не думай лишнего. Живи эмоциями, как положено поэту.

– Тебе удаётся?

– А то! Разуй глаза. Жду не дождусь твоей весточки о сроках.

– Сроки – в тюрьме.

– А куда ты меня загнал своими намёками о Нобелевке?

– Это не намеки. Зуб на отруб – стопроцентная правда!

– Но когда, когда?

– В 2023 году.

– Да ты что, оборзел? Тоже мне, прорицатель! Это же очень похоже на десять лет без права переписки.

– Двадцать.

– С ума сойду, пока дождусь.

– А не сходи.

– Подскажешь как?

– Элементарно. На Нобелевку тебя выдвинут за ещё ненаписанную прозу.

– Прозу? Я ведь пишу стихи.

– Значит, переметнёшься на прозу.

– Ага! Иду метаться, дорогой мой прорицатель! И ты... иди...

Рена не договорила. Разочаровано махнула рукой и, не оглядываясь, пошла... Куда? Никакого понятия. И тут Дани чётко осознал всю подоплеку полупрезрительной кликухи «Прорицатель». Ведь на поверку он всего-навсего провидец прошлого, а будущее по-прежнему в тайне. Впрочем, и предсказывать прошлое, тем более, если удаётся изменить катастрофические события истории или негативные проявления жизни, немало. Поразмыслить бы о том на досуге, разработать сюжет, и – нá тебе – книжка на самую животрепещущую нынче тему: как обустроить мир по-своему, не опираясь на философские догматы минувшей эпохи.

Садись и пиши. Легко сказать – «садись». Но ты не оперативник следственного отдела. До того, как сказать себе такое, требуется предварительно рвануть домой, свериться с календарём, чтобы не попасть впросак в предсказаниях, заварить кофе, включить комп и обрести творческий настрой, лучше всего под рюмочку коньяка «Наполеон», созвучного с задуманным переустройством мира.

Но до рюмочки не дошло, как взглянул на отрывной настенный календарь. Боже ты мой, да сегодня 10 сентября 2001 года – день отъезда в Нью-Йорк на презентацию сборника стихов, которая намечена на завтра. О, да ведь завтра... Нужно звонить в американское посольство, предупредить... А не в посольство, так в полицию.

–  Алло! Алло!

–  Слушаю.

– Дело срочное. И чрезвычайной важности. Нужно немедленно сообщить американскому правительству, что 11 сентября в 8 часов 46 минут утра 19 террористов захватят четыре пассажирских самолета. Затем последует воздушная атака на башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, Погибнет 2977 человек, в основном гражданские лица.

– Это всё, что ты имеешь сказать? Ничего добавлять не надо?

– А что тут добавишь?

– Имя. Фамилию. Адрес. И откуда у тебя такие сведения? В особенности, о точном количестве жертв преступления, которое ещё не произошло?

– Из интернета. Сообщение опубликовано на сайте «Мир» 11 сентября 2022 года.

– 2022-го?

– Само собой. К 21-й годовщине со дня террористического нападения.

– Понятно. В таком случае нам не нужен твой адрес и личные данные. Ложись – проспись. Пусть Иерусалим отдохнет хоть на денёк от твоих познаний.