Из преисподней вышел человек
Из преисподней вышел человек.
Рука взметнулась в ярком свете сцены –
Лавина боли мёртвых и калек
Взорвала зал и вскрыла ему вены.
В руках у чародея целый мир:
Нет смерти, нет обмана и ошибки.
Играет Бог, зовет на звёздный пир
И душу доверяет только скрипке.
«Не музыка, а зелье сатаны…» –
Пророка нет в отечестве вовек,
И ангелы страдать обречены,
Когда рождает Бога человек.
Блажен хафиз
Блажен хафиз бродячий – он легко
Всех птиц души на волю отпускает,
Пасёт в горах отары облаков,
Свирелью свою душу окликает.
И вот она стекается со звёзд,
С погостов, колыбелей и мечетей,
Сквозит сквозь лес, через ладони гнёзд
В гортань втекает, в человечьи сети.
Пока еще податлива свирель,
И дрожь в губах, и скоротечна осень,
Вдохни весь мир в касыду и газель –
Завороженно смерть об этом просит.
Открой окно, пусть ночь наговорится
Открой окно – пусть ночь наговорится,
Наивная, продрогшая насквозь.
У листьев – лик: смотри, как серебрится
Под лунным светом облако берёз.
Пусть, разбирая дождик на крупицы,
Апрель туманит город за стеклом –
Открой окно. Пусть ночь наговорится,
Когда мы с ней наедине вдвоём.
Наедине
Повис на нитке серебра
В миг тишины над полем боя.
– Не торопи меня, сестра,
Дай отдохнуть от пуль и воя.
От крови липкая земля
В воронки зыбкие сползает.
Но ветер, кроны, тополя...
И трель! – звучит, не исчезает.
Повис на нитке серебра –
Какие жаворонки нынче…
– Нет, подожди ещё, сестра, –
Смотри – выводит, словно кличет.
Кто жив, кто мёртв – молчат бойцы,
Весной все птицы – виртуозы.
Какие всё ж они юнцы...
В его глазах, как в детстве, слёзы.
Рулады, россыпь переливов,
А у него из-под ребра
Стекают капли торопливо.
– Молчи, прошу тебя, сестра…
…Молчала смерть у изголовья,
И птицы пели о весне,
И с небом звонко-васильковым
Была война наедине.
День и ночь
Нет вне меня ни чинары, ни ив серебристых,
Форелей жемчужных, холодной росы на траве,
Сумерек нет на земле и сиреневых глаз аметиста,
Золотистых шаров на шершавой от пыли айве.
Стрелы клюются насмерть, в спину летят певуче,
Над самаркандской дыней всходит, как месяц, нож,
Нет без меня им цели, жизнь – не река, а случай,
Обычный чудак-прохожий. Просто он в каждого вхож.
Мигель Эрнандес
Не тяжко ли дыхание земли?
Пастух-поэт шершавыми словами
Считает дни, стада идут в пыли,
А он – за посохом, и синь – над головами.
Лицо в рубцах распаханных морщин,
Иссечены подошвы ног камнями.
Смотри, среди сиреневых лощин
В Леванте рощи плачут соловьями!
Что соловьи, когда от козьих стад
Вечерний свет вдоль склонов гор таится?
Склоняясь к чреву коз, он слышать рад,
Как молоко под выменем струится.
Ни царства, ни полцарства от богов,
Лишь стадо коз в окрестностях Вселенной,
И небо над созвездием рогов,
И храм корней, и вздох земли смиренной.
Камень
Сорвался камень. Где бы ни упал,
Он впишется в природу, как в картины.
Гроза ли, запустение, обвал,
Цветение, пустыня ли, руины –
Нет у природы слова «некрасиво».
Не хороша собой и не смазлива,
Среди людей я ком невзрачной глины,
Который Бог поспешно изваял,
И в нём душа, как будто на чужбине,
Ждёт милости стать камнем среди скал.
На Белой Речке
Войти в туман, спуститься по нему
К февральской речке в тихих переливах,
И заблудиться в тающем дыму,
Задев плечом, рассыпать ветви ивы,
Коснуться их дремоты и поймать
Летящий с ветки белый шёпот снега...
Вокруг такая белая тетрадь,
Что зёрна строчек просятся к побегу.
Самотворение
Миллиарды крупинок кругом под палящим проклятьем.
Низок мир и широк и безвольно стекает в песок.
Мне не нужно просторов, ни сотки земли и ни пяди –
Только неба немного, для песчинки – всего на глазок.
Только ту вертикаль, что доступна и малости божьей,
В миллиметр подняться – и впасть в муравьиный обвал…
О, усилие быть в безграничных песках бездорожий….
Только выстрадать цвет – превратиться в песочный коралл.
Н. Заболоцкому
Прочитай холодные стихи глуховатым голосом скупого,
Индевеют веточки ольхи, и свежо становится от слова.
Грусть погосты обнесла ознобом, тропы посыпая серебром,
Шли поэты в рубище убогом и молчали каждый о своем.
Строки стрекотали за спиною,
птичью перекличку заглушая,
Сыпались ледком или порошей,
беспорядок стройный нарушая,
Догоняли и живых, и спящих, брали душу каждую в залог.
Разве холод – морок леденящий?
– К спросу потаённому предлог.
* * *
Подъём был так тяжел, что звуки отступили,
И воздух медлил быть…
Присядь со мной, чужой.
Подъем и спуск дыхание стеснили,
Испытывая путь мой чередой.
Ты не случайно здесь, паломник, тайный друг.
Здесь нет красот, лишь высота стремленья.
Смотри, как Солнца светлоликий круг
Вверяет нам лучи благословенья.
Молчи, молчи…
Пусть горы говорят,
Послушаем сердца тысячелетий.
Они, как птицы, над землей парят,
Не мы за них – они за нас в ответе.