• ЛИ-2025-№43

1
Плуг вспарывает дымную долину.
Два буйвола, пять коз, собачий брех.
Вот изваянье Шивы вполовину
деревьев выше, тем унижен грех.
Страна богов от запаха урины
еще божественней.
Здесь Будда ел ячмень,
а тигры Будду.
Человечьей глины
вкуснее нет.
И нет ее прочней.
Львы охраняют королей, а кобры
источники загаженной воды.
Знать, сторожа плохие.
С виду добрый,
народ умеет пачкать все пруды,
обочины, себя, любой предмет!
А на слоне сервировать буфет.

 

2
Рикши красный лук труда
и корицу его пота
жжет полдневная звезда.
Жнет ее лучей орда
чужака и патриота.
Не вмещаются в седле
задницы смущенных пришлых.
Глянь: потоку, не земле
предан смертных серый тлен
в угольках.
Но тем, кто в вышних,
кто выткал дождь, кто вырастил зарницы,
центнерами подбрасывая гром
бьют в барабаны лысые певицы:
Христос воскрес – Омманипадмехом!

 

 

3
Белый слон с белёсым лотосом
входит в тело Майя Дэви,
проникая нежным корпусом
в сокровенные пределы.
Как похожи все пророчества:
бивни с голубями щеря,
приколотишь Божье отчество
к тростнику или пещере.
Семь шагов, как семь небес Корана.
Сом вильнул хвостом в пруду и всплыл.
В глине отпечаталась стопа.
Присмотрись – за тучностью баньяна,
кто стоит? Архангел Гавриил!
И Европа села на быка...

 

 

4
Сюда из рая выгнали всех тварей,
но позабыли дать им имена;
и ты не знаешь: брать ли их по паре,
или по семь? Догадка неверна!
Кто пролетел – живой археоптерикс,
или павлин, отьевшийся, как бык?
И кто прошел – лесной железный феликс,
или семейства песьих беня крик?
Кто там скользит у входа по ступенькам –
гадюка, кобра, шилоносый уж?
Что тут за птицы спелого оттенка,
или вспорхнуть смогла корзина груш?
Да сам ты кто? Зовущий их Орфей?
Или ребёнок, спящий в царстве фей?
5
Кремовые лотосы, как шторы,
закрывают бирюзовый глаз
тишины в пруду. Звучат повторы
мантры безупречной. Так алмаз

чист, прозрачен, холоден. Так дева

далека. Так веер воздух шьет.
Барабан гудит, с его напева
бабочка нектар полета пьет.
Мало что отыщется чудесней
этой ступы в здешних закромах.
Белый храм, бесхитростная песня,
лотос, замирающий впотьмах,
и шпалеры манговых дерев.
Смерти мёд нисходит в жизни зев.

 

 

6
Когда Кумари ждёт Майтрею
в темнице девственной плевы,
рассвету гильотинят шею,
чтоб видеть страсти головы,
чтоб записать прощальный шелест
тумана полнокровных губ,
и главных гор вставную челюсть
обрушить на базар халуп,
чтобы смешать дворцы и пашни
в стакане судорог. Беда!
Ведь больше сладости вчерашней
уже не будет никогда!
Но Бог субботнего покоя
не понял, что погибла Троя.

 

 

*  *  *
Змеиной кожей на ладонях
и всхлипом на игле ночной
запомнится любви погоня,
вся, словно ковшик расписной,
дрожащий, падающий в руки,
с водой, настоянной в вино,
вся, как Назоновы науки,
которые мы пьем давно.
Стоит, под утро исчезая,
что комариный писк, тиха;
лежит, бедром светясь, нагая
на влажной мякоти стиха...

 

 

 

* * *

Стало так очевидно, что время подходит к концу.

Нет, не смерть, а забвенье: глухая и душная яма,

безвоздушная, словно наотмашь удар по лицу,

где меж кожей и кожей зазора, просвета, изъяна

не найти. Ночью бьют, как боксёры, часы,

днём болото людей подступает и чавкает прямо

к кадыку, к подбородку; но лучшие рыцари-псы

режут жизнь, не таясь, на глазах изумлённого храма.

Мир совсем опустел, опустился, душой опростел.

Что за глупость – душа!

Ведь за пазухой только булыжник,

ветхий бредень, огниво,

                                 два-три наконечника стрел

да пергаментный бред,

что в трактире забыл чернокнижник…

 

 

Пасхальное

Сменили ветер и гром на росу,
как дом и котёл на расу,
плевали в уши Анубису-псу,
и множили скорость на массу.
Исхода энергия до сих пор
народ заставляет ночью
зубрить историю про приговор
и трогать ногою почву –
вдруг выпадет, вместо отцов, теперь
шагнуть из тепла в проруху.
Поэтому держат открытой дверь
навстречу пророку и духу.
Но вместо кровавой черты – сквозняк,
а к чищенному жилищу
то ласточка лепит гнезда синяк,
то ящерка хвост третий лишний,
то катит свой катышек скарабей,
Египта  смурной соглядатай.
Весна расправляет земной хребет
и нас поздравляет с датой.
Целуем мы чудеса в висок,
в щеку и веснушек запах
(сухой пшеницы).
Хозяин-Восток
свободу на северо-запад
ведет
за цветением сочных трав,
за птиц голосистым раем.
Да, Вечносущий тем, в сущности, прав,
что даже в кусте несгораем.
Разгладя глянцевых книжек лицо
(толкуемый в них, толченый),
забит он в народ свой заподлицо
до самых кишок и печенок.