• ЛИ-2024-№42

 

МРАМОР

 

Как Еву из Адамова нутра,

Его достали из горы. Гора

Стояла в паре дней пути от Рима;

Жара струилась наравне с рекой,

А он холодный был, как червь морской,

И белый, как подмышки херувима.

 

Его прозвали мрамором. Он был

Пронизан сеткой буро-красных жил,

Как здешней и положено породе;

Как пот, стекала крошка с белых плит,

И оттого казался монолит

Куском замёрзшей великанской плоти.

 

Потом рванула дюжина быков,

Но лопались и сверху, и с боков

Верёвки, и быкам хлестали спины,

И каменной мукой вздымался прах,

И оседал на угольных вихрах,

Даря юнцам поспешные седины.

 

И сочетание хлада с белизной

Казалось, остужало лютый зной,

Висевший над прожаренною степью;

Каменотесы замерли. Они

Не в силах слова молвить были, ни

Противиться его великолепью.

 

А ближе всех стоял один: худой,

С нечесаною рыжей бородой,

Похожей на кусок медвежьей шкуры,

Как перед Полифемом Одиссей,

Стоял он перед страшной глыбой сей,

И видел облик будущей скульптуры.

 

И полководца белые зрачки,

И очертанья жилистой руки,

Сведенной страшной судорогой в гневе,

И наготу под складками туник,

И чей-то лик, знакомый чей-то лик,

Уткнувшийся в плечо небесной деве.

 

СЛОВО О ПЛЕЙШНЕРЕ

 

Неизбывна печаль у мгновения вешнего:

Налетит в переулке внезапным авто,

И тогда я припомню профессора Плейшнера –

Кабинетного чудика в мятом пальто.

 

Он, конечно же, был невозможным растяпою!

И я вас умоляю: какой он связной?!

С этой виды видавшею фетровой шляпою,

С этой интеллигентски-сутулой спиной!

 

Не виновный ни в чём, он терзался раскаяньем,

Архивариус пыли, растратчик чернил.

Эту жизнь зажевать бы цианистым калием!

Так оно и случилось.

А я и забыл.

 

Как по городу, полному утренней звонкостью,

Он вразвалку фланировал, вечный студент!

Как сказал:

         – Я ошибся! – с последнею взрослостью,

Словно тысячу жизней прожил за момент!

 

Я б в солдаты пошёл, чтоб закончить полковником,

И немецкий бы выучил только за то,

Чтоб ему показать тот цветок с подоконником

И шепнуть:

             – Не ходите. И к чёрту пальто!

 

Светозарные тайны пространства нездешнего,

Круглый банковский счёт иль счастливый билет –

Я б отдал за спасенье профессора Плейшнера.

Но провалены явки.

И выхода нет.

 

Я уверен, что мир не героями движется –

Золотыми растяпами вымощен путь.

Потому и нельзя быть похожим на Штирлица,

А на Плейшнера – можно.

Не стыдно.

Ничуть.

 

 

 

*  *  *

Сон мне снится о Мандельштаме:

Будто пятидесятой зимой

Не лежит он в неведомой яме,

А из лагеря едет домой.

Эти стансы...  да к чёрту стансы!

Тамбур мелкой засыпан лузгой,

Звуки, лица, названия станций

Для него, как с планеты другой.

Брит в нулевку, скворчонок божий,

Что-то шепчет, глаза велики,

Он по-прежнему чует под кожей

Новых строчек слепые толчки.

А за окнами – свист и замять,

Солнца красный замёрзший сухарь,

Словно там, головой на запад,

Спит огромный один вертухай.

Шевелюрой в мордовской чаще,

В Магадан уперев сапоги,

Он сопит и вздыхает слаще,

И его разбудить не моги!

Запах пота, тоски, железа,

И машинного масла в песке,

Мнится, будто звучит «Марсельеза»

В паровозном свистящем гудке.

Мужичок, что дремал с Тайшета,

В шрамах, будто бы сшит из кусков,

Говорит:

         – Вижу, значит, поэта?

Почитай, что ли, барин, стишков!

Ещё злее, ещё кромешней

На колёсах несущийся хлев,

Человек в нём сидит нездешний

И читает стихи нараспев.

– Здравствуй, Наденька!

– Ося...Ося...

– Это я!

– Да, я вижу – ты...

Это тихое двухголосье

Средь вокзальной шальной суеты.

И кричит паровоз,

                               как птица,

И зачем-то ломит виски,

И картинка дрожит, дробится,

Распадается на куски.

 

*  *  *

Две души: один – в пальто,

                                   другая – в шубке,

Улететь решили в тёплые края

(Совершают безрассудные поступки

Даже там, за рубежом небытия).

 

Взяли карту, взяли компас, взяли спички,

И, пока ещё в раю не рассвело,

Раскавычили небесные кавычки,

Встали в утреннем тумане на крыло.

 

Бесконечную закончили работу,

Небывалые придумали слова

Две души:

               один – в летах,

                                      другая – с лёту,

Два мерцанья, два изгнанья, вскрика два.

 

И летели, улыбаясь, как младенцы,

И неспешно проплывала под крылом

Та земля, где спали прежние владельцы:

Композитор и зав. паспортным столом.

 

Это бегство и на бегство непохоже –

Втихомолку, даже взгляд не оброня,

Две души: 

           один – бунтарь,

                                   другая – тоже,

Два безумия высоких, два огня.

 

Отдыхали на ветвях в ночи ненастной,

Целовались невпопад.

                                         Один из них

Был с боязнью высоты, другая – с астмой,

Две проблемы,

                     две поэмы,

                                             две кривых.

 

Не останется ни сил, ни отголоска,

Только там, на невозможной высоте –

Словно след от самолёта, два наброска,

Две метафоры.

                            Две строчки на листе.