• ЛИ-2024-№42

РУКА БОЛЬШОГО ДОЖДЯ

День был удушливый и скотский,
И было всё «не хорошо»,
Но дождь большой, как Маяковский,
Дыша озоном, к нам вошёл!
Дыша петровским «первопотом»,
Земной и плотский, словно Пётр,
Он над лирическим потоком
Длань Океанскую простёр!
Дыша петровским перегаром
И солью Северных морей,
Он, возвышаясь над «базаром»
Размытых серых новостей,
Как над размокшею газетой,
Встал – стороной не пронеси! –
«Первооткрытым» Новым Светом,
«Первоуитменом» Руси!
И, словно друг, большой и ситный,
И новой влаги «водомер»,
Смывал обмылки серых истин,
Размытых принципов и вер!
И, возвышаясь над обманом,
Сметал возвышенный обман,
Дыша Великим Океаном,
Сам Маяковский – Океан!
И в одиночестве сиротском
Он бился о Судьбы причал,
И Океан, как Маяковский,
Самоубийством потрясал!
И в лужах брань не унималась,
Но из каких-то Высших Сфер
Рука Дождя к нему склонялась
И отводила револьвер!

 

КНИЖНЫЙ МАЛЬЧИК

Я состою из книг-вериг,
Давно себе постылый.
И пыль прочитанных мной книг
Кровь иссушила в жилах!

Песчаной занесён волной,
Как труп живой я ныне...
Сомкнулись глухо надо мной
Пески моей пустыни!

Я жизнь построил на песке,
Верней, на этой пыли...
В ней были сказки о тоске,
Но не было в ней были!

Лишь к полкам книжным был влеком,
Не к женщинам любимым,
И только сам виновен в том,
Что жизнь промчалась мимо!

Сказал: «Прощайте, о друзья!» –
Единственной любови...
И – тихо – вены взрезал я,
Но не было в них крови!

 

 

МОЙ СОН

 

Мне снилось: род людской, как ящер, вымер,

Зови кого иль вовсе не зови…

Лишь Соловей-разбойник, словно киллер,

Засел в ветвях моей былой любви!

Мне снился лес, который тоже вымер,

И я – смертельно раненый – в крови…

То Соловей-разбойник, словно киллер,

Всадил в меня заряд былой любви!

Мне снилось: Белый Свет померк и вымер,

Лишь ящер выжил в земляной крови…

Но Соловей-разбойник, словно киллер,

Свистит в ветвях немеркнущей любви!

 

ПТИЦА-ТРОЙКА

Подкована гнедая гнида,
Подкованы блоха и вошь –
Летят! У них своя планида,
Их хрен догонишь! Хрен возьмёшь!
Чрез все овраги и увалы
Уносят нас, лихих бродяг,
Как будто сам Махно удалый
В свою тачанку их запряг!
Как падший гром, гремят подковы,
И вспять идёт Девятый вал.
Неужто сам Левша Лескова
Их на удачу подковал?!
И перестрелка нас нисколько
С шального не собьёт пути…
Лети, родная Птица-Тройка,
К такой-то матери лети!
Так наши кони измельчали,
И с ними измельчали мы…
И, став ненужными в реале,
Всё к той же матери летим!
Летим! У нас своя планида,
Девятый – по колено – вал
И Тройка: вошь, блоха и гнида.
Какой же чёрт их подковал?!

 

 

КЛИНИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ

 

Я затих… Неподвластные смерти,

Прорастали зачем-то усы,

И весёлые белые черти

Жизнь бросали мою на весы!

А затем – в преисподнейшей койке –

Смутно слышал: то ль ангел поёт,

То ль в морфушном бреду уголовник

Нам про милую мамку орёт!

Стихли отзвуки дружьи и вражьи,

И все Веры, Надежды, Любви

Распростёрли объятья лебяжьи

И спокойно сказали: «Живи!»

 

 

ОСЕННЕЕ ОЧИЩЕНИЕ

 

Уже покров её не покрывал,

Земля стыдобно-голая лежала,

Костёр осенний, словно бык, жевал

Последних ржавых листьев покрывало.

Привычно тлела рыжая листва,

Как царская парча, сопрев, горела,

Метались листья, вспыхнув, как слова.

Казалось, что, прогнив, она запела!

Раскольницей? Торговкою? Бог весть!

Вся лживая – и всё-таки родная,

Проклятие, прощение и месть

В костре она смешала, догорая!

Казалось мне, мы дети той листвы,

Наследники её родного смрада,

Всё мечемся, как Гришка средь Литвы,

В предчувствии московского набата!

Но уносился пепла серый шквал,

Земля прекрасно-голая лежала.

Почто покров её не покрывал,

Почто безгласность голос обретала?

Земля вновь первородною была...

Как в день творенья, предвкушая болесть,

Казалось, она трепетно ждала,

Чтоб первый снег настиг её, как совесть!

 

 

 

ВДОХНОВЕНИЕ

 

В широкой темени дрожащий колокольчик

И ропот рек подлёдных – голос Ваш,

И, индевея, плачет шубка волчья,

Приоткрывается предутренний пейзаж:

Пронизана необъяснимым током,

Колеблема движением души,

Залётная княгиня пред острогом

В серебряно-чернеющей тиши

Стоит среди пленительного счастья,

Когда её совсем никто не ждёт, –

Души моей темнящее ненастье

Нежданная поэзия сметёт.