Прощание
(на два голоса)
А. М.
Она:
Прошла любовь – не серебрится,
не бронзовеет, лист пустой
её последняя страница:
прости, в стороночке постой
и не мешай сложить в порядке
от предыдущего листа
клочки за номером в тетрадке
поболе полутораста.
Мы меньше виделись, чем ждали,
и уподобились к концу
платформе дальней на вокзале
складской, где жести и свинцу
вповалку место. Оловянный
вкус расставанья. Жеста ртуть.
Исчезни, некогда желанный,
забудь...
Он:
Погаснет солнце, строй планет
слетит с орбит,
тогда поймем, что точно нет
любви, сгорит.
Ну, а пока жива листва
и снежный склон –
она средь нас, она права
со всех сторон.
В любой примете дня гудит,
летит, поёт,
щекочет мускулы груди
и слезы льёт,
даёт острастку похвальбе,
жнёт меж камней...
И если кончится в тебе –
придёт ко мне.
Она:
Разлука – точно лист осенний,
прилипший к воздуха губе
навеки, ведь любви спасенья
вдогон архангельской трубе
не будет. Ничего не будет,
как с мириадом до неё...
Ну, разве, книжный червь-ублюдок
найдя послание моё,
поймёт? Нет, ни единой строчки.
Как чувство буквой передать?
Всё вздор. В молитвы оболочке
подобно гибнет благодать;
речь заводя о Божьей славе,
опошлят всё и переврут.
Листок любви лежит в канаве,
гниёт. Не это ль Страшный суд?
Он:
Роняет лес, но подбирает поле,
и сколько б ветер вздор не голосил –
они вдвоем, притачанные болью,
нет, боем животворных своих сил.
Так и любовь. Её перемещенье
души переселенья поважней,
поскольку тут не поиск помещенья,
не бесы, перешедшие в свиней,
не чтенье мантр и валиков вращенье,
а жизнь сама, которая одна.
И неизменно Божье порученье:
дожить до дня и долюбить до дна.
А там, глядишь, дна никакого нету –
другого измерения пласты,
как лес и поле, ждущие рассвета
в координатах мрака и мечты.
19-26.09.2020
Жалоба солдата.
Немецкая песенка полячке
Все просто, как Лили Марлен!
Казарма, ночь, фонарь, отбой –
и вся любовь, и нам с тобой
карман пошире шьет Шопен.
Мазурку женская рука
в аптеки угловом окне
ведет, чтоб слышно было мне
страдание издалека:
стемнело, фармаколог-муж
зовет в постель. И видит Бог
сплетенье ног. И строит Блок
стиха разрозненный картуш
иначе: ночь, фонарь, забыт
мой силуэт под фонарем,
аптека, улица, вдвоём
не быть, и заедает быт.
Но мы попали к песне в плен,
куплетов сладкая вода
ведет меня к тебе всегда,
Mitdir, LiliMarleen.
WieeinstLiliMarleen.
«ТÓска» в Метрополитен-опера
Приметы смерти: веер, нож, перо,
с чернильницей обнявшееся наспех,
крючки одежды, рыболовной снастью
держащие телесное добро...
Ты, музыки животное тепло,
сочувствия лишающее к павшим,
послушное лишь дирижерской шпажке,
вонзающей в оркестр свой апломб.
На оперы трехкупольный собор
со звонницей и пропастью интриги
взмолился зритель,
вышедший из книги застенка в свет,
почти багдадский вор
всех голосов. И похоти сапог,
послушный вол по воле режиссёра
жизнь вытопчет. А после приговора
заботиться о звуках будет Бог.
Мир после Хичкока
Центон
«Полегче Сэм, я быстро завожусь!»
Стоит прекрасная, как сахарок и мрамор,
орамив щеки в шаль, глаз окуная в грусть,
блестяща, и бела, и молодая мама.
К ней потому так ласкова толпа.
Прямой и резкий луч, умение, свобода,
сюжет раскрыт вполне, как белкой скорлупа.
Выходят из кино, уж снег лежит у входа.
Кино – это когда скамейки три,
зал низкий, звук чудовищный, мотор искрится.
Нам счастья не купить. Но можно жить внутри
экрана, этим от несчастья откупиться
на час, на полтора, на два, и стоп.
Оборван кадрик хвост, как ящерке балбесом.
И свежесть хороша. И наконец-то гроб.
И новая кровать с двойным не рухнет весом.
Печальный бог любви
Бледен лик твой, бледен, дева!
Афанасий Фет, «Геро и Леандр»
Мой одинокий друг, печальный бог любви,
глядя на дерзкую затею переправы,
под ноги стелет мне то мальву, то люпин,
то ногти мертвецов, утопленницы травы.
Всё вместе выглядит: хоть шаткий, но мосток
в развалины (кто вам сказал, что это крепость?).
Набор бессвязных фраз, безумный хохоток,
бесцельный поцелуй, безделица, нелепость.
Да, есть закатный луч, и тучка вдалеке,
и музыка числа – пифагорейский выверт.
Печальный бог любви рискует на песке
своими замками и раною навылет.
Пусть слишком много дней и слишком много слов,
бесстыжие цветы унесены прибоем;
пока ещё светло немного, я готов
поспорить и сыграть в желание любое.
Что ж, решено: любовь, и побороться с ней,
как с бурей и бедой, такая, видно, участь:
пролив переплывать с Леандром без огней,
и выиграть без струн, как Паганини, мучась.