• ЛИ-2024-№41

*  *  *

Как будто больше нет худого мира,

Как будто доброй ссоре не бывать.

Бывайте, позабытая квартира,

Застеленная намертво кровать!

 

Мои глаза – следы от дырокола,

Такая подступает пустота.

И только ночью выплывают школа

И контуры Литейного моста.

 

С утра тряхнёт, как старую каюту,

И память, застывающий кисель,

Войдёт в своё привычное как будто,

И никуда не поплывет постель.

 

*  *  *

Нет, мы не вырывались из застенков,

А так – стыдливо жались в стороне.

Но различали пятьдесят оттенков

Молчания в кипящей тишине.

 

Как жили мы – уму непостижимо.

Но жизнь была отчётливо слышна.

А вышли из беззвучного режима –

И вдруг совсем другая тишина.

 

Здесь тихо и спокойно, как в больнице.

Теперь-то не скрывайся – говори.

Но как мы ни скрывайся, нам не скрыться

От тишины, оставшейся внутри.

 

*  *  *

Ничего не меняется: снег в ноябре и в апреле,

Те же лица панельных домов одинаковей шпрот.

Разве только на фото родители постарели,

Разве только закрылся замок на второй оборот.

 

Я уже не увижу зимой дребезжанье канала.

Шах и мат: прозевала прошедшее, словно ферзя.

Я звеню на досмотре: я за год железнее стала.

И вперед пропускают меня. И обратно нельзя.

 

*  *  *
Молчаливое небо облачается к ночи

В перепачканный чёрным хиджаб.

Слышишь музыку? Это канава клокочет,

Раздираема пением жаб.

 

Незнакомо-знакомые крутятся лица

В эмигрантском моем пузыре.

И все кажется, булькает жизнь, пузырится,

Прорастает на чёрной горе.

 

Я живу, за бутылкой веду разговоры,

На весну черноту променяв.

А вокруг только небо, и море, и горы,

Только музыка сточных канав.

 

*  *  *

В однообразном, будничном узоре

Безвыходных, бессрочных выходных

Мы плещемся. Кипит под боком море,

Накрыто крышкой зонтиков складных.

 

Шипит волна, надрывный старый шлягер

Стучит, как головная боль, в висок.

Жизнь за границей — вечный летний лагерь.

Сгорает время, плавится песок.

 

Как весело, как весело толпой нам

На ниточке болтать-болтаться всласть!

И только в море, к вечеру спокойном,

Припоминать, как хочется пропасть.

 

*  *  *

В деревне жизнь линейней, чем в тюрьме.

А хочется бродить и очутиться

В забытой, с корнем вырванной зиме,

Где, как ребёнок, ноет поясница,

 

Где холодно стоять в пуховике

И ждать троллейбус около вокзала,

Пока тетради мерзнут в рюкзаке,

Где я ещё из дома не сбежала,

 

Где я вхожу, опаздывая, в класс –

Не совпадает фабула с сюжетом, –

Где плохо нам и хорошо без нас,

Где каждый день – как тень над табуретом.

*   *  *

Мне с детства знакомы повадки

Безглазых фасадных зверей,

Гнилое нутро Петроградки

Под маской парадных дверей,

И эркер, и челюсть балконья,

Гармошки троллейбусов, гул…

Я вышла из дома спросонья,

И город меня обманул.

Вот небо, как прежде, гнетуще,

Вот зелень Дуная-Невы.

Так выловишь в уличной гуще

Знакомый наклон головы –

Готовишь к пожатию руки,

Кричишь через улицу «при»,

А «вет», распадаясь на звуки,

Как соль, оседает внутри.

Во время прогулки вчерашней

Мне виделся город родной.

Безглазые звери под башней

Смеялись весь день надо мной.

 

*  *  *

Бабушка всегда говорила:

«А тут у меня карточки с Ленинградом».

Я смотрела на эти остатки города

На тонких стенах израильской комнатушки.

Это не город, это обрезки памяти:

Парадные виды, названия улиц,

Которых не существует.

Старый кусок рафинада.

Вынуть на праздник к чаю,

С краев понадлизывать и завернуть

В обертку из-под конфеты.

 

А на днях я говорила с бабушкой по видеосвязи.

На стене висел потертый портрет Исаакия.

И тогда я поймала себя на том,

Что достаю из ещё не старого секретера

Сморщенный фантик,

Жадно смотрю на сахар

И отправляюсь на лучшую

Из весенних прогулок по городу.

 

 

*  *  *

Улетев, ощущаешь, что вынырнула из комы.

Забываешь из-за границы, из-за чего сыр-бор.

До свидания, родина! Терра инкогнита, будем знакомы.

За изломами крыш зеленеет отрывок гор.

Изломаешь язык, попросив сигарет у кассы.

Ни о чем не думаешь, прячешься в тишине.

Прогревается солнцем стеклянный квадрат террасы. 

Хорошо быть чужой не в своей, а в чужой стране.

Этот зал ожидания полнится чужаками.

Не вернёшься – вернёшься – гадаешь издалека.

Дует ветер, но время недвижимо, словно камень.

Разлетается пепел. Расходятся облака.

 

 *  *  *

На деревьях растет инжир, на прилавках лежит прошутто,

Над домами весь день жужжит назойливый вертолёт.

Это храбрые черногорцы прыгают с парашютом.

Притворяясь тихим, время, конечно, врёт.

Из Израиля пишут: если в нас прилетит, ты узнаешь сразу.

Новостная лента пёстрая, как змея.

Ощущение, что в тишине разбивают вазу – 

И расходится воздух, порезавшись о края.

А неделю назад, когда мы в пакетах несли обновки

И когда тель-авивская ночь без вспышек была темна,

Я тряслась, провожая отца до автобусной остановки.

Это было неделю назад. А теперь – война…

 

*  *  *

Пропал человек.

Двадцать седьмого декабря 

две тысячи двадцать второго года

женщина лет тридцати вышла из дома поздно ночью и не вернулась.

Был одета в куртку не по погоде.

С собой: один рюкзак, два чемодана, 

три заграничных паспорта. 

В руках держала билеты на самолёт 

и семилетнюю девочку,

предположительно – дочку.

Всех, кто обладает информацией о пропавшей,

просим сообщить ей при встрече

о необходимости прекратить 

поисковые мероприятия на территории 

покинутого жилого комплекса, города, государства. 

Пропал человек.

И нечего возвращаться к прошлому.