• ЛИ-2024-№41

Проект Большого московского цирка на проспекте Вернадско-го, можно сказать, был делом жизни моего отца. 

Я помню, как он ночами сидел за чертежами, как проводил всё свободное время на строительной площадке (он называл это – «на постройке»), как обсуждал по телефону со смежниками дета-ли строительства, как ругался с подрядчиками, как надорвал здо-ровье в этой работе. 

Это был проект даже не городского, а всесоюзного значения, ведь отец был главным архитектором крупнейшего цирка в Евро-пе на 3500 мест с пятью сменными манежами! 

Подобного сооружения не было даже нигде в мире! 

Многие строительные материалы заказывали из-за рубежа, например, огромные монолитные стёкла (у нас таких не выпуска-ли), но строители в то время работали из рук вон плохо, зачастую – просто халатно, сроки сдачи объекта затягивали. 

Начали строительство в 1964 году, а закончить должны были в 1967-м, аккурат к полувековому юбилею нашей страны. Но затя-нули сдачу аж на четыре года! 

Я помню, как я ехал в троллейбусе мимо строящегося цирка, а рядом со мной пассажиры рассказывали друг другу, что, дескать, за несвоевременную сдачу объекта и хищения стройматериалов главного архитектора посадили. 

Мне было очень обидно это слушать, я хотел возразить, что папу никто не сажал, что он делает всё возможное для того, что-бы построить цирк! 

В конце концов, виновными в срыве сроков строительства при-знали завод «Знамя труда», который вовремя не поставил панели кровли купола. 

А вообще, в строительстве цирка принимало участие десять (!) строительных управлений! Я просто не понимаю, как отец мог физически координировать работу строителей. 

Именно из-за немыслимого количества строительных органи-заций коллектив авторов проекта цирка во главе с моим отцом не был удостоен Государственной премии.

Наконец, в конце апреля 1971 года состоялось торжественное открытие и первое представление, на которое папа взял меня. Любопытно, что за день до открытия мы с ним пришли в цирк, чтобы окончательно убедиться в том, что всё в порядке. 

В директорской ложе уже дежурили сотрудники КГБ и никого туда не пускали. 

Когда мы вышли на середину манежа, отец попросил включить прожектора, чтобы осветить купол. 

И в этот момент все, кто находился с нами внизу, раскрыли рты в изумлении – на колосниках, на самом верху под куполом зеленела в лучах света пустая бутылка из-под водки, которую, видимо, там же и распили строители, по-гусарски отмечая окон-чание работы. 

Я запомнил этот эпизод на всю жизнь. Это было так символич-но для нашего времени и для нашей страны.

А само представление я помню плохо. 

Разве что мне запомнилось чередование манежей, когда, ска-жем, конный манеж сменялся на ледовый, или когда появлялся бассейн с водной феерией. 

Ну и, конечно, я с нетерпением ждал моих любимых артистов – Юрия Никулина и Михаила Шуйдина, блиставших в тот вечер на манеже своим искрометным юмором!

Юго-Запад Москвы для отца был любимым районом. 

Ну, конечно же, вместе с Комсомольским проспектом, который был также построен по его проекту. 

Но Юго-Запад ничуть не меньше. 

Во-первых, он принимал участие в застройке проспекта Вер-надского, и потом этот район был новостройкой, а зимой, если доехать до метро Юго-Западная, взяв с собой лыжи, можно было идти по снежной целине, и по лесу, потому что за Юго-Западом уже практически заканчивался город. 

А мы с отцом по воскресным дням зимой любили ходить на лыжах.

Что касается работы отца, то она не заканчивалась с его воз-вращением вечером из Моспроекта, а только начиналась. 

В кабинете его стоял небольшой письменный стол с чертёж-ной доской, за которой отец сидел до глубокой ночи. 

Закончив с основной работой, он принимался за проекты па-мятников, среди которых я помню памятники Ленину в Гурьеве (ныне – Атырау в Казахстане), Котовскому (в Молдавии).

 Иногда я отвлекал его от работы, мы шли на кухню пить чай и разговаривали о жизни. 

Мама тоже была архитектором, но она была рядовым сотруд-ником Моспроекта, а отец, конечно, был выдающимся архитекто-ром, оставившим свой яркий след в истории советской архитек-туры. Именно поэтому я и не пошел в Архитектурный институт (хотя мне туда была прямая дорога), что не хотел, чтобы меня сравнивали с отцом, потому что в любом случае это сравнение было бы не в мою пользу. 

Хотя и рисовал я тогда неплохо, но всё равно, я не хотел по-зорить фамилию. 

Я очень любил с ним ходить по музеям и выставкам, особенно – в Музей изобразительных искусств имени Пушкина, где люби-мым местом был зал французских художников-импрессионистов. 

Отец прекрасно разбирался в живописи, сам писал чудесные акварельные пейзажи, которые привозил из своих поездок по стране. Он был всесторонне образованным человеком, знал бле-стяще французский, итальянский, румынский языки. 

Но за границу его не выпускали (как тогда говорили – был не-выездной) по причине того, что моя тётушка Миля, его сестра, жила в Бухаресте и переписывалась с Израилем. 

Зато, когда в Москву приезжали французские делегации, его просили переводить на русский. 

Он переводил практически как синхронист.

У нас дома стояло старинное пианино, и иногда отец садился за инструмент и играл. Чаще всего я слышал Бетховена или Шо-пена. 

Но вот меня играть на музыкальных инструментах родители так и не научили. Хотя, честно говоря, пытались.

В истории советского градостроительства осталось устойчивое сочетание – «башня Вулыха». 

Это типовая серия жилых домов, разработанная отцом и внедрённая в жилищную застройку многих городов Советского Союза с 1963 по 1986 гг. Их существует несколько разновидно-стей – Тишинская, Смирновская, Москворецкая. 

В Википедии есть отдельная статья, посвященная этим соору-жениям. «Башня Вулыха» по праву считается образцом жилищ-ного строительства в шестидесятых-восьмидесятых годах про-шлого века. 

Можно сказать, что для того времени эти дома были элитными и самыми престижными. 

Эта типовая серия, в отличие от распространенных панельных серий, имела ряд необычных конструктивных решений. Сбор-ным, то есть производящимся заранее на заводе, а вовсе не непосредственно на стройке, являлся лишь внутренний каркас здания, состоящий из железобетонных колонн.

 Другой конструктивной особенностью этой серии являлось выполнение наружных стен из кирпича. 

Применение именно каркасного типа несущих конструкций вместо распространенного для типовых серий стенового относи-лось к одному из самых явных преимуществ данной серии, по-скольку все межкомнатные и межквартирные стены, таким обра-зом, были запроектированы отнюдь не несущими, что дало ши-рокие возможности для применения различных вариантов плани-ровок квартир.

 Рассказывая о том, как надо проектировать жилой дом, отец говорил – планировка квартиры и самого дома должна быть такой, чтобы спокойно и достойно можно было вынести из квартиры и из подъезда жилого дома гроб с телом покойного. 

И в этой фразе был не чёрный юмор, а горькая правда жизни.

Отец был также главным архитектором фундаментальной биб-лиотеки Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН), которая более сорока лет украшала пересече-ние Профсоюзной улицы и бывшей улицы Красикова и которую уничтожил страшный пожар несколько лет назад. 

Этот пожар стал огромной трагедией для нашей культуры и её наследия. 

Погибли бесценные рукописи, книги, архивы. 

Но потерь могло быть неисчислимо больше, если бы не от-цовский проект главного книгохранилища. 

Книги в подвальных помещениях хранились в капсульных сейфах, спроектированных таким образом, что они оставались бы целыми даже после прямого попадания авиабомбы или авиасна-ряда. 

К сожалению, подвалы при тушении пожара были залиты во-дой, и вода, просочившаяся в хранилище, могла повредить книги, но зато они остались целыми. 

Не знаю, пережил бы отец этот удар, если бы стал свидетелем этой трагедии.

И еще один факт из его биографии, который стал уже леген-дой. Правда относится он уже не к самому Юго-Западу столицы, а чуть севернее – к Комсомольскому проспекту, проектирование и застройку которого возглавлял мой отец в начале шестидесятых. 

Комсомольский проспект является продолжением Юго-Западного луча, который пересекает метромост и устремляется на Остоженку, Волхонку и прямо к Кремлю. 

Как известно все московские лучи – прямые. 

Не должен был стать исключением и Комсомольский про-спект, если бы не одно «но»! 

Прямо на пути Комсомольского проспекта вставал невероятно красивый храм Николая Чудотворца! 

Храм волшебный, на мой взгляд, самый красивый и заворажи-вающий памятник Москвы Златоглавой. 

Основан и поставлен он был в 1679 году. 

А в начале шестидесятых прошлого века его могли снести. Сколько подобных церквей и соборов было снесено в Москве в тридцатых годах прошлого века и позже! Он стоял прямо на пути прохождения трассы Комсомольского проспекта. 

У отца было три варианта. 

Хотя, нет – конечно же, два. 

Поскольку вариант сноса старинной московской церкви, бес-ценного памятника православной культуры и русского зодчества, отец исключал напрочь. 

Был вариант обогнуть церковь, как остров посредине реки, но тогда здание храма разрушилось бы со временем от вибраций транспортных потоков. 

Оставался единственный вариант, который грозил архитектору самыми большими неприятностями. 

Но он был единственным – сломать прямой луч и обогнуть церковь дорожным движением проспекта. 

Отец именно так и сделал. 

Таким образом в Москве появился дорожный луч, который де-лает зигзаг, оставляя в стороне бесценное сооружение. 

Это единственный «сломанный» проспект в Москве. 

Отец рисковал головой, но иного выхода у него не было. 

Снести церковь для него было равнозначно предательству профессии.

Я живу в Москве на Фрунзенской набережной. 

Район Хамовники, Лужники, кварталы Комсомольского про-спекта – это мои родные места, самые любимые и сокровенные места моего родного города. 

Они близки моему сердцу не только потому, что я практически здесь родился (родился я на Арбате в легендарном роддоме Грауэрмана, которого уже давно нет, и до года мы жили всей се-мьей в доме на Калужской площади в коммунальной квартире), а потому, что я хожу по проспекту, который построил мой отец, и где мне всё напоминает о нём и о нашей семье.