• ЛИ-2024-№41

Он пришел рано, как и договаривались.

Солнце стояло низко, но песок еще не остыл после вчерашнего, и ступать босыми ногами было трудно – будто по остывающим углям. Мальчишке хоть бы что – стоит, переминаясь, смотрит в глаза, ждет.

– Пошли, – вздохнул Доминус. – Хотя смотреть там особенно не на что. И опасно. Скорпионы, змеи.

– Я хочу видеть, – упрямо сказал мальчик.

Он приставал к Доминусу уже третью неделю: сведи да сведи. Почему на Холмы? Есть замечательные места к востоку – и ближе, и красивее, и опасности никакой. Дети бывают ужасно упрямы, хотя этот мальчишка наверняка точно знает, чего хочет. Развит не по годам, да и физически крепок – можно дать все двенадцать.

Когда Доминусу исполнилось девять лет, он был хилым, как и все дети. Постоянно хотелось есть, а этот неизвестно откуда берёт силы – богатырь, залюбуешься.

– Пошли, – повторил Доминус и, отмерив на глаз расстояние до ближайшего дерева, пустился вприпрыжку.

Под солнцем сразу защипало в спине, побежали мурашки, забухало сердце. Ничего, днем было бы хуже.

Прошлым летом Карон, сводный брат Доминуса, умер, выйдя в полдень из селения, чтобы взять оставленную в поле с вечера корзину с плодами лимонеллы.

Солнце не любит, когда забывают о его силе.

Они миновали три дерева, и Доминус позволил себе остановиться. Ноги гудели.

Мальчишка стоял на границе тени и света, из-под ладони смотрел на селение.

Люди еще спали. Хижины издалека казались игрушечными, животные бродили под тентами, лакали густое питательное варево из низких кормушек.

У Камня видно было какое-то движение, но Доминус не мог разглядеть – то ли уже поднялся Первосвященник, то ли дебильный Ксант посыпает жертвенник свежим песком.

– У старика опять спина болит, – сказал мальчик, – согнулся весь.

Доминус поразился (в который раз!) остроте его зрения.

– Не называй Дагора стариком, – наставительным пастырским голосом сказал он. – Какой он старик, если один поднимает большого жертвенного барана?

Мальчик промолчал, улыбка его была странной.

Он не любил Первосвященника.

Неприязнь была взаимной, потому что мальчик предпочитал молиться в одиночестве, и это, по мнению Дагора, могло привести род к беде.

Мальчик молился один, даже когда стоял рядом с отцом, и это так бросалось в глаза, что неприязнь Первосвященника становилась вполне понятной. Доминусу временами казалось, что мальчик и не молится вовсе, а произносит слова, не вдумываясь в их смысл.

Грех.

Возможно, простительный для ребенка.

Доминус приготовился к тяжелому броску – ближайшее к северу дерево находилось на расстоянии не менее тысячи локтей: значит, придется бежать изо всех сил, иначе за пять отсчетов водомерки не успеть, и тогда захлебнешься в кашле, а солнце так исколотит, что спину придется оттирать соком кактусовых игл – целебным, но ужасно вонючим.

– Готов? – спросил он. – Вон то дерево, с высокой кроной.

– Лоредан, – сказал мальчик.

– Что? – не понял Доминус.

– Лоредан. Я придумал названия для всех деревьев, что видны из селения. Легче объяснять дорогу.

– Вот за это тебя и не любят многие, – пробурчал Доминус. – Деревья – это деревья. А тебе лишь бы что-то свое...

– Интереснее, – коротко сказал мальчик.

– Вперед! – приказал Доминус.

Так они и двигались – перебежками, а солнце поднималось все выше, воздух раскалялся, даже в тени деревьев мир казался сковородой, на которой жарилось мясо. Их собственное.

Привал сделали только тогда, когда с неба начали опускаться легкие белесые хлопья, оставлявшие на песке красноватые следы, будто на коже после ожога. Следы медленно бледнели и исчезали. Первосвященник утверждал, что хлопья – облака – выдувают Творцы, чтобы немного охладить пылающее солнце. Небо было густо-голубым и пустым до самой тверди, облака рождались из пустоты и, наверно, действительно понемногу охлаждали солнце – к вечеру, перед закатом, оно становилось не таким грозным и даже темнело по краям.

Они сидели в тени дерева, жевали вязкий и на такой жаре невкусный сыр, Доминус постарался найти местечко поукромнее, чтобы падавшие облака не попали ни на одежду, ни тем более на открытые части тела.

– Дались тебе эти Холмы, – вздохнул Доминус.

Мальчишка поперхнулся, закашлялся, и, отдышавшись, сказал укоризненно:

– Ты же обещал мне...

– Да это я так... Жарко. И можем до вечера не успеть вернуться.

– Далеко еще?

– Кажется, больше половины пробежали. В общем-то, теперь должно быть легче. Сейчас появится коридор, я тебе рассказывал.

– Пошли, – сказал мальчишка и вскочил, дожевывая кусок. – Уже не падает, видишь?

Выходить в жару не хотелось. Но после полудня под деревьями становилось даже опаснее, чем под прямыми лучами солнца: кора начинала выделять сок, не только дурно пахнущий, но способный и отравить.

– Сюда, – Доминус показал направление на старый могильный камень: здесь был когда-то похоронен один из Старейшин, звали его Арье-основатель. Великий был человек, он и селение, где жил Доминус, поставил, и имя ему дал – Счастливая юность, но имя это Доминус не любил, никакого счастья в юности не испытал, да и не знал, бывает ли оно вообще, или это выдумка Творцов, чтобы поставить перед человеком цель. Иначе – зачем жить?

Когда в самую жару они, наконец, поднялись на Холмы, оба валились с ног. Здесь через каждую сотню локтей стояли навесы из сушеной коры, да и деревья росли не так далеко друг от друга, как в Долине.

Они проковыляли мимо огромного каменного жертвенника высотой в два человеческих роста, миновали длинную аллею деревьев, которые, как утверждал Верховный, были когда-то специально высажены вдоль дороги, хотя, конечно, поверить в то, что деревья кто-то мог высадить, было трудно.

В хижину Верховного их не допустили, и Доминус, передав по цепочке послание от старейшин селения, побрел было к знакомому служке – устраиваться на отдых.

– А книги? – спросил мальчик.

– Ах да, – Доминус совершенно забыл, что именно книги и были причиной путешествия. – Я не обещал, что поведу тебя в Хранилище, как только мы придём! Я устал.

– Ты обещал.

– А, чтоб тебе... – Доминус по опыту знал, что от мальчишки не отвяжешься, придется идти.

К счастью, Хранилище располагалось не очень далеко.

Доминус трижды прочитал Благодарение, а они уже дошли до узкого прохода между двумя вертикально стоявшими каменными плитами.

Проход, в отличие от хижины Верховного, никем не охранялся, и они нырнули в темноту и тишину, будто в царство мертвых.

Шли наощупь, и мальчишка несколько раз наступал Доминусу на пятки.

Они вышли в казавшуюся бесконечной комнату с низким потолком, под которым на коротких цепях подвешены были масляные лампады, освещавшие столы с лежавшими на них книгами.

Из темноты выступил тощий старик, единственной одеждой которого была грубая набедренная повязка. Старик выглядел едва живым, и только взгляд его, внимательный и острый, заставлял подумать о скрытой силе.

– Доминус из Счастливой Юности, – сказал старик. – Последний раз ты поднимался на Холм двенадцать лет назад. А мальчика вижу впервые.

– Ты меня знаешь? – поразился Доминус.

– У меня хорошая память, – улыбнулся Хранитель. – Я запоминаю всё и всех. Собственно, это моя профессия. Я записываю свои наблюдения специальными знаками, пополняя Хранилище. Так делал мой отец, а до него – мой дед, сейчас я учу этому внука, потому что сына у меня нет. Итак, Доминус, как зовут этого мальчика, и почему ты привел его сюда?

– Авраам, – сказал Доминус, – сын Давида. И не я его привел, а он меня.

– Авраам – редкое имя, – пробормотал старик, – а Давида я знаю, потому что он единственный с таким именем. Но мне никто не говорил, что у Давида есть сын.

– Шустрый малый, – осуждающе сказал Доминус, – но плохо чтит старших и...

– Ты сказал, – прервал его старик, – что он привел тебя сюда. Что это значит?

Мальчик вырвался, наконец, из цепких пальцев Доминуса и, подойдя к Хранителю, с неожиданным почтением опустился перед ним на колени.

– Ты, который помнишь всё, – тихо сказал Авраам, – я хотел... я не знаю... я думаю...

– Ну-ну, – сказал Хранитель, – не настолько я мудр, чтобы падать передо мной ниц. Вставай-ка и перестань волноваться. Что ты хотел, чего ты не знаешь и о чем думаешь?

– У тебя... должна быть... книга, которая сохранилась от Первых людей...

Старик заставил мальчишку подняться с колен и, обняв за плечи, повел к низкой скамье.

– Кто рассказал тебе о Первых людях? – спросил он, усадив Авраама рядом с собой. О присутствии Доминуса он, казалось, забыл, и тот приблизился, чтобы слышать разговор, – в конце концов Давид, отец Авраама, именно его, Доминуса, будет расспрашивать о том, что делал его сын на Холмах.

– Никто, – сказал мальчик. – Я... не знаю. Мне снятся сны.

– Это точно, – подал голос Доминус. – Сны. Он их каждому рассказывает. Ерунда всякая.

– Помолчи, Доминус, – недовольно сказал старик.

– Снов о Первых людях я не рассказывал никому, – тихо сказал Авраам.

– Ты пришел, чтобы рассказать их мне?

– Н-нет... Просто... В одном из снов я узнал, что у тебя есть книга. Я должен найти её и прочитать.

– Ты умеешь читать?!

– Нет, конечно, – не выдержал Доминус. – Что за глупости!

– Я не умею читать значки, – сказал мальчик. – Но мне сказали, и я пришёл.

– Что ты знаешь о Первых людях? – спросил старик.

– Только то, что они жили давно. А потом все погибли. И не осталось ничего. Только камни кое-где. Глубоко под землей – остатки селений. И книга.

– Никто не знает, – сказал старик, – сколько раз рождался и погибал род людской с того дня, когда человек был сотворен впервые. Три? Пять? Сто? Когда на земле в последний раз – до нашего мира – жили люди, на этом вот месте, под нами, стояло огромное селение. Тысячи хижин. В книгах сказано, что имя ему было – Иерусалим.

– Иерусалим, – повторил Авраам. – Я знаю.

– Знаешь?!

– Я часто вижу это селение в моих снах.

– Ты не можешь...

– Я вижу его. Огромную стену с бойницами. Узкие улочки. Дома из белого камня. Огромные. Несколько домов стоят друг на друге и не проваливаются. Я иду куда-то. А за мной – люди, много людей. В разных одеждах. Чёрные в чёрном. Белые в белом. Чёрные в белом... – мальчишка говорил монотонно, он закрыл глаза и, казалось, отступил куда-то в свой мир, явившийся ему наяву.

Доминус прикрыл рот ладонью, чтобы не закричать, а старик наклонился вперед, чтобы видеть выражение лица Авраама, не пропустить ничего, что стоило бы запомнить.

– Я прохожу под аркой на площадь перед Храмом. Он так огромен, что взгляд не может охватить его. И слышу голос. Молитву.

– Какую? – спросил старик, потому что мальчик неожиданно замолчал, слышно было лишь его тяжелое дыхание.

– За этим я и пришёл к тебе, – сказал Авраам, вернувшись из мира видений в реальность склепа, дрожащего света лампад и тяжелого запаха подземелья. – У тебя должна быть книга с этой молитвой.

– Ты не умеешь читать...

– Всё равно. Я должен увидеть книгу. Так мне сказали во сне.

Старик молча поднялся и заковылял в глубину Хранилища. Авраам шел за ним, Доминус – поодаль, испуганный и ничего не понимающий.

– Много лет назад, – заговорил Хранитель, – когда земля еще не тряслась, а камни Иерусалима не были окончательно съедены песком, эту книгу нашли мои предки в каких-то развалинах. Она написана на языке тех, кто здесь жил и кто давно уже не существует. Ни один человек сейчас, конечно, не понимает этих знаков. Я много раз пытался... Нет, разве можно понять язык людей, исчезнувших много поколений назад? Мои предки, Авраам, рассказывали кое-что о том времени. Фантазии, конечно. Дед моего деда слышал это от своего... Утверждают, что тогда люди умели летать по воздуху, ездить в повозках, не запряженных козами, передавать на огромные расстояния свой голос, превращать пустыни в сады. Они могли такое, чему даже названия не сохранилось. И все ушло в песок. Я даже не уверен, что эти рассказы действительно о времени Первых людей. Может, их сочинил кто-то из моих же предков?

Может, и эту книгу написал кто-то из них, придумав тайные знаки, чтобы никто ничего не понял...

Они подошли к небольшому столу, стоявшему отдельно от других в самом дальнем углу Хранилища. Свет лампад сюда почти не проникал, но на столе стояла свеча, и старик зажег ее от ближайшего светильника.

Авраам вскрикнул, Доминус вытянул шею, а старик отступил назад.

Книга была сделана из полуистлевшей кожи.

Так показалось Доминусу. Но, вероятно, материал был всё же иным, никакая кожа не сохранилась бы, если на земле сменились тысячи (сколько их было?) поколений.

Авраам с видимым усилием приподнял обложку.

– Да, – сказал он, – это книга, которую я искал.

Он провел пальцем по строке справа налево, заговорил монотонно, с усилием поднимая со страницы каждое слово.

– Бэрейшит, – читал Авраам, – бара элохим эт ашамаим вээт аарец. Вэ аарец хайта тоу...

Он читал все громче и увереннее, палец все быстрее скользил вдоль строк, и Доминус, не понимая ничего, ощущал явление какой-то неуправляемой силы, заставлявшей его вжиматься в стену.

А старик неожиданно протянул к Аврааму тощие руки и стоял так, то ли не решаясь остановить чтение, то ли ожидая, что мальчишка сейчас потеряет сознание от умственных усилий и свалится замертво.

Сколько времени это продолжалось?

Когда Авраам выкрикнул «вэ йасем баарон бамицраим» и с треском захлопнул книгу, Доминус опустился на пол Хранилища, потому что ноги не держали его.

И обнаружил, что старик давно, видимо, сидит у ног мальчика, глядя на Авраама снизу вверх.

– Что это было? – спросил Доминус.

– Бэрейшит. «Бытие». Первая книга Торы, – отрывисто ответил Авраам.

– Кто ты? – едва слышно прошептал Хранитель, и Доминус понял, что старик уже знает ответ, точнее – надеется, что ответ будет именно таким, какой он хочет услышать.

– Тот, для которого написана эта книга. Тот, кто может понять ее скрытый смысл. Тот, кто направлен в этот мир, чтобы воссоздать Третий храм, воскресить мертвых и создать царство Божие на земле.

– Авраам, сын Давида, – благоговейно сказал Хранитель. – Мессия.

– Мессия, – эхом повторил Авраам, впитывая звучание слова, примеряя его к себе.

– Я ничего не понимаю, – сказал Доминус, – о чем вы говорите? Откуда этот мальчишка знает грамоту древних? И что там было написано, в конце концов?

Оба – старик и ребенок – посмотрели на Доминуса как на шипящую змею. Змею можно убить, можно отшвырнуть ногой, можно пройти мимо, но можно ведь и снизойти до нее.

– Множество народов жили на земле тысячи поколений назад, – сказал старик медленно, подбирая слова. Он говорил не столько для Доминуса, хотя обращался именно к нему, сколько для себя, проверяя вслух мысль, пришедшую в голову, – и среди них был один, создавший эту книгу. Или – народ, для которого эта книга была создана. Они называли себя евреями. Людьми Израиля. Отец говорил мне, а ему – его дед... В одной из книг это предание описано подробно... Может быть, это было вообще единственное более или менее логичное предание о том, ушедшем времени... Люди Израиля. Их давно нет.

– О чем ты говоришь, старик? – надменно спросил мальчик. – Я – Мессия. В моих снах я видел, что должен найти Тору и прочитать её. И тогда пойму смысл своего явления в мир. Я нашёл Тору и прочитал. Я понял смысл. Я пришел спасти мой народ.

У старика начала трястись голова.

Это было так жутко, что Доминус даже не решился подойти, помочь, поддержать.

Авраам тоже стоял неподвижно, ждал ответа. И начал уже страшиться его, потому что догадывался, каким он будет.

– Творцы, будь вы благословенны, – бормотал Хранитель, – за что вы поступили так с созданиями своими... Творцы, неужели прервали вы связь времен, чтобы наказание стало неотвратимым...

– Я понял, – сказал Авраам потухшим голосом, – я читаю в твоих мыслях то, что ты не решаешься сказать.

Они стояли друг против друга – старый и молодой, – и, похоже, разговаривали глазами. Доминус не понимал ни слова в этом диалоге, но чувствовал в нем напряжение, способное уничтожить любого, кто посмеет вмешаться.

Наконец плечи старика опустились, взгляд погас, а мальчишка неожиданно всхлипнул и, подняв со стола книгу, которую назвал Торой, бросил её на пол.

Доминус сделал шаг, чтобы посмотреть, что изображено в книге, какие значки, а, может быть, и картинки, но книга, падая, захлопнулась. Обложка была шершавой на взгляд и, видимо, не очень приятной на ощупь.

– Почему Творцы всегда опаздывают? – сказал старик.

Был ли это вопрос или только мысль, не обращенная ни к кому?

 Авраам, вероятно, думал о том же, потому что сказал ломким детским голосом:

– Когда продумываешь мир на миллионы поколений вперед, разве так уж жалеешь об ошибке в десяток или даже тысячу?

– Но если от этой ошибки меняется судьба мира...

– Судьба народа. Но почему – мира? Мир бесконечен. Народ ушёл, и народ пришёл. Что он на пути Вселенной?

– Что же теперь будешь делать ты?

– Ты знаешь, – сказал мальчик.

Он повернулся и пошел к выходу.

Доминус посторонился.

Авраам шел прямо на него, не видя ничего перед собой.

Да и как он мог видеть – сквозь слёзы?

– Вы меня совсем запутали, – сказал Доминус. – Вы оба. Чем ты довел Авраама до слёз, старик? Я никогда не видел, чтобы он плакал. Даже когда упал с дерева – прошлым летом.

– Ему есть о чем плакать, – отозвался Хранитель. – Доминус, об одном прошу тебя... Я не доживу, а ты не забудь... Когда его будут убивать... Помоги, чтобы он не мучился.

 

*  *  *

Всю дорогу домой Авраам молчал.

Доминус сначала приставал с вопросами, но потом отстал. Мальчишка всегда был упрям, сам заговорит, если захочет.

Обратный путь казался более легким.

Солнце село, сумеречное небо светилось сполохами от горизонта до горизонта, и можно было не бояться темноты.

Правда, в песок время от времени падали с высоты стрелы молний, но это была привычная опасность, в пустыне она была не больше, чем в селении.

Если Творцы хотят наказать, от них не скроешься.

Под кроной Лоредана мальчишка решил почему-то сделать привал, хотя дом был уже рядом.

Доминус не стал спорить, за этот долгий день он понял, что если и есть человек, который точно знает, чего хочет, то это Авраам.

– Что сказал тебе Хранитель на прощание? – неожиданно спросил мальчишка. Доминус вздрогнул:

– Ничего, – ответил он торопливо. – Обычные слова...

– Ты не можешь скрывать мысли, Доминус, – вздохнул Авраам, – и никто не может. Не бойся. Тебе не придётся меня спасать. Все кончено. Я опоздал.

Он протянул руку на запад, где совсем недавно опустилось солнце.

– Там, – сказал он, – было море. Море – это место, где много воды, от горизонта до горизонта. И не качай головой, я в своём уме. А здесь жил народ. Здесь... Но – тогда. Они ждали меня. Творец, почему ты привёл меня в мир сейчас? Кого наказал ты? Их? Меня? Творец, возьми назад все, что ты дал мне...

Мальчишка опустился на колени, погрузил ладони в песок, бормотал что-то, плакал – надрывно и всхлипывая.

Доминусу было страшно, он не знал, что делать. Ему казалось, что за этот день Авраам прожил всю жизнь, и сейчас ему не девять лет, а сто, и плачет он о том, что жил напрасно.

Можно приласкать мальчишку, но как успокоить старого мудреца?

– Мессия, – повторил он. Слово было непонятным, оно ничего не означало. Может быть, имя? Может быть, прозвище. Может, судьба...

Авраам, сын Давида, Мессия, опоздавший родиться на восемь тысячелетий, плакал о чём-то, чего уже никто не мог понять.