• ЛИ-2024-№41

Итак, пытаюсь собраться с мыслями. Эти четыре месяца были самыми страшными в моей жизни. Особенно в последнее время, когда из Газы вывели большинство войск, и опасность для оставшихся повысилась в несколько раз.

В последнее время Миша заходил в Газу на две недели, а потом ненадолго выходил. Он первым обнаружил террористический туннель под зданием UNRWA (БАПОР), организации, спонсирующей террористов Газы на деньги европейских стран.

 Эта весть была во всех новостях. И вот Миша снова зашёл на две недели, отбыл весь срок и уже через пару дней должен был вернуться. Мой сын очень честный и заботливый. Всегда говорил нам правду, если он внутри Газы, и почти каждый день старался, когда есть хоть малейшая связь, послать нам весточку.

В субботу связи с ним не было, и я очень переживала. В воскресенье надела на работу бусы, которые он мне подарил на день рождения, и загадала, что тогда с ним ничего не случится. А около двенадцати часов Миша написал нам, и я тут же успокоилась. Даже не подумала ни о чем плохом. После работы зашла в мастерскую забрать украшение, которое отдавала в починку. Потом встретила знакомую, поболтали с ней. Когда села в машину, то раздался звонок. Звонили из армии.

Я тут же стала кричать. Это было так страшно, просто невозможно. Самые страшные два часа. Девушка сказала, что мой сын тяжело ранен. Что, как, куда – она ничего не знает.

– Поставьте машину и ждите, сейчас за вами приедут.

А мне машину поставить негде, и я кричу, где мой сын, что с ним. Кричу и плачу. Бросаю трубку.

Сколько терпения есть у этих девочек, они просто ангелы. Терпеливо она звонила снова, уговаривала припарковаться и ждать. Не отключаться, она будет со мной на линии. Только дайте нам адрес, где вы.

Я кричу, что я не знаю.

Она терпеливо просит описать, что находится рядом со мной. Я нахожу стоянку и диктую ей адрес. Через несколько минут приезжают двое солдат, обнимают, сажают меня к себе в машину, везут. Всю дорогу я плачу и требую от них подробностей.   

Говорю:

– Зачем вы меня обманываете, что вы от меня скрываете.  

Они объясняют, что ничего не скрывают, просто ничего не знают. Но я не могу смириться. Потом уже я извинялась перед этими солдатами, но они меня только обнимали и успокаивали.

Едем за мужем.

Ему тоже позвонили, и мы его забираем по дороге. А потом нас везут в больницу. Я всю дорогу плачу, попросту вою, требую подробностей. Но никто мне не может ничего сказать. Вдобавок ко всему звонит мама. Мы должны были идти в театр и заехать их забрать. Мама хочет узнать, когда нас ждать, а мне нечего ей сказать, я ведь ничего не знаю. Саша лепит какую-то чушь, но мама сразу всё понимает. Вдобавок звонит дочь, и я выключаю телефон.

Наконец мы приехали в больницу Сорока, там нас встречают ещё две девушки-солдатки и социальная работница от больницы. Итого пять человек на нас двоих. И у меня начинается истерика:

– Вас пятеро на нас двоих, что вы от нас скрываете??

Они ничего не скрывают. Оказывается, это такой порядок. Двое привозят, двое встречают, и соцработник сопровождает. Но я им не верю. Наконец нас приводят к операционной, к нам выходят два врача. Они нас тут же успокаивают, что сын вне опасности, он на операции, у него не самое страшное ранение, и он поправится.

Я плачу и умоляю спасти мне сына. Они заверяют нас, что об этом даже речь не идет, он вне опасности. Я не верю, ведь мне сказали, что он тяжело ранен. Меня уверяют, что «тяжело» может быть по-разному, не переживайте, вы родились под счастливой звездой. Один из врачей русский, анестезиолог, доктор Злотник. Говорят, он профессор, и его много показывают по телевизору. Спрашивает нас – откуда мы. Я говорю, из Петрозаводска, а Саша из Киева. (Доктор, оказывается, тоже из Киева.) Я тут же добавляю, что где находится Петрозаводск, никто никогда не знает.

– Как это не знает? Еще как знаю. Карелия. А завкафедрой там профессор Зильбер. Слышали?

– А как же! Как я могу не знать профессора Зильбера? У нас вся семья врачи.

В общем, я немного успокаиваюсь, извиняюсь, перед всеми, кто нас сопровождал, но они просто ангелы. Обнимают нас, говорят, что моя реакция такая же, как у всех матерей, желают полного выздоровления Мишеньке. Звоню маме, прошу её позвонить дочке. Есть же ещё Мишина подружка, а я даже не знаю ее телефона. Саша пишет Мишиному другу, тот присылает телефон подружки, переписываюсь с ней. Подружка в шоке, пишет и она, и её мама, пытаюсь успокоить обеих.

Ждём окончания операции. Она затягивается. Длится больше пяти часов. Врачи никак не могут затянуть кожу на животе, зовут пластического хирурга.

Приходят солдаты из его роты. Ждут с нами.

Потом они напишут в родительскую группу, и вся группа кинется молиться за выздоровление Миши и его напарника. Они были ранены одновременно.

Соцработница все время сидит со мной. Я с ней разговариваю, спрашиваю, как она выдерживает такую работу. Рассказываю ей о своей работе. Рассказываю, как тяжело мне было все это время, сержусь на тех, кому не было так тяжело, на тех Мишиных друзей, которые подыскали себе в армии тепленькие местечки, на тех, кто снова устраивает демонстрации, пока мой сын воюет. Чувствую, что ей, вероятно, есть что сказать, но она очень сопереживает моей боли и пытается поддержать, приносит мне кофе, какие-то шоколадки, булочки. Но я не могу есть. Я всё терзаюсь, как же я ничего не почувствовала, шла себе спокойно с работы. Она спрашивает, да разве это что-то бы изменило. Но мне все время кажется, что да, если б я переживала, ничего бы не случилось. Родственники звонят и пишут, но я не могу отвечать. Соцработница говорит, ничего страшного, я не обязана всем отвечать.

Беспокоюсь, что уже поздно, соцработнице, наверное, пора домой. Она смеется, говорит – у неё ночная смена.

Потом Мишу наконец вывозят. Он спит и весь опутан проводами. Очень страшно, но я вижу живого Мишеньку, и мне легче. Вспоминаю, что у нас же собака дома, вспоминаю, что на работе нужно включить с утра прибор для студентки. Что мне только не лезет в голову. Посылаю Сашу домой гулять с собакой, затем он отвезет её брату, соберет нам кое-какие вещи и приедет. Пишу начальнице, она мне тут же отвечает выкинуть работу из головы. Девочки-солдатки, которые нас встречали из отделения помощи семьям раненых в больницах, делают просто фантастические вещи. Во-первых, они дали нам гостиницу рядом с больницей. С завтраками и ужинами. Я сначала от гостиницы отказалась, но соцработница настояла брать. Нам же нужно будет хотя бы принять душ.

Потом эти девочки принесли нам карточку на 500 шекелей в неделю. На эти деньги можно заказывать еду прямо в больницу. Затем они купили дочери билет на самолёт из Италии!! Потом они узнали, что у Миши нет очков. Его очки остались в бульдозере в Газе. И пока его не отбуксируют, их не достать. А там сейчас бои.

– Ну ладно, мы подождём.

И тут возник какой-то представитель армии. Спросил, есть ли у нас рецепт. Мы сказали, наверное, в магазине «Оптикана» всё записано. Но это очень сложно, там цилиндры. Но не страшно, мы подождём пока вывезут бульдозер.

Так нет, он позвонил в «Оптикану» и вечером принес Мише очки! Это неописуемо! Я когда его увидела в коридоре, заплакала и просто не знала, как отблагодарить.

Мише делают КТ, затем везут в реанимацию. Уверяют, что будет два-три дня спать и находиться на искусственном дыхании. Но уже через два часа решают его разбудить, а утром вообще переводят в отделение.

В реанимации мы проводим всю ночь – в военное время одному из родственников разрешают быть в реанимации. Миша, как только видит меня, начинает плакать и извиняться, что он так нас волновал, что он плохой сын, что он расстроил самую лучшую маму в мире. Я плачу и не знаю, как его успокоить. Миша говорит врачам: моя мама очень умная, она доктор, она может вам помочь…

Второй его вопрос – где солдат, с который работал на бульдозере, и что с ним. (Миша командир, и в машине он был со своим водителем.) В реанимации его нет, наверное, он легче ранен.

В реанимации я знакомлюсь с родителями ещё одного солдата. Тоже инженерные войска. Они сидели перед операционной, и мама того солдата, увидев в каком я состоянии, принесла мне две бутылки сока. Не знаю, куда я их дела, но потом я вспоминаю эту маму и благодарю. А её муж меня успокаивал. Притом, что у их сына ранение намного тяжелее, они две недели в реанимации, и это уже не первая операция. Но сколько у них сил и стойкости, им их хватает даже чтобы утешать меня.

Утром Миша рассказывает, что случилось. Они были в районе Зейтун, в них пустили противотанковую ракету с близкого расстояния, весом 29 кг. Это ракета с двумя головками: одна пробивает броню, вторая взрывается внутри. Миша был в полном обмундировании, поэтому рана – ниже керамического бронежилета, в живот, а второго солдата ранило в руку. Миша увидел дым и понял, что они ранены, им нужно было сдать назад, но рука у водителя не действовала, и Миша пытался сам нажать на задний ход. Одновременно он кричал по рации, что им нужна помощь, он все время был в сознании. Их тут же забрали в танк, повезли к вертолету, погрузили на вертолет и уже через полчаса после того, как он объявил по рации, они были в операционной!

Утром Мишу перевели в хирургию. У него очень сильные боли, ничего не помогает. Медсёстры все время пытаются как-то помочь. Нас навещают всевозможные врачи: пластический хирург приходит проверить свою работу, приходит восстановительный врач, глазной врач со своей студенткой (студентов в больнице толпы), ортопед, снова приходит хирург. Проверки целый день. Приезжает моя мама (она врач) и тоже проверяет его.

Снова приходят солдаты из Мишиной роты, какие-то добровольцы, совсем странные личности. Никому из друзей я ничего не рассказываю, не хочу беспокоить – просто нет настроения. Но скрыть ничего невозможно, информация просачивается через его армейских друзей, люди начинают спрашивать.

И на следующий день начинается просто шествие.

Люди идут и идут.

Приходят родственники, друзья, солдаты с подарками от батальона, от роты, от другой роты, с которой они вместе воевали, вешают огромный флаг своей роты на стене.

Приходят представители от солдатских организаций, добровольцы от каких-то добровольческих организаций, приносят фрукты, бутерброды, наушники, одежду, шоколад, приходят родители Мишиного водителя, а затем даже друзья его родителей, и мне становится стыдно, что я не отхожу от Миши, а тех родителей хватает и на своего сына, и на Мишу.

Хочу тоже навестить Мишиного водителя и навещаю его назавтра. Приходят родители ещё одного солдата, который сейчас в Газе. Вчера неожиданно в палате возник какой-то больничный охранник и сказал, что его двоюродный брат воюет с Мишей, и мама того брата послала этого охранника разыскать Мишу. Назавтра приходит эта мама со всей своей семьей в количестве десяти человек! Приносит кучу подарков и приглашает всех к себе домой: спать, есть, принимать душ. В то время как её сын там воюет!  Из чего только делают этих матерей!

Люди идут и идут: друзья Миши, нынешние командиры, бывшие командиры. Пришёл раввин с делегацией из Флориды, с гитаристом и учительницей школы из Майями с рисунками ее учеников. Пришли клоуны, пришел дядечка Малкиэль из-под Иерусалима. Прочитал благодарственное письмо, подарил флаг с надписью «Отдаю тебе честь», спросил, есть ли у нас семья на Храмовой Горе. 

– Откуда? – удивляемся мы.

– Теперь она у вас есть. Я – ваша семья!

Пришла девушка из канцелярии пресс-службы армии предупредить, что интервью можно давать только с их разрешения. Мы сказали, что интервью давать не собираемся, но генералу Агари привет передали. Пришла офицер психологической службы, пришел Мишин хирург. Он доволен Мишей, но рассказывает, что только что привезли семерых тяжёлых. Это так ужасно. Я запоминаю цифру и жду новостей. Назавтра напишут, что тяжёлых было семеро. Это значит, что всех привезенных вчера спасли.

Под вечер снова приходит девушка из службы помощи.

Она видимо решила, что подарила нам мало подарков, и приносит карточки на совершенно непомерную сумму, я даже не хочу брать. Но она настаивает. Затем приходит целая делегация иностранных студентов-медиков. Они учатся в Беер-Шеве четыре года по обмену, и были на Мишиной операции. На ломаном иврите просят показать им его рану. Миша предлагает им перейти на английский, разрешает его осмотреть. Студенты страшно довольны, очень скоро начинают обсуждать какую-то музыку. Обещают завтра прийти снова.

На второй день Мишу уже сажают на кресло, и он лично принимает все эти делегации. Ему это даже нравится. Чувствует он себя уже лучше, то ли боли и правда меньше, то ли нашли более сильные обезболивающие.

Мне тоже легче, я уже могу общаться с людьми.

А они буду приходить, и писать, и посылать цветы, еду, какие-то подарки и дальше, беспрерывно уже третий день подряд.

Кого только мы не видели среди посетителей. Приходил самый главный офицер инженерных войск, тат алуф (бригадный генерал), благодарил, приходил командир роты, офицер-следователь, цель которого улучшить процесс эвакуации, офицер психологической службы, соцработник больницы, пресс-секретарь больницы, еще какие-то представители больницы, куча добровольцев, раввин из Франции, из Канады, куча друзей и Мишиных, и моих. Просто толпы народу. Сколько у меня чудесных друзей. Все пишут, приходят, предлагают помощь. Звонят и с работы, и просто знакомые, и даже совсем незнакомые люди. Мне пишут родители Мишиных сослуживцев, его прошлые учителя, нам звонил даже наш мэр, потому что Миша учился в одном классе с его дочкой. Но не поэтому, он вообще звонит всем, у кого что-то случилось в нашей деревне.

Я не могу передать это ощущение огромной поддержки, любви и заботы от всех вплоть до совершенно незнакомых людей.

На четвертый день после операции Миша занимается с физиотерапевтом, уже даже прошел пару метров. Ещё неделю, наверное, мы будем в больнице, а затем Мише предстоит процесс восстановления. Но все страшное, к счастью, уже позади.

Пока писала посты, пришла делегация из Миссури, подарили Мише таблет, потом пришли ребята с целым концертом. Затем пришла пожилая пара со словами:

– Мы обычные люди, мы слышали, что здесь лежит солдат, и пришли сказать ему спасибо. Ты сражался за нас, и мы тебя благодарим.

К вечеру пришли двое религиозных ребят и привезли целую тележку всяких настольных игр. Говорят – выбирайте.

Это было потрясающе!!

Вот уже скоро месяц мы живем в Беер-Шеве. Здесь, в больнице Сорока, чувствуешь всю меру горя, постигшего нашу маленькую страну. В то время как в центре кажется, что жизнь вроде бы идет своим чередом, люди ходят в театры, планируют отпуск, – сюда почти каждый день прилетают вертолёты с ранеными, привозят убитых горем родственников. Каждое утро я курсирую между больницей и гостиницей, я теперь как те люди, что таскают завтраки из гостиниц. Что ж поделать, не могу же я ехать домой жарить яичницу, а больничную еду есть сложно. Благо я тут такая не одна, родителей раненых отличаешь с первого взгляда. Среди них очень много религиозных, тех, кого так презрительно кличут машихистами, именно их дети сейчас нас защищают. Русских семей тоже немало.

Познакомилась с двумя матерями, чьи сыновья две недели назад подорвались при взрыве дома в Хан Юнесе. Как и Мише, им «повезло».

У Миши теперь шикарная отдельная палата с дополнительной кроватью, так что на кресле больше ночевать не нужно, можно спать с комфортом. Единственная трагедия заключалась в том, что именно в эту палату не проведен телевизор. Но какие же друзья у моего мальчика! Сидит он, грустит, и вдруг открывается дверь и заходят его друзья, вносят телевизор, и этажерку для него, и хитроумный кабель. Просто с ума сойти!

Миша чувствует себя намного лучше, недели две назад он перенес еще одну операцию, был подключен к аппарату Vac (закрытие раны с помощью вакуума), но теперь это уже в прошлом. Сыну разрешили есть почти всё, что он любит, ходит он намного увереннее, его рана потихоньку заживает. У него, по-видимому, поврежден нерв на ноге, но это должны наладить в восстановительном отделении, перевод в которое мы ждём уже неделю. А очередь туда большая, и со всех больниц в стране.

Но я ни в коем случае не жалуюсь, наоборот, каждый день благодарю Бога, как же Мише повезло по сравнению с другими солдатами, которых сюда привозят.

Вот только в пятницу привезли мальчика из Мишиного батальона с осколочным ранением в голову. Или та семья, с которой я познакомилась в реанимации. Их сын перенес уже семь операций. И именно они не переставали все это время меня поддерживать. Сейчас они уже, к счастью, тоже ждут перевода. Оказывается, даже в горе нужно большое везение.

Каждый день узнаю новые подробности.

Оказывается, прежде чем мне позвонили, к нам приехали домой и постучали в дверь. Но никого не застали. Это везенье, я б этого не вынесла. Кроме того, Миша рассказал, что по дороге в операционную ему предлагали самому позвонить маме. Только чтоб это не был звонок из армии. Чтобы я не почувствовала беды до встречи с раненым сыном. Но он не смог.

А вчера Саша мне рассказал, что это уже четвертый РПГ, который попал в Мишин бульдозер. А я и не подозревала о первых трёх обстрелах. И вообще жила как во сне. Миша меня всегда уверял, что бульдозер – это самая бронированная машина в армии, и я не осознавала, что по сути своей он все время был на самой передовой. Особенно в последнее время, когда его присоединили к 401-му батальону. Дочь Шира мне сказала, что этот батальон всё время в самых первых рядах.

Я спросила Мишу – как же так, ведь он мне все время говорил, что он просто расчищает дороги и сносит дома, а оказалось, что он участвует во всех атаках. Миша сказал: мама, им был нужен командир бульдозера, разве я мог отказаться?

Муж мне признался, как он переживал, видя по телевизору хамасовские ролики, как они целятся в бульдозеры. А мне всё время казалось, что ему все нипочём, и мучилась, что я так одинока в своих страхах…

Прошлый мой пост поднял такой шум, ко мне даже обратились с радио и из литературного журнала. Между тем мы лишь одни из тысяч раненых (и их семей), которые поступили в больницы нашей страны, а сколько есть погибших. И сколько еще будет…

Тут в больнице по-настоящему ощущаешь, что как бы ни пытались нас разобщать пресса, политики, отдельные нытики, лозунг «Вместе победим» – вовсе не пустой звук. Все эти три с половиной недели нас не перестают опекать все вокруг.

Приходят дети из школ, бесконечное число добровольцев, заграничных делегаций, раввинов и самых разных людей. Малкиэль из Иерусалима к нам приходит каждую неделю. На днях я ему сказала – ты же у нас уже третий раз. А он отвечает: да, и буду приходить, пока Михаэль тут. По вторникам приезжает милая амута из Герцлии, раз в неделю приезжает хозяин игрушечного магазина с настольными играми, каждую пятницу приходит хозяин кондитерской из Лехавим с пирогами на шабат. Я даже записала название.

Девочки из помощи тоже нас не забывают. Они такие милые, каждый день приходят и интересуются, чем помочь. Каждые выходные устраивают встречу субботы, устраивали концерт «даг нахаш». Шира по приезду тоже решила устроить тут в больнице концерт стендаписта. С концертом не сложилось, но один из любимых Мишиных стендапистов прислал Мише прикольный ролик.

А еще я подружилась с родителями Мишиной девочки. Это так смешно, с учетом того, как он ее от нас скрывал. Оказывается, её папа – артист театра и кино! Я еще ничего не сказала о том, как меня опекают мои подруги и друзья, и приятели по театральному кружку, и по литературному клубу, и из группы поддержки, и сотрудники, и просто знакомые. Так хочется вернуться к обычной жизни, да и Миша стал более независим, поэтому с середины прошлой недели я частично вышла на работу, езжу из Беер-Шевы. Не так страшно, как казалось, хотя часов своих я не вырабатываю. Но ничего, вычтут из отпуска или из больничных.

Сегодня получили разрешение на перевод в восстановительное отделение больницы Тель а-Шомер, так что прощаемся с прекрасными врачами и медсестрами больницы Сорока и с Беер-Шевой, и возвращаемся домой!

Мы совершенно обычная семья, репатриировались из СССР в 1991 году. Такое трепетную заботу о раненых я видела по отношению ко всем солдатам, лежащим в больнице Сорока. И вот один из многих комментариев, полученных на мой пост:

– Наш зять был ранен. Все так. А в реабилитации вообще здорово. Сплошные подарки, концерты... Никаких таких связей не нужно – просто солдат тут очень любят.