• 2023-1(39)

В их семье никогда не было постоянных ­мужчин. К матери, театральной актрисе, ходили любовники, и это продолжалось много лет, пока она не встретила свою мечту в лице Ваана. Армен был его братом, держал магазин деликатесов на бульваре Гурон в западном Кембридже. Сам же Ваан, архитектор по образованию, скупал деревянные дома-развалюхи, восстанавливал их и пускал жильцов. У него было коммерческий талант. Его дома отличались от других в городке европейским стилем, уютом и чистотой. Они переехали в такой дом типа коттеджа, и денег он с них не брал. Карина полюбила армянский город, полюбила катить на велосипеде вдоль огромного футбольного поля, на краю которого стояла их старая, похожая на средневековый замок школа. После уроков она играла с другими детьми допоздна — район был спокойный, жили одной большой семьей. И еще она любила мечтать, сидя на балконе. В двух верхних окнах дома напротив вздувались от ветра желтые занавески. Там жила соседка, пожилая художница, которая работала по ночам, а утром, задергивая шторы, всегда махала Карине рукой. Ваан воспитывал их, двух девочек, Карину и младшую Лолу, как своих детей. Потом родился Гера, и Ваан хотел жениться на матери. Была маленькая проблема — его жена, с которой он прожил двадцать восемь лет. Женитьба не состоялось, потому что мать наотрез отказалась разрушать семью. Ваан напрасно уверял ее, что с женой они давно живут отдельно, даже в разных половинах дома и, что до сих пор официально не развелись из лени. «Нет! — восклицала мать. — Никогда я не забирала мужей у законных жен!» Через полгода Ваан внезапно умер от инфаркта миокарда. На похоронах, куда мать пришла в трауре, ведя их троих за собой, жена, точнее, уже вдова, бросилась их целовать и поливать густыми армянскими слезами. Своих детей у нее с Вааном не было. «Отдай мне Герика на воспитание?» — попросила она мать после поминок.

— О чем ты говоришь! Я его никуда не отдам!

— Тогда позволь мне хотя бы платить за детский сад! — попросила Мария, и мать не сразу, подумав, согласилась. Она принимала деньги, но Геру от Марии оберегала. С возрастом у нее развилась паранойя, что Мария хочет у нее похитить сына. В один день она пришла к той и устроила сцену. Карина только могла себе представить, что мать наговорила — все-таки мать была актрисой, причем не самой плохой. Мария же была скромной домохозяйкой, и шансы явно были не равны. С тех пор отношения между женщинами разладились. Мать вывезла их из заботливо отреставрированного Вааном дома в халупу в восточной части Кембриджа, в «португальский район», где они и жили по сей день. Добрая Мария тайком передавала им деньги через дядю Армена. Только после смерти матери они пошли навестить ее. И все было как прежде, как будто не прошло тринадцати лет. Мария плакала, целовала им руки, размазывала свои слезы по их щекам. Наконец она успокоилась и стала звонить по телефону армянским родственникам. Родственники приходили с детьми — все они были черноволосые, кудрявые, похожие на Геру.

Карина работала в стриптизе танцовщицей. Она не стеснялась своей профессии: работа есть работа, и ведь она в двадцать четыре года осталась за старшую в семье. «Вот еще немного потяну, чтобы Гера доучился и поступил, и позволю себе отдых!» — думала она. Во время пандемии бар закрылся, потом снова заработал. Девочки перед каждым выходом проверялись. Из-за пандемии правила изменились: никаких личных контактов с посетителями не позволялось. Неделю назад Карина нарушила правило. Случилось следующее. Когда она стала подходить к мужчинам для лап-данса, к ней привязался какой-то тип. Карина могла дать голову на отсечение, что парню не было восемнадцати. Он откровенно полез к ней и успел влепить слюнявый поцелуй. Музыка оборвалась на срезанном диезе и совсем не там, где ее задумал закончить композитор. Это менеджер вырубил музыку, выручая ее. Все еще чувствуя себя нечистой, Карина убежала. Сегодня она сделала только восемьдесят из-за этого молокососа. В гримерке она остолбенела: две новые блондинки, которых наняли только вчера, расположились за ее зеркальным столиком; ее одежда черно-сиреневым ворохом лежала на полу и поверх стоял мешок с туфлями. Одна блондинка скривила рот в яркой помаде, когда Карина наклонилась, чтобы собрать вещи. Ладно, Карина не хотела создавать проблем: она ведь тоже когда-то была новенькой, а новенькие считают, что важно поставить себя. В тот момент она ужасно пожалела, что не пошла прошлой осенью в городской колледж. Просто ее сестра Лола ходила беременной от парня, который совсем не жаждал создавать с ней семью. В апреле родился ребенок, и на работе Карина стала чувствовать себя неуютно: дома в кроватке лежал такой чистенький младенчик, и все было озарено особенным светом. Особенные неприятности доставляли подростки: они проникали в клуб по поддельным документам и, надравшись, начинали приставать. Она подозревала, что некоторые были из Гериной школы. Хорошо, что менеджер оборвал выступление. И все равно Карина чувствовала себя плохо: а вдруг она заразилась. И еще две новые были ей неприятны. Карина была смуглой, они были блондинками… Небось, они хотели попасть в кино. Он сказала подруге китаянке:

— Уйду на фиг? Ты видела?

— Видела. Дурак какой-то. Чего ты из-за него так переживаешь?

Подруга дала ей выпить виски, и Карине немного полегчало.

— В Америке любая работа почетна. Как брат?

— Лучше вроде.

 — Ну и славно! Я же тебе говорила — все пройдет! Давай думать о хорошем! Вот мы через неделю соберемся, чтобы праздновать День Благодарения. Вы тоже приходите всей семьей!

Но Карине не могла думать о хорошем. Вечером, после шоу, она позвонила одному другу. Он был старше ее, продюсер. Они провели ночь в «Шератоне». Утром он заказал в номер шампанское и бутерброды с черной икрой. Он говорил, что ему для фильмов не нужны анорексичные девочки, которые через полгода с нервным срывом попадают в больницу. У нее был свой стиль: она хорошо двигалась, профессионально танцевала.

— Где ты выучилась танцу? — спросил он, гладя ее ступни.

Она сказала, что танцевать ее научила мама, театральная актриса и танцовщица. Он заметил, что при упоминании матери уголки ее глаз покраснели, и перевел разговор на другую тему: рассказывал про кинобизнес, смешно изображал знаменитых режиссеров. Он был среднего роста с обычным лицом, но с милой ямочкой на правой щеке. Он предложил Карине навестить его в Лос-Анжелесе. Она спросила совета у своей китайском подруги Чанг-су.

— Ты понимаешь, что он снимает порнуху.

Карина парировала:

— Ну, а мы здесь занимаемся чистым искусством!

— Вот именно! — сказала подруга, хохотнув. — Езжай!

Карина не могла решить, ехать или нет. С одной стороны, ей так хотелось перемен: путешествовать, видеть новые лица. С другой, она боялась оставить семью. Лицо ее затуманилось, когда она подумала о сестре, о ребенке сестры, о младшем братике. С ним происходило неладное: Гера неожиданно избил одноклассника. Одноклассник, хотя был здоровяком, получил повреждения. Им позвонили из школы и попросили прийти. В полутемной учительской она не сразу разглядела брата: он сидел в самом углу, склонив кудрявую голову почти к коленям. Директор прошелся взад-вперед по тесному, заставленному шкафами кабинету и остановился посредине.

— Так кто начал?

Брат упрямо отмалчивался, и наконец директор со вздохом сел за стол, достал из ящика какие-то документы и, положив их перед Кариной, сказал: «Школа готова спустить все на тормоза с одним условием, что вы положите его на обследование в Маклин!»

— Маклин?

Директор кивнул:

— Частная психиатрическая клиника в десяти минутах езды отсюда. Я все устрою, у нас с Маклином договор: берут учеников безоговорочно. Есть учебная программа для старшеклассников, — сказал он и по-деловому посмотрел на часы, как будто прямо отсюда собирался везти их в больницу.

Они поехали домой.

Утром Карину разбудил голос сестры.

— Ты возьмешь Сэма?

Лола шла на дежурство в больницу на целые сутки. Карина накинула халат и вышла на ее зов. Сестра уже стояла в передней в своей голубой форме и держала беби Сэма на руках. Сложением и лицом она была в мать: невысокая, с узкими бедрами, коротко стриженная, похожая на мальчика. Карина приняла у нее из рук малыша. Сестра ее поцеловала.

— Детское питание закончилось, надо послать нашего боксера в супермаркет! И еду для кошки пусть возьмет, — вспомнила она, уже на выходе.

Когда дверь за ней закрылась, Карина растолкала брата. Он запротестовал:

— Почему я? Я всю неделю не высыпался!

— Потому что! — сказала Карина усталым голосом и протянула ему двадцатку.

Гера неохотно поплелся одеваться. Карина с малышом опустилась в кресло в гостиной и стала смотреть на беби Сэма. Он был такой красивый, как ясный день за окнами. Одетый в куртку и готовый к отправке за продуктами брат вошел в гостиную и, увидев на спинке стула платье, которое она взяла из материнского гардероба, поднял его двумя пальцами.

— Чье это? Мамино?

Получив ответ, что да, он засопел и часто замигал и, повернувшись к ней спиной, стал надевать кроссовки.

Карина вспомнила разговор с подругой, который произошел у них через неделю после того, как Геру поместили в психоклинику, в отделение для подростков. Она все ей рассказала.

— Герик всегда был такой добрый, а тут он избил одноклассника.

— Бывает.

— Ты не понимаешь! Он не просто избил, а жестоко. Он сломал ему нос. Неужели подростковый возраст так действует? Как думаешь, в больнице помогут?

— Ты его спрашивала, из-за чего он подрался?

— Ничего не говорит! Я ничего не понимаю: все дети, как дети… Что с ним?

— Забрала бы ты его оттуда! У нас в Китае говорят: «Все пальцы не могут быть одинаковой длины».

Гера ушел, а она продолжала сидеть с малышом. Она часто оставалась с ним, когда Лола уходила на дежурство. Она не знала, сколько времени прошло: дверь хлопнула. Гера вошел с пластиковым мешочком.

— Кошачьей еды не было! — трагически воскликнул он. — Я купил ей собачью!

— Ну и ладно.

Карина подогрела детское питание и, переложив беби Сэма в кроватку, дала бутылочку. Он стал тянуть молоко, как насос, а они с братом смотрели. После этого Карина позвала брата на кухню для серьезного разговора. Гера тоже был ребенком, просто большим, и, как всякому ребенку, ему нужно было чувствовать, что его любят и им восхищаются. В кухне Карина поставила перед ним баночку малинового йогурта и протянула ложку. После этого дала кошке еду. Карина погладила ее и повернулась к брату.

— Давай поговорим, а?

— Ну?

— Ну, давай, выкладывай, что у вас там все-таки было?

Она старалась говорить с ним ровным голосом, имитируя мать.

— Мистер Памперс читал стихи! — сказал Гера и закатил глаза.

— Что?

Гера быстро доел йогурт и зажег сигарету:

— Уолта Уитмена читал!

— Ну?

— Мистер поэт чувствовал себя частью вселенной, и мы должны чувствовать себя польщенными от того, что мы соучаствуем в его самообожании.

Это было не то, о чем Карина собиралась говорить, но она поддержала беседу.

— Разве плохо?

— Приливы и отливы! Приходит и уходит, и снова приходит душа! Кого, скажи на милость, волнует, куда уходит его гребанная душа! Кого волнуют цветочки! Он считает себя уникальным оттого, что он все это так тонко чувствует!

— Может, он действительно уникальный? Почему ты думаешь, что нет?

— С бородой, как у Далай Ламы? Ты с ума сошла! А потом мистер Памперс спрашивает у нас, есть ли вопросы по тексту!

— Нету у него бороды!

— У Далай Ламы нет бороды?

— Не-а. Но это не важно! Так что ты его спросил?

Гера вдруг заговорил взрослым голосом:

— Дорогая сестра, все люди делятся на две категории: на тех, у кого всегда есть умные вопросы и на тех, у кого, хоть убей, их нету. О чем думал поэт? Что навеяло это стихотворение? Я никогда ни до чего умного не мог додуматься! И меня всегда считали гребаным идиотом. Но я знаю, что я гениальней их всех вместе взятых, и уж тем более — этого гребаного Памперса. Гера потушил недокуренную сигарету и выдернул из пачки другую. Он зажег ее и покрутил рукой в воздухе:

— Этот мой папаша, он каким был? Умным?

— Он был в порядке!

Гера кивнул и уставился на кошку. Глядя, как кошка брезгливо ест новую пищу, он смилостивился:

— Вот кто у нас аристократка! Ты посмотри, как она сидит! Как английская королева! Интересно, она помнит его?

— Кого — его?

— Моего отца!

— У кошек короткая память.

Он посвистел кошке и, когда она вспрыгнула ему на колени, погладил ее. Рука у него была, как у отца. Карина составила грязную посуду в моечную машину и тщательно вымыла щеточкой детскую бутылку. Задумчиво продолжая гладить кошку, Гера сказал:

— Давай заведем собаку? У собак длинная память. Я читал…

Она перебила его.

— Смотри, — она показала на его правый глаз, который раньше у него дергался почти непрерывно, — ты уже гораздо лучше! Все отмечают!

Гера еще немного поворчал, жалуясь на свою сестру Лолу, которая его сводила с ума.

— И почему я должен спать с беби Сэмом в одной комнате? Пусть она его берет к себе.

— Потерпи еще пару месяцев!

— А что будет через пару месяцев?

— Снимем квартиру побольше в каком-нибудь красивом месте. Там будет бульвар и кафе. Все будет, как раньше, только лучше. Отдадим беби Сэма в ясли, будем читать, ты будешь готовиться к экзаменам, поступишь в Гарвард!

Она апеллировала к его тщеславию. Гера считал себя неотразимым. Но иногда он также считал себя ничтожеством, земной плесенью. У него были перепады. Она сказала:

— Скоро праздники. Пойдем в гости на барбекю…

Он помолчал.

— В каком районе?

— Что?

— В каком районе мы снимем квартиру?

— Можем в старом, где жили.

Она встала и, набрав полный чайник воды, поставила его на плиту. Потом села напротив брата за стол.

— Это не я! Он первый начал!

Она кивнула и выжидающе посмотрела на него.

— Ну?

— Да ладно, неохота.

— Скажи!

— Он назвал тебя проституткой!