Врач вздохнул, снял перчатки, встал с металлического стула, пошел к раковине.
Через плечо бросил:
— Одевайся.
Открыл воду, принялся мыть руки.
Девушка неуклюже слезла с гинекологического кресла, зашла за клеенчатую занавеску, натянула трусики, джинсы, носки.
Заправила футболку.
Зашнуровала кроссовки.
Постояла, собираясь с духом.
Отодвинула занавеску, подошла к столу, теребя в руках ремешок от сумки.
— Ну что, Лев Федорович, не томите. Беременна?
— Нет, Лера, — врач серьезно посмотрел на девушку.
— А может анализ крови?
— Не надо.
— Почему это?
— Менструации у тебя регулярные. Осмотр нормальный. Анализ крови не нужен. Правда. Ты не беременна, Лера. Иди домой.
— Я домой не могу. Вы же знаете. Наш дом разбомбили.
— Лера, ты опять? Мать с тобой? Позови-ка ее ко мне.
Девушка послушно кивнула, выглянула за дверь.
— Мам, иди сюда.
В кабинет зашла хорошо одетая женщина со следами ботокса на лице.
— Привет, Лева, — сказала она тихо, повернулась к дочери, —Лера, подожди меня за дверью, хорошо?
Девушка пожала плечами, вышла.
Женщина уселась, стараясь держать плечи прямо.
— Карина, — врач посмотрел на нее укоризненно, — я же тебе уже объяснял. Лере не гинеколог нужен, а психолог. А то и психиатр. Она уже пятый раз ко мне приходит. Первый понедельник каждого месяца. Я по календарю проверял.
— Нам к психиатру нельзя. У нас сессия скоро.
— Причем тут сессия?
— В университе узнают. Исключат.
— Да почему же исключат?
— Ну не знаю. Признают недееспособной. Недее... учебной.
— Скажи, Карина. Мы сколько лет с тобой знакомы?
— Лет тридцать. А что?
— А то. Я помню, как мы в детстве на даче в казаки-разбойники играли. Как на свадьбе у вас с Гошкой свидетелем был. Как ты ко мне беременная Леркой приходила. Как Гошку хоронили. Ты мне доверяшь?
— Конечно, Лева.
— Тогда слушай и запоминай. Лере нужен психиатр. У нее что-то не то в голове происходит. Она думает, что беременна, раз в месяц настаивает на осмотре. Утверждает, что полгода назад ее изнасиловали. Но ведь ничего этого не было, правда? Мы с тобой уже неоднократно это обсуждали.
— Не было, — Карина наклонила голову, — Ни полгода назад, ни позже. Ты же знаешь Леру. Она домашняя девочка. Универ — дом — компьютер. У нее и подруг-то нет. По барам не шляется. Парень был год назад, но так, несерьезно, расстались по обоюдному согласию. Мужчины в наш дом не ходят. Ни к ней, ни ко мне, — она усмехнулась.
— Тогда откуда этот бред? И еще. В последнее время она утверждает, что ей негде жить. Что ее дом разбомбили. Я представляю примерно, когда это все началось. И представляю, из-за чего.
— Из-за чего? — Карина подняла голову, внимательно посмотрела на врача.
— Из-за спецоперации этой идиотской. Нагляделась ужасов в интернете. Но все это, слава богу, кончилась. И вы в Москве живете, а не в Буче. Вас не бомбили и не насиловали. А ей кажется, что да. Есть такое понятие в психиатрии. Чувство вины. Они его еще восьмым чувством называют. Так что ей к ним. К психиатрам. Не ко мне. Пойми, пожалуйста.
— Хорошо, Лева, — Карина поднялась, — я займусь этим. Может, посоветуешь кого?
Врач кивнул, открыл ежедневник, полистал.
— Я уже навел справки для вас. Вот. Сытин Аристарх Николаевич. Очень толковый. Отзывы хорошие. Если хочешь, я ему позвоню, договорюсь. Мы с ним знакомы. Однажды я оказал ему некую услугу. Дело давнее, но я думаю, он меня помнит.
— Сытин, так Сытин, — устало ответила Карина, направляясь к двери. — Спасибо, тебе Лева. Будем на связи. Береги себя.
Врач кивнул, махнул женщине рукой, потянулся к телефону.
— Але. Аристарх Николаевич? Здравствуйте. Лопухин беспокоит. Лев Федорович. Помните меня?
Из трубки послышался раскатистый бас:
— Конечно, Лева, еще бы не помнить. Добрые дела не забываются. У меня вот-вот прием начнется, так что особо болтать времени нет, но если у тебя что-то важное, то давай встретимся после шести в «Стекляшке», ты же рядом работаешь? Да и мне по дороге.
— Отлично, Аристарх Николаевич. Буду.
Рабочий день кончился, как кончается все на свете, Лева пришел первым, уселся за дальний столик, заказал кофе, уставился в окно.
— Осень в этом году плаксивая, — подумал он.
— Здравствуй, Лева, сколько лет, сколько зим, — раздался знакомый голос, и врач обернулся.
К столику направлялся высокий мужчина с роскошной шевелюрой и благородным лицом, чем-то напоминавшим сербернара. Он шел, сильно прихрамывая, в руках нес костыли.
— Аристарх Николаевич! — воскликнул Лева и встал, с удивлением поглядывая на костыли.
— Не обращай внимания, — махнул тот рукой, осторожно усаживаясь за столик. — Вот такой я теперь красавец, что скажешь, а?
Лева помог с костылями, поставил их в угол, прислонил к стене.
— Травма? Перелом? — спросил мимоходом.
— Да нет, какой перелом, — усмехнулся психиатр, — ногу оторвало. Протез теперь делать надо. Пока на костылях.
Лева посмотрел под стол, увидел две ноги в начищенных ботинках, нервно сглотнул.
— Где же вас так угораздило? — спросил, не удержавшись.
— В Мариуполе. Бомбежка. До подвала не добежал.
— Не понял?
Психиатр посмотрел строго.
— Не тупи, Лева. Ты что, тоже из этих?
— Из каких этих?
Подошел официант, Аристарх Николаевич вальяжно кивнул, закинул ногу за ногу, заказал кофе.
— Из каких, из каких, — пробормотал и хитро прищурился, — из тех самых.
Может, скажешь, и войны никакой не было?
— Отчего же, — осторожно ответил Лева, — была война. Была и кончилась. Был суд в Гааге. Украину отстраивают. Беженцы почти все вернулись. Зеленскому дали нобелевку мира. Все путем.
— Ну, вот и хорошо, — радостно забасил психиатр, — значит, ты понимаешь, о чем я. А то, когда я к оротопеду своему прихожу, прошу мерки с культи снять, ну, для протеза, так он все отказывается, время тянет, делает вид, что не понимает, о чем я.
— Но как вы попали в Мариуполь? — Лева уставился на психиатра.
— Что значит, как попал? — тот нахмурился. — Живу я там. Вернее, — он задумался, — жил. Раньше.
— Когда? — Лева вдруг подумал, что дальше расспрашивать не надо.
— Когда, когда, — забормотал психиатр и вроде даже рассердился, — Что за допрос такой. Говорю тебе — ногу оторвало. Бомбили нас. Чего непонятного?
— Да нет, все понятно, — Лева постарался говорить медленно и спокойно. — Ну, тогда давайте кофе пить.
— Дело говоришь, — психиатр сдул пенку, сделал глоток. — Теперь рассказывай, что за просьба у тебя. Посмотреть кого? Депрессия? Психоз?
— Э-э.... — Лева помотал головой, — да ничего срочного на самом деле.
— Давай-давай, не стесняйся, случай сложный? Психиатр требуется?
Лева с сомнением посмотрел на собеседника, но продолжал:
— Пациентка одна. Проверяется каждый месяц у меня. На беременность. Настаивает, что ее изнасиловали полгода назад.
— А на самом деле?
— А на самом деле нет. Мне кажется, тут нужна ваша профессиональная помощь.
— Понятно. Я такие случаи в последнее время встречаю очень даже часто. Так что поглядим, что можно сделать. Дай им телефон моей клиники, пусть скажут, что от тебя. На следующей неделе приму.
— Вот спасибо, Аристарх Николаевич, выручили. Это дочка моей давнишней приятельницы, жалко девчонку.
— А то, — кивнул психиатр, — нынче всех жалко. Сам-то как?
Лев махнул рукой.
— Сам ничего. Только вот Ляля от меня ушла. Ну, да вы, наверное, уже слышали.
Психиатр внимательно поглядел на Леву.
— Ушла. Вот как. Сожалею.
— И я. Недавно совсем ушла. Еще не привык.
— Может тебе таблеточки прописать? Легкие.
— Нет, спасибо, Аристарх Николаевич. Справлюсь. Мужик я или не мужик...
— И то верно.
Психиатр допил кофе, отставил чашку, вздохнул.
— Ну ладно, пойду я потихоньку. День кончается, пора домой.
Лев встал, пожал собеседнику руку.
Тот кивнул и бодро зашагал к выходу, потом, будто что-то вспомнил, остановился, вернулся за костылями и заковылял, сильно припадая на правую ногу.
Лев снова уселся за столик, достал телефон, набрал номер. Долгие гудки сменились металлическим голосом автоответчика.
Лева быстро заговорил:
— Але, Ляля. Это я. Ты дома? Мне нужно тебя увидеть. Я приеду через полчаса.
Он заплатил за кофе, вышел из кафе, вернулся на стоянку.
Через полчаса был дома. Зашел в темную прихожую, включил свет.
Бросил сумку, зашел на кухню, открыл пустой холодильник. «Надо было в кафе поесть», — мелькнула мысль.
Достал из бара бутылку, стакан, налил виски на два пальца, пошел в комнату.
Со стены смотрела Ляля — знакомый художник сделал портрет с фотографии.
Лева дошел до телефона, включил автоответчик, прослушал свое собственное сообщение, стер, уселся в кресло напротив портрета, пригубил виски, закрыл глаза.
В это время Аристарх Николаевич сидел за ужином со своей женой, рассказывал, как прошел день.
— А потом позвонил Лева. Помнишь его? Ну, Лева-гинеколог? Он еще тогда нашей Сонечке помог?
Жена кивнула, встала, налила добавку борща.
— Так вот. Позвонил, попросил встретиться. Я, конечно, не смог отказаться. Ты же знаешь, какое у него горе случилось?
Жена молча пожала плечами.
— Ну как же. Я тебе рассказывал. Про его жену. Ляля, красавица. Она погибла в самом начале войны. Так глупо погибла. Поехала родителей навестить. В Ирпень, это под Киевом. А вернуться не успела. Ни могилы не нашли, ни тела. Лева долго не работал, пил. Потом кое-как пришел в себя. Недавно вышел на работу. Все-таки полгода уже. А тут позвонил. Я думал — за таблетками. Оказалось, все гораздо хуже. Он до сих пор в стадии отрицания. Говорит, что жена его бросила. Знаешь... Ему нужна серьезная профессиональная помощь. Я, пожалуй, этим займусь.
Аристарх Николаевич заморгал, замолчал, приналег на борщ.
Жена сидела напротив, подперев голову рукой.
— Ну, а ты чего грустишь, — психиатр отложил ложку, сделал голос веселым, — у меня и хорошая новость есть. Был у оротпеда. Мерки с культи сняли. Протез будем делать. Жить будем, голуба моя. Будем жить. Хватит уже про войну. Кончилась война-то.
Жена тихо заплакала.
Аристарх Николаевич отодвинул тарелку с остатками борща, нахмурил брови.
— Или не кончилась? Что-то я не пойму. Ну-ка, включи новости. Скоро Соловьев выступать будет. Вот он точно скажет.