• 2022-3(37)

Менаше бен Исраэль подвёл Баруха Спинозу к столу, на котором лежал свёрнутый манускрипт. Он развернул начало манускрипта и попросил Баруха прочитать его заглавие. Заглавие было написано на португальском языке и гласило «Формы основ».

— Дон Ицхак Абарбанель, который написал эту книгу, был выдающейся личностью. Он преуспел во всём, за что брался. И в государственных делах, и в торговле, и в изучении Священных Писаний, и в изучении мудрости древних греков. Он написал этот трактат об устройстве мира в семнадцать лет. «Формы основ» был опубликован как приложение к богословскому трактату «Венец старейшин». Однако в отличие от опубликованного трактата в этом манускрипте имеются две дополнительные части: «О неизбежности порядка вещей» и «О призрачности человеческой воли». У этого манускрипта замечательная судьба. Дон Ицхак Абарбанель перед самым изгнанием евреев из Испании был главным казначеем Изабеллы и Фердинанда. Он пробовал противостоять решению католических королей и три раза представал перед королевской четой, но всё напрасно. Что бы он ни предлагал — огромный откуп, ограничения на священнослужение иудеев и ограничения районов проживания — отвергалось на королевском совете. Влияние великого инквизитора Томаса Торквемады, который одновременно был духовником Изабеллы, было невероятно сильным. Торквемада нашёптывал Изабелле, что присутствие евреев тлетворно действует на новых христиан и ересь неискоренима, пока они проживают на земле испанской. Что угроза потери талантливых учёных, сановников, медиков, юристов и торговцев вполне компенсируется конфискованным имуществом. Что могущество Испании напрямую зависит от могущества христианской веры. Если королевство Испании является телом Христовым, то Церковь — это дух Христа. Что, собранная воедино королевской четой, Испания, станет первой среди христианских государств и зенит её могущества и славы будет длиться вечно. Фердинанд и Изабелла объявили, что их решение бесповоротно и все евреи должны решить, остаются ли они в своей вере и тогда покидают Испанию в течение трёх месяцев, или крестятся. Для дона Ицхака и многих других решение было однозначным — он был готов потерять всё своё имущество, поменять родину на чужбину, но не предавать веру отцов — Авраама, Ицхака и Якова. В знак смирения с монаршей волей Дон Ицхак склонился перед Фердинандом и Изабеллой и снял с пояса связку ключей от государственной казны. Потеря главного казначея королевства, конечно, неприятна, рассуждали Фердинанд и Изабелла, но вот потеря сына Дона Ицхака — Йехуды Абарбанеля — гораздо более существенна. Он был лечащим врачом Фердинанда, Изабеллы, и их детей. Его знания, интуиция и успехи на медицинском поприще были настолько велики, что его завистники говорили, что без колдовства и сговора с самим сатаной то, что он делал, было абсолютно невозможно. За три года до этого Йехуда поднял на ноги наследника Испанской короны, Хуана Арагонского. В то время, когда другие лекари отчаялись спасти лихорадочное, тщедушное тело мальчика от приближающейся смерти и пытались выйти из поля зрения скорбящих родителей, Йехуда продолжал проводить лечебные процедуры с дьявольским упорством до его полного выздоровления. Терять человека, от которого могла зависеть жизнь королевского семейства, никак не хотелось. На помощь вновь пришёл Томас Торквемада. Он посоветовал «католическим королям» взять в заложники однолетнего сына Йехуды, Ицхака, его первенца, названного так в честь своего деда, Дона Ицхака. Когда перед самым отплытием маленький Ицхак исчез вместе со своей няней, Йехуда и вся семья пустились на поиск младенца. Но всё было тщетно. Ицхак бесследно исчез. Дон Ицхак и Йехуда пытались задействовать свои прежние связи, однако теперь все двери перед ними были наглухо заперты. За два часа до отплытия, на палубу корабля поднялся человек в маске. Когда он снял её, дон Ицхак и Йехуда признали в нём секретаря короля, Антонио Мартинеза дель Польгара. Антонио Мартинез дель Польгар был сыном друга Дона Ицхака, автора известной летописи «Хроника жизни католических королей» Фернандо дель Польгара. Сам Фернандо дель Польгар уже несколько лет был парализован, и все ожидали его скорой смерти день за днём, смерти, которая так и не приходила. Антонио Мартинез и Йехуда Абарбанель были сверстниками, и их пути время от времени пересекались. Они не были друзьями, но чествовали симпатию друг к другу, симпатию, которая не переросла в дружбу, может быть из-за того, что Антонио Мартинез был из семьи марранов. А почти всякий крещёный еврей старался держаться подальше от евреев, чтобы его не заподозрили в симпатиях к иудаизму. Антонио Мартинез объяснял, что он неофициальный представитель королевской четы и что если он хочет получить своего сына обратно, то ему нужно будет остаться и принять христианское вероисповедание. Антонио Мартинез извинился и сказал, что он сожалеет, что ему приходится выступать в такой неприглядной роли, но он всего лишь посланник и исполняет монаршую волю. Перед уходом Антонио Мартинез просил передать обещание королевской четы, что если он согласится остаться, то вдобавок к своему имуществу и имуществу своего отца получит постоянную годовую ренту в 1000 флоринов для себя и своего потомства, а также земельные владения в отвоёванной недавно у мусульман Гранаде. Как только Антонио Мартинез вышел, то Йехуда пал на колени перед отцом и спросил, что ему делать. Дон Ицхак ответил, что ему самому решать, что выбрать — веру праотцов или своего сына. Всё, что я могу сделать, сказал Дон Ицхак, это рассказать, как поступали наши великие предки, и, может быть, из этого ты вынесешь что-то полезное для себя. Давным-давно, когда почти весь Иберийский полуостров был под властью арабов, личным врачом и ближайшим советником у кордовского халифа Абеда Рахмана III был иудей, которого звали Хасидаи эбн Шапрут. Он был настолько близким человеком к халифу, что тот не принимал ни одного решения, не посоветовавшись с Хасидаи. Халиф не мог назначить иудея на должность главного визиря или казначея и поэтому поставил его во главе налоговой службы. А так как практически все доходы халифата собирались с налогов, то Хасидаи стал ключевой фигурой в государстве, без участия которого невозможно было себе представить ни одного значительного дела. Близость к халифу никоим образом не отвратила Хасидаи от своих единоверцев, а, напротив, он стал играть важную роль в становлении и процветании еврейской общины. Хасидаи выступил защитником прав еврейской общины, когда были какие-либо поползновения их нарушить. Более того, он использовал влияние халифа, чтобы защищать права своих единоверцев по всему миру. Хасидаи защищал и помогал иудейским общинам в их конфликтах со светскими и религиозными властями Византии, Франции, Италии и Германии. Но, конечно, наиважнейшей своей задачей он считал укрепление и процветание еврейской общины на Иберийском полуострове. Молодая иберийская община разрасталась очень быстро вследствие благоприятного отношения к ним кордовских халифов. Сюда стекались евреи со всех уголков Европы, Африки и Азии. Но была одна большая загвоздка, которую даже всесильный халиф не мог разрешить. Что может быть более важным для иудея, чем вера в Бога Авраама, Ицхака и Якова? Что может быть важнее, чем знание Закона и Святых Писаний, которые накоплены в течение тысяч лет и дают ответ на любой вопрос для верующего еврея? В молодой общине не было уважаемых раввинов, знатоков Талмуда, которые могли бы в силу своих знаний и авторитета решить вопросы, касающиеся религиозной жизни членов общины. Приходилось обращаться к Вавилонским мудрецам почти по каждому мало-мальски спорному вопросу. Для того чтобы общине процветать так, как процветают более старые общины Италии, необходимо иметь собственных знатоков Устного и Письменного Законов. Такая возможность представилась, когда адмирал кордовского халифата Ибн Румахиас вернулся с долгого похода по Средиземному морю и предстал перед халифом. Адмирал вошёл во дворец в сопровождении своих матросов и рабов, несущих сундуки с награбленной утварью. Вслед за ними солдаты из гвардии халифа вели две дюжины пленных, взятых адмиралом во время похода. Пленные были сильно истощены и еле волочили себя по мраморному полу дворца. Большинство из них были испуганы и сразу же пали ниц перед халифом, покрыв голову ладонями в знак послушания и покорности. Лишь двое пленников — долговязый подросток и средних лет мужчина с перебинтованной рукой и исковерканным левым ухом, хотя и преклонили колени пред халифом, подняли голову и выровняли взгляд с самим халифом. Опешив на долю секунды от подобной наглости, адмирал подбежал к ним, выхватил клинок из ножен и взмахнул им над головами неверных. Уже когда все присутствующие в своих мыслях отделили головы непослушных от их тел, прозвучал спокойный голос халифа, который остановил адмирала, а потом обратился к пленным: «По какой причине вы проявляете неуважение ко мне, наместнику пророка Мухаммада на земле? Всесильному и всемогущему халифу Кордовы и Магриба — Абу-л-Мутаррифу Абд ар-Рахману III ибн Мухаммаду Победоносному? Почему вы не притупляете свой взор и не покрываете свои глаза и головы ладонями? Вы хотите, чтобы мои стражи вырвали вам глаза и в острастку другим приковали вас к воротам моего дворца?» Пленный с искорёженным ухом снова склонил голову перед халифом, а вслед за этим приподняв её и смотря прямо в глаза халифу, произнёс: «О, великий и могущественный халиф! В этом нисколько нет неуважения. Совсем напротив! По всему миру известна ваша богобоязненность и благочестие. Если бы мы закрыли глаза и не смели на вас посмотреть, то тем самым мы бы охулили имя Бога и запятнали ваше благочестие! В нашем Святом Писание написано: “И сказал Бог, обращаясь к Моше: сойди, предостереги народ, чтобы не прорывались они к Богу, желая увидеть его, а то падут из него многие”. Запрет лицезреть Господа Бога никоим образом нельзя переносить на людей. Поэтому с нашей стороны это было бы богохульством — уподоблять Бога с кем бы то ни было, даже если речь идёт о величайшем из людей, которым, несомненно, является его величество». Пленник говорил отрывисто, сильно сипя на прекрасном классическом арабском языке, невиданном в этих краях. Халиф был явно обескуражен дерзким заявлением пленника, который пытался показать несоответствие его требований религиозным нормам, и всё это на основании своих Священных книг. Он не знал — приказать казнить этого наглеца или помиловать. Конечно, еврейский Муса является пророком для всякого благочестивого мусульманина, а Пятикнижие почиталось Мухаммадом, однако только Коран являлся для халифа абсолютным авторитетом. Нужно будет собрать совет имамов и кари и рассмотреть этот вопрос, а пока что халиф приказал позвать Хасидаи эбн Шапрут. Хасидаи эбн Шапрут пришёл и выслушал рассказ пленника. Тот рассказал Хасидаи эбн Шапрут, что его зовут Рабби Моше бен Ханох и он талмудист из знаменитой иешивы в городе Сура, к западу от реки Евфрат в Вавилоне. Он вместе со своим сыном, тем самым долговязым подростком, который был с ним, женой Эстер и ещё тремя замечательными знатоками Талмуда держали путь из итальянского города Бари в Вавилон. Они ездили в Бари чтобы собрать пожертвования у местной еврейской общины на нужды своей иешивы. Денег, которые им удалось собрать, должно было хватить на существование иешивы на два года вперёд. Уже возле берега Кипра их корабль перехватила флотилия адмирала. Когда корабль адмирала пошёл на абордаж и пленение их было неизбежно, жена Рабби Моше бен Ханоха в страхе перед надругательством над собой и своей верой вопросила своего мужа: воскресают ли утопленники из мёртвых? Рабби бен Ханох в слезах ответил цитатой из псалмов царя Давида: «Господь сказал: от Васана возвращу, выведу из глубины морской». Эстер обняла напоследок своего сына Ханоха бен Моше и, спрыгнув с борта корабля, исчезла в морской пучине. В течение последующих шести месяцев рабби Моше бен Ханох со своим сыном и остальными равнинами томились в трюме корабля и за всё это время ни разу не видели дневного света. Пленники ели один раз в день из одной миски с корабельными крысами. Но если люди из-за таких тяжёлых условий истощались и превращались с каждым днём во всё более немощных существ, то крысы с каждым днём становились всё злобнее и опаснее. Однажды одна из крыс, посчитав, что рабби Моше бен Ханох съел её порцию еды, вцепилась и повисла на его левом ухе. Только ценой потери части уха ему удалось оторвать её от себя. Худшей участи удостоился престарелый рабби Натан бен Элиэзр, которого крысы загрызли насмерть. Крысы никоим образом не признавали талмудического авторитета раввина. С этого момента их тюремщики, которые наслаждались каждодневным ужасом и страхом пленников, были вынуждены приложить усилия для вылова и истребления большинства крыс. Никто из них не хотел лишаться части выкупа. Первым был выкуплен рабби Шмарья бен Эльханан. Его выкупила иудейская община Каира, в котором корабли адмирала сделали короткую остановку на отдых. После этого пришла очередь рабби Хушиелья бен Ханана. Иудейская община города Кайруана в Тунисе выкупила рабби Хушиелья и помогла ему построить иешиву, во главе которой он стоял до самой своей смерти. И вот сейчас, когда он и его сын прибыли в Кордову, они надеются, что местная иудейская община посодействует их освобождению и скорому возращению домой. Хасидаи эбн Шапрут доложил халифу о возможной выгоде для государственных интересов халифата, если удастся оставить одного из вавилонских мудрецов у себя. И действительно, рабби Моше бен Ханох остался в Кордове и вскорости с помощью местной общины основал знаменитую Кордовскую иешиву. По распоряжению халифа он был назначен главным судьёй еврейской общины и главой Кордовской иешивы, а после его смерти его сын был назначен эту должность. Судьба может распорядиться по-разному. То, что кажется невыносимым и ужасным вначале, может оказаться со временем вполне приемлемым решением в тяжёлой ситуации. Дон Ицхак подошел к Йехуде, положил свои тонкие, иссушенные ладони на его голову и сказал ему: «Сейчас ты стоишь перед трудным выбором. Я не знаю, какое решение ты примешь, но так или иначе оно будет непростое и у него будут тяжёлые последствия для тебя. Знай лишь, что твоя боль — это моя боль, и как бы ты ни поступил, я никогда не буду тебя осуждать». Через два часа корабль вышел из гавани на восток по направлению к Италии, унося с собой разрывающийся плач матери и безмолвное горе отца маленького Ицхака. В тот же день из Палос де ла Фронтера в Андалусии отчалил флагманский корабль «Санта-Мария» в сопровождении двух каравелл — «Пинты» и «Нинья». Итальянский мореплаватель, получивший финансирование Испанской короны благодаря поддержке Дона Ицхака, Христофор Колумб, плыл на запад, навстречу новому и ещё неизвестному свету. Горе и надежда, побратимы великих событий, разошлись по разные стороны мира. Великий инквизитор, Томас Торквемада взял маленького Ицхака к себе на воспитание. При крещении мальчика нарекли именем Педро, в честь отца Томаса. С тех пор в Испании он был известен под именем Педро Торквемада. Насколько великий инквизитор был беспощаден к заподозренным в ереси марранам и морскам, настолько он был мягок и милосерден к своему маленькому воспитаннику. Маленький Педро часто садился на колени Томаса, держал маленькими ручонками его широкие скулы и всматривался в выступающие из-под бровей широкие, глубоко посаженные глаза инквизитора. Великий инквизитор часто говорил своим приближённым, что этот крещёный мальчик иудейской крови будет наибольшим подобием Сына Божьего, Иисуса Христа. Что его чистота и невинность, пылкость его веры и убеждений, кротость, послушание и ум станут человекоподобным воплощением христианской веры. Даже родословная семьи Абарбанель, восходившая к царю Давиду, служила в понимании Томаса подтверждением его слов. Этого мальчика нужно оберегать от всяческих опасностей и в первую очередь от искажённых понятий веры, лживых знаний, фантастических баек и сказок. Чем дальше, тем больше Томас занимался обучением Педро. Он был убеждён, что только он сможет предотвратить порчу мальчика. Не то чтобы он не доверял учителям своего Доминиканского ордена, которые являлись лучшими учёными мужами своего времени, однако всякое их неосторожное слово, неудачный пример, маленький смешок приводили его к убеждению, что только он сможет провести ребёнка по дороге жизни, оставив его таким же чистым и невинным, как сейчас. Вечерами они сидели вместе после еды и молитвы и молча смотрели, как огонь поедает поленья в камине. Они могли сидеть долгие минуты и всматриваться в пляшущее синеватое пламя огня. Огонь завораживает, огонь очищает и возвращает извращённое и ущербно выросшее в предыдущее состояние, гораздо более невинное и целомудренное. Когда Педро было шесть лет, Томас взял его на аутодафе в центре Вальядолида, города, в котором он родился. Педро сидел возле Томаса в центральной ложе и смотрел на длинную процессию странных человечков в остроконечных шапках и длинных раскрашенных самбенито. На исходе церемонии стражи отделили шестерых человек, четырёх мужчин и двух женщин, возвели их на помост и привязали к шести столбам, развёрнутым дугой к трибуне зрителей. Когда столбы подожгли и человечки стали исчезать в пламени огня, Томас и Педро сидели молча, как и в те вечера, когда огонь поедал деревянные поленья в камине. Великий инквизитор умер, когда Педро было девять лет. Он угасал потихоньку, в течение нескольких недель. Рана, полученная на щиколотке во время ночной прогулки во дворе монастыря Святого Томаса Аквинского в Авиле, воспалилась и поглотила в гангренной лихорадке сначала ногу, а потом и самого старца. Секретарь Томаса подвёл Педро к ложе инквизитора. Томас лежал в полуобморочном состоянии. Изогнутые тени монахов и медиков то появлялись, то исчезали на стенах и потолке кельи. В келье сильно топили, и смрад спёртого тёплого воздуха, разлагающегося тела и лечебных трав не позволял присутствующим находиться там больше получаса. Томас узнал Педро, когда тот, прорвав дымовую завесу пряных трав, приблизил своё лицо. Путаными словами и заплетающимся языком Томас благословил Педро и наказал ему идти вслед за ним тропой очищения тела Христа от язв, ран и изъянов иноверия и ереси. На последнем издыхании великий инквизитор прошептал строчку из Евангелия Иоанна: «Кто не прибудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветки собирают и бросают в огонь». Вскорости великий инквизитор испустил дух, оставив своих соратников готовиться к приезду Его Величества на похороны. После смерти Томаса Педро проживал и учился в семинарии монастыря Святого Томаса Аквинского, а по достижении совершеннолетия вступил монахом в доминиканский орден. Уже через два года великий инквизитор Испании Франсиско Хименес де Сиснерос самолично предложил Педро Торквемаде присоединиться к следственным органам инквизиции Кастилии. Педро быстро продвигался по служебной лестнице. Сотоварищи славили его рассудительность, решительность и холоднокровие, ценили его беспощадность к врагам Церкви. Правда были такие, которые, сравнивая Педро с великим инквизитором Торквемадой, замечали, что у старшего Торквемады в отличие от младшего вера в дело своё и в Христа буквально переливалась по сосудам тела всего и огнём выходила из очей его, испепеляя всё вокруг. Младший Торквемада, говорили за его спиной, очень исполнительный и решительный, но с таким же успехом мог бы стать мясником на бойне. Такие мнения, однако, не помешали Педро получить назначение главой трибунала города Толедо. Впервые получив возможность действовать самостоятельно, да ещё в таком важном городе, как Толедо, Педро активно приступил к выявлению всякого рода ереси среди жителей города и окрестностей. Первым делом Педро распорядился опубликовать «Указы о божеской милости», в соответствии с которыми в течение ближайшего месяца жители города могут прийти в инквизицию, покаяться в своих грехах и, получив небольшой штраф или лёгкое наказание, после причастия вернуться в лоно Церкви. Вслед за этим подчинённые Педро пошлют своих людей собирать тайные доносы на всех подозрительных членов общины города. Затем последуют аресты, и тайные следствия станут явными. Апогеем всего должно стать массовое аутодафе, которое при старом и больном главе инквизиции Толедо не проводилось уже больше пяти лет. Необходимо искоренить на территории города всякие проявления ереси, и тогда город предстанет образцом мирской жизни в христианской вере и в послушании. Когда Педро уже уходил с заседания совета, на котором он огласил свои распоряжения, то услышал, как в разговоре двух монахов один шёпотом говорил другому: «Этот жид совсем распоясался и из пупка лезет, пытаясь выслужиться». Он попытался не обращать внимания на сказанное, и всё же эти слова запали в голову Педро и с тех пор терзали и не давали ему покоя. Имели они в виду его или кого-то другого? Наверняка его. И правда, говорили, что Томас Торквемада родился в марранской семье. Однако он приёмный сын Томаса, а не родной. Он никогда не задавался вопросом, кто его родные родители. Его это никогда не интересовало. Ему было понятно и вполне достаточно, что его мать и отец — это Томас Торквемада и сама Церковь. Эта насмешка задела его. Его гордыню. Ему было обидно и больно, что ему приписывают принадлежность к народу, который являлся главным источником зла во всем христианском мире. Евреи разносят заразу иудаизма повсюду, где они появляются, и даже когда они уходят, тайные язвы болезни остаются и исподволь растлевают христианские души. Только огонь может очистить древо жизни от угасания и гибели. Конечно, Сын Божий Иисус Христос и апостолы родились в еврейских семьях, да и предки великого инквизитора Торквемады имели еврейские корни, и епископ Бургоса Пабло де Санта-Мария и всё же… И всё же даже если ты крещёный, то ты навсегда останешься грязный, как свинья.[1] И твои дети, и дети твоих детей. Если в тебе есть кровь этого народа, то тебе нужно каждый раз заново доказывать свою веру. Аутодафе — это для тебя. Слова недостаточны, ты должен продемонстрировать акт веры. Ты всегда в подозрении: правильно ли ты исповедуешь свою веру. Ему определённо необходимо снять с себя эти подозрения. Обвинения в карьеризме его также задели, и всё же не так сильно, как предыдущее обвинение. Понятно, что они говорили это из зависти и своей лености. Они не понимали своей роли как авангарда христианской веры, как наконечника Церкви. Они думают, что их частная вера, что их собственное, один на один общение с Богом, достаточно. Но они ошибаются. В инквизиции мы все связаны великой миссией очищения христианской общины и веры от иудаизма и ереси. То, что они рассматривают его миссию как карьеризм, говорит всего лишь об их недальновидности. Он молится богу, он выполняет все предписания христианства и не отступает от них ни на йоту. Он обладает блестящими знаниями Священных Писаний и учений отцов церкви. Ну а то, что Иисус Христос сам не явился ему, как явился Святому Павлу, так что из этого? А кому он явился? С кем он разговаривал? Своими деяниями он заслужит эту возможность, и всемогущий, милосердный Господь озарит его Своей благодатью. Вскоре, отложив другие дела, Педро поехал в Авило, в монастырь Святого Томаса Аквинского, туда, где находился архив великого инквизитора Томаса Торквемады. Проведя две бессонные ночи, роясь в различных документах и узнав поразительные факты из жизни великого инквизитора, он сумел выяснить, кто его родители и что именно произошло перед отплытием семьи Абарбанель из Испании.

Менаше, прервав свой рассказ, процитировал первые сточки «Божественной комедии»:

«Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины»

 — Он выехал из Авило совершенно другим человеком, чем тот, который сюда приехал. Что-то исчезло, изменилось в нём. Чего-то вдруг перестало хватать. Что именно, он не мог сказать, так как всё ещё не был способен охватить разумом произошедшее. Но то, что он однозначно почувствовал, так это всеобъемлющий страх вначале, а потом опустошённость и ужасную усталость, как будто он целые века беспрерывно тащил камень на гору. Он чувствовал себя, как шар, из которого выпустили воздух. В его голове голосом Томаса беспрерывно звучали строчки из дневника великого инквизитора выписанные из Экклезиаста: «Ибо кто знает, что хорошо для человека в жизни, во все дни суетной жизни его, которые он проводит как тень? И кто скажет человеку, что будет после него под солнцем?». Этими строчками заканчивался дневник инквизитора, как раз перед тем, как он исчез в пламени лихорадки. Как может быть в таком человеке, как великий инквизитор Томас Торквемада, столько сомнений? Это действительно тот самый человек, который силой своих убеждений и веры подчинял своей воле королей и пап, кто послал тысячи человек на костёр? Это тот самый человек, который отобрал у родителей младенца с верой в то, что своим поступком он наделяет его истинной благодатью? Если даже этого беспощадного человека в конце жизни мучили сомнения, то каким образом он, Педро, который всё ещё не нашёл веру в себе, может избежать сомнений? Даже на смертном одре Томас призывал меня продолжать его дело, в то время как его самого бросало между небом и землёй, между адом и раем. Выходит, что всё это ложь! Все слова и деяния вокруг нас не имеют никакой цены и никакого смысла! Когда Педро вернулся в Толедо, подготовка к аутодафе была в самом разгаре. Было необходимо ускорить некоторые расследования, которые продолжались долгие месяцы или даже годы. Педро ощущал в полной мере всю комичность и лживость ситуации, в которой он находился. Он гораздо более виновен, чем многие из тех, которые находятся под следствием. Он должен говорить то, во что более не верит. Невозможность терпеть продолжение подобной ситуации поднимала в нём волны гнева, не находящие, однако, выхода и поэтому загоняемые глубоко вовнутрь. Педро присоединился к допросам некоторых подозреваемых в ереси. В одном случае следователи задержали двух женщин — престарелую мать и её незамужнюю дочь — по подозрению в колдовстве. Женщины проживали в непосредственной близости от моста Святого Мартина и подрабатывали приготовлением сыров и лечением заболевших соседей. Два доноса в инквизицию послужили причиной обысков и ареста. Один донос был получен от местного медика, который со слов своего пациента написал доклад о заклинаниях, использованных женщинами при его лечении. Второй донос был написан со слов соседки, чей пятилетний сын утонул в непосредственной близости от их дома. Было понятно, что зависть и невежество лежали в основе доносов. При обыске и допросах соседей и свидетелей не было получено существенной информации. Однако делу уже был дан ход, и к тому же приближение аутодафе способствовало раскручиванию этого дела. Всего лишь угрозы пытки хватило, чтобы дочь рассказала, что её мать участвовала в сборищах ведьм и поклонении сатане. Мать, в свою очередь, под пытками, красочно рассказала настолько фантастические и неправдоподобные подробности дьявольских сходок, что следователи решили на этом дело закрыть и оставить женщин дожидаться своего приговора на аутодафе в разных камерах. В другом случае марранскую семью Вега обвинили в тайном исповедовании иудаизма. Соседи этой семьи донесли инквизиции, что по субботам члены семьи никогда не выходят из дома. Когда инквизиция пришла к ним домой, то сын главы семьи Антонио Вега был в отъезде, в Валенсии. Следователи забрали с собой главу семейства, Варгаса Вега, который вскорости умер, и его двадцатилетнею дочь Изабеллу Вега. Изабеллу держали в течение полугода в одиночной камере, пытаясь добиться от неё признания в исповедовании иудаизма. Хотя у них дома и нашли молитвенник на древнееврейском языке, однако Изабелла ни в чём не признавалась, а валила всю вину на умершего отца. Педро присутствовал на допросе Изабеллы и после очередного отрицания своей вины он распорядился прекратить расследование и освободить её, не доведя дело до трибунала. Уже через две недели Педро вызвали в Вальядолид, на заседание Совета Верховной Инквизиции во главе с великим инквизитором Франсиско Хименесем де Сиснеросем. Совет озвучил анонимный донос, в котором Педро обвиняли в превышении полномочий, пренебрежении судебными процедурами и симпатиях к еретикам. Обвинения были настолько серьёзные, что по приезде в Вальядолид Педро лишили свободы передвижения. В доносе приводились конкретные случаи, среди которых упоминалось освобождение Изабеллы с нарушением судебной процедуры, а также отмена распоряжения о заморозке и конфискации имущества семьи умершего при допросе подозреваемого в ереси. Часть членов Совета настаивала на аресте Педро и немедленном расследовании обвинений против него, и только поддержка великого инквизитора предотвратила это решение. На следующий день Педро позвали на встречу с великим инквизитором. На встрече Франсиско Хименес де Сиснерос предложил Педро отправиться миссионером в Новый Свет. От предложения великого инквизитора было невозможно отказаться, к тому же это совпадало с желанием Педро сложить с себя полномочия главного инквизитора Толедо и покинуть Испанию. Великий инквизитор дал Педро месяц на сборы. Педро вернулся в Толедо и начал собираться к отъезду в Севилью, откуда должна была выйти каравелла «Сан-Рафаель» в направлении испанского поселения на Ямайке. Вскоре Изабелла Вега, прослышав об отъезде Педро в Новый Свет, пришла попрощаться с ним и поблагодарить за своё освобождение. Изабелла стала первым человеком, перед которым он признался, что его настоящее имя Ицхак Абарбанель. До этого момента чувство двойственности и лжи сопровождало его час за часом, минута за минутой. Когда он молился и когда он шёл спать, когда он разговаривал с великим инквизитором и когда он просыпался. Он не знал, кто он: Педро Торквемада или Ицхак Абарбанель. Имя, которое сопровождало его с тех пор, как он помнил себя, оказалось фальшивой маской, за которой он скрывал своё истинное лицо. В то же время имя Ицхака Абарбанелья казалось ему чужим именем, именем человека, горящего в пламени аутодафе. Это имя теснилось у него в груди, поднималось и оседало. Томилось. Ожидало. Но как только Педро произнёс его вслух, как будто что-то высвободилось, как заклинание. Всё встало на свои места. Он Ицхак Абарбанель, сын Йехуды Абарбанеля и внук Дона Ицхака Абарбанеля. После признания Изабелла решила следовать за Ицхаком Абарбанелем в Севилью. Она выехала из Толедо раньше и прождала в Севилье неделю, пока туда прибыл Ицхак. Вместо «Сан-Рафаеля» они поднялись на палубу корабля «Ель Соль», шедшего в португальскую Мадейру, и оттуда вместе с грузом сахара прибыли во французский Нант. Там они и осели. Ицхак Абарбанель и Эсфирь Вега. Они дедушка и бабушка моей жены, которая является единственным прямым потомком Ицхака Абарбанелья. Так вот, этот манускрипт, который ты видишь перед собой, «Формы основ», Ицхак Абарбанель взял из архива великого инквизитора Томаса Торквемады вместе с другими документами…

— После прибытия в Нант и возвращения в иудаизм Ицхак Абарбанель собирался переправиться в Италию, на поиски своей семьи. По слухам, семья Абарбанелей осела в Неаполе, а потом перебралась в Геную. Однако вскорости Ицхак и Эсфирь Вега женились, она забеременела, и отъезд на поиски родных был отложен. А потом рождение ещё одного ребёнка. Да и повседневные заботы всё время вынуждали его оставаться в Нанте. Только через пять лет после отъезда из Испании он решился отправиться в Италию. Когда Ицхак прибыл в Геную, ему удалось выяснить, что Дон Ицхак уже давно умер и похоронен в Венеции. Его отец Йехуда Абарбанель после смерти малолетнего сына Самуила, а потом и своей жены долго скитался по городам Италии и искал расположения великих вельмож. Он служил придворным врачом у «Великого Капитана» Гонса́ло Ферна́ндеса де Ко́рдова, у Джулио Медичи, когда того избрали папой Клементом VII, a потом вернулся в Неаполь, став врачом вице-короля Неаполя, кардинала Помпео Колонны. Везде, куда бы ни приезжал, он пытался выяснить судьбу своего сына Ицхака. Но даже доверительные беседы с великими мира сего не помогли получить каких-либо существенных сведений о нём. Лишь Джулио Медичи из сострадания к отцовскому горю бросил ему однажды, что сын его жив и служит Богу и что он должен гордиться его самопожертвованием и великими деяниями во имя Всевышнего и истиной веры. В Генуе Ицхак попытался найти могилы своей матери и брата, которого он никогда не видел, но разрушения, причинённые испанцами во время захвата города несколькими годами ранее, затронули и еврейское кладбище. Камни надгробий, проросшие травой, беспорядочно громоздились один на другом. Память о его близких срослась воедино с памятью других и растворилась в небытии. Ехать в Неаполь, находившийся под испанским контролем, было опасно для него, учитывая его прошлое, однако подложные документы вкупе с сопроводительным письмом секретаря генуэзского адмирала Андреа Дориа, состоявшего на службе императора Карла V, гарантировало ему относительную безопасность. По прибытии в Неаполь он узнал, что его отец скончался за два месяца до этого и похоронен в фамильном склепе семьи Абарбанель в Неаполе. Бенвендина и Самуил Абарбанель — его двоюродные тётя и дядя, стоявшие во главе небольшой еврейской общины из ста богатых семей, сумевших откупиться от указа императора Карла V об изгнание евреев из Неаполя, отказались его принять. Беглый инквизитор являлся сомнительным гостем для общины, лавирующей между катастрофой и спасением, между жизнью и смертью. Передают, что Бенвендина сказала: «Слишком поздно и слишком опасно». Ицхак вернулся в Нант через полгода после отъезда и вскоре сумел напечатать поэму своего отца «Плач по времени». В этой поэме Йехуда Абарбанель оплакивает родину и сына, которых он потерял. Отец, который не видит сына, сын, который не видит отца. Отец, который хоронит сына, сын, который хоронит отца.

«Сердце моё пронзила времени бесстрашная стрела» — процитировал Менаше первую строчку поэмы. Но гораздо более известен философский трактат Йехуды «Диалоги о любви». Даже знаменитый Мигель Сервантес в предисловии к своей книге «Дон Кихот Ламанчский» вскользь упоминает этот трактат Йехуды Абарбанеля.

Бенито был увлечён рассказом Менаше, но уже смеркалось, и нужно было возвращаться домой.

Поделиться