• 2021-4 (34)

Написать об этом меня попросили. Не обо всём, правда, а о факте, положившем начало всей истории. Так и случилось: сначала имел место факт, который я должен был описать, а уже следом произошло всё остальное, о чём не рассказать теперь просто невозможно.

Итак, туману с первых строк подпущено немало, что требует принятия конкретных и немедленных мер — то есть последовательного и ясного изложения всей истории.

Короче, звонит мне Николай Макарович Близнюк:

— Вадим, привет! Сколько лет, сколько зим!

«Тонко подмечено», — думаю. Макарыч звонками не балует, а значит, вспомнил обо мне неспроста. Так оно и выходит.

— Ты когда-нибудь писал юморески? — переходит к делу Макарыч.

— Как сказать? — отвечаю. — Разве что для узкого круга. Заморочки всякие для капустников дурацких.

— Надо, чтоб ты написал, — вполне удовлетворённый моим ответом продолжает Макарыч. — Тема есть классная. «Презервативы для собачки» называется.

Молчу — а что тут скажешь? Время, надо заметить, позднее, а я ещё у компьютера — к утру, кровь из носу, нужна смета по монтажу, и вообще не простой день предстоит завтра. А тут ещё сценарий фильма писать надо, рассказ один дожидается шлифовки второй месяц. Ну ладно, презервативы так презервативы — тоже дело, похоже, важное, отлагательств не допускающее.

— Дочка у меня с собачкой по вечерам гуляет, — вдохновлённый моим молчанием Макарыч спешит выплеснуть идею. — Приходит, лапы грязные, а воды нет.

— У кого лапы грязные? — вроде как бы заинтересованно уточняю я.

— У собачки лапы грязные! Представляешь?

— Представляю, — говорю, хотя ни черта не представляю.

Вернее, то, что воды нет, представляю очень хорошо — такое случается и в моём районе. А в целом… Никогда я не понимал этих собачников. Держи её в квартире, корми, выгуливай, а она ещё, оказывается, является домой с грязными лапами. Немыслимое с её стороны свинство.

— …И на диван! — вторит моим рассуждениям Макарыч.

Наверное, всё же зря я так огульно про собачников. Макарыч — охотник, ему без псины нельзя. Он вообще жизнелюб, этот Макарыч.

— …А ты надень ей на лапы презервативы, говорю. А дочка: ну, дай мне презервативы! Откуда у меня?! А сам прикинул: захожу я в аптеку и прошу презервативы. Четыре! На меня та-ак смотрят. А я говорю — для собачки. Короче, ты должен написать юмореску.

Ох, и люблю я это слово — «должен»!

— Ага, — говорю.

И кладу трубку. И напрочь забываю о разговоре.

Забывать-то я забываю, но только временно. Чтобы уяснить, почему именно временно, нужно знать Макарыча. В следующий раз он уже не звонит, а является ко мне лично.

— Написал про презервативы? — интересуется.

— Не-а, — почти беспечно отвечаю я.

— Ну, Вадим, ну что же ты! — пеняет мне Макарыч. — Я ж на родину ехать собрался. На встречу выпускников. Юмореска мне нужна. Блеснуть.

Вот он, момент истины! Ну не бывает, не бывает искусства в свободном, очищенном от шкурных помыслов виде. Хотя прикладные цели могут стоять разные и быть на первый взгляд не всегда заметны. Я полагал, что, навязывая мне художественный образ собачки, обутой в кондомы, Макарыч намеревается ударить по городскому водоснабжению и поиметь на этом чисто гигиенические выгоды. Оказалось, что он вынашивает более честолюбивые планы.

Лет сорок назад Коля Близнюк окончил школу в какой-то тмутаракани и с той поры — надо же, как архаично и сентиментально! — каждую зиму ездит на встречи с бывшими одноклассниками. Там ему, должно быть, рады. И в нынешнем возрасте с лица Макарыча редко сходит улыбка, рот не закрывается, ежеминутно выбрасывая жёваные-пережёваные прибаутки, кочующие — от одного доминошного стола к другому — по просторам весёлой нашей родины. Короче, не трудно представить, какой бомбой слыл Коля Близнюк в школе.

А теперь ему нужно «блеснуть».

— …Я ж артист всё-таки…

После службы на флоте Николай Макарович работал осветителем в театре. Десятилетия спустя, перебрался на сцену. Ролей к себе не примеряет — примеряет себя к ролям и поэтому готов играть всё подряд. Хоть короля Лира, хоть Ромео. А ещё он любит выступать с юморесками.

Стараниями «Аншлага» уже как-то забылось, что для того, чтобы смешить людей по-настоящему, нужно пахать и пахать. Да и талант не помешал бы тоже.

— …Это ж тема какая! — продолжает обольщать меня Макарыч. — Только нужно, чтоб это ты написал.

И тут — видно, застал он меня в хорошем расположении духа — я проникаюсь…

Всю жизнь я сетую на то, что пишущий человек в маленьком городе оказывается в сложных условиях. Из-за умения горожан читать между строк. Что-то они там постоянно выискивают. Неприятностей на этой почве у меня было немало.

Но стоит, пожалуй, и отдать должное своим землякам: они всячески стараются помочь мне писать. Мои земляки открывают мне глаза на объекты «достойные моего пера». Выпив, обещают спонсорскую помощь в издании книг. Останавливают на улице и предлагают как отдельные фразы, так и целые эпические темы. При этом они говорят: «Может, тебе пригодится». Пока не пригодилось, и всё-таки…

Кое-кто из них, по любому поводу, говорит: «Ты должен об этом написать». Опять «должен»!

Кое-кто — интересно, как обозначить женский род для «кое-кто» — говорит: «Пиши, но обо мне — ни в коем случае! Иначе — всё!» И как объяснишь, что я и не собирался и что про неё — про таких же, вернее — всё уже написано-переписано?

А кое-кто, было дело, подходит с иной просьбой: «Напиши про меня». — «А что написать?» — спрашиваю. «Напиши, — говорит, — что я хоть еврей, но хороший». — «Сейчас евреи все хорошие, — киваю. — Точнее нельзя?» — «Ну, — говорит, — ты ж меня по школе помнишь. Напиши, что я всегда дрался, когда нужно было драться…»

Да, золотые сердца у моих земляков. И Макарыч со своей противозачаточной собачкой — не исключение.

— Ладно, — киваю, — но сюжет? Сюжет где? Не вижу.

— Ну, Вадим, ты даёшь! Мне тебя учить? Я прихожу в аптеку, прошу презервативов, дешёвых. Я смущаюсь, девка смущается…

— Старый ты пожарный мерин, Макарыч, — ласково перебиваю я и объясняю. — Ты в каком веке живёшь? Ты можешь смущаться сколько душе твоей угодно, а её не смутишь, не надейся. И почему аптека? Сейчас этого добра на каждом углу хватает.

Презервативы, действительно, можно купить где угодно, в любом киоске, в любом отделе магазина, где соседствуют они с водкой, сигаретами, шоколадом. Даже малый джентльменский набор получается: шоколадка и презерватив. Мы гостям хорошим рады! Не всё у нас так бессмысленно, как может показаться.

— Ну, аптека… — задумывается Макарыч, — для порядка. Помнишь, раньше в аптеках продавали? По четыре копейки.

— Помню, — говорю. — Тальком пересыпанные. У меня ещё сапоги на осень такие были. Ты мне сюжет дай, развитие.

Кажется, он меня не понимает. Ему очень хочется рассказать в кругу друзей юности весёлую историю и, конечно, прослыть артистом. Не рассказывать же ему, как работает он электриком в гараже и как лазает по столбам, принайтовив к ногам монтёрские когти.

Объяснять что-либо лучше всего на примерах.

— Ты про Ярослава Гашека когда-нибудь слышал?

— Гашек, Гашек?.. — не прекращая улыбаться, тужится Макарыч. — Это Швейк который?

— Ага, который про Швейка. Так вот Гашек, прежде чем написать что-нибудь, проигрывал ситуацию в жизни. Если получалось, — писал. Захотел написать про человека, которому не дали покончить с собой, пришёл на мост через Влтаву, залез на перила и ждал, пока его оттуда снимут. Вот тогда получалось убедительно.

— Понял! — оживляется Макарыч и встаёт. — Так! Идём!

— Куда?

— Здрасьте! Презервативы покупать, конечно!

Вот это называется — рассказал на свою голову. Теперь от него не отвяжешься.

— Я буду покупать, а ты слушай и запоминай, а потом мы придём сюда, к тебе, и запишем.

«Уже — мы! — думаю. — Однако!»

— Ты далеко собрался? — застаёт меня в дверях оклик жены.

— Да так, прогуляюсь с Макарычем, — отвечаю как можно беспечней.

— Будешь идти домой, купи кофе.

— Денег нет, — заучено отвечаю я

— Купи разового. Штук несколько

— Ага! — отзываюсь я, сбегая по лестнице.

По дороге в аптеку я пытаюсь заставить Макарыча осмыслить задуманное:

— А как ты купишь четыре? В упаковке их всегда три. Старая традиция. В европейских армиях солдатам выдавали на два дня увольнения. Два на два дня плюс один запасной.

— Где-то я видел по одному в пачке, — бормочет Макарыч. Мысли его, похоже, текут по иному руслу. — А если она его порвёт когтями? Может, надо брать восемь? По два на каждую лапу.

— Не знаю, — говорю. — У меня кошка, и та ещё котёнок совсем. Она и в один с головой влезет.

— Ладно, — решает Макарыч. — В одной аптеке купим четыре, потом ещё.

«Господи! — пугаюсь. — По всем аптекам он меня таскать собирается, что ли?» Мои опасения рождаются не на пустом месте. Аптек сейчас в городе развелось куда больше, чем раньше можно было встретить бочек с квасом или бабушек с семечками. И, надо сказать, имеются среди них и неплохие. Одну такую и облюбовал для первого визита Макарыч.

— Во! — сказал он у щедро освещённых дверей. — Крутая!

Интерьер заведения подтвердил вывод радетеля за собачью чистоплотность. В одном углу — пальма в кадке, в другом — попугайчики в клетке. Витрины и полки плотно заставлены импортными лекарствами. Красиво. Попадаешь, бывает, в такую аптеку и ловишь вдруг себя на том, что тебе хочется заболеть. Не тяжело как-нибудь, а так, слегка — чтобы приходить вот сюда и любоваться…

Молодая женщина в белом халате отложила в сторону журнал со сканвордом.

— Что вы хотели?

— Нам презервативов, — заявил Макарыч.

Смущения в его голосе не чувствовалось, напротив — весь он как-то выпрямился, грудь колесом, чуть ли не подбоченился. Таким я видел его на сцене.

— Пожалуйста, выбирайте, — последовал любезно-равнодушный ответ. — Вам каких? Гофрированных, с насечкой, самораскатывающихся? А может, ароматизированных?

— Это как? — влез с вопросом Макарыч, и плечи его заметно дрогнули.

— Есть с запахом клубники, есть — ананаса, есть — киви.

— А их что… нюхают?

— У нас большой выбор, — последовал уклончивый ответ. — Каких вам?

— Нам нужно четыре. Ровно, — упавшим голосом сообщил Макарыч.

— У нас в основном по три в упаковке, — снова не удивилась женщина. — Но есть вот «Эротика». Здесь по одному. Берёте?

— Угу, — глотнул слюну Макарыч.

— Шесть гривен.

— Ско-олько?

— Шесть. Они по руб пятьдесят.

Дрожащими руками Макарыч сгрёб покупку с прилавка и направился к выходу. Я — за ним.

— Твою мать! — голос его на улице добавил в уверенности. — Паршивый гондон — руб пятьдесят! Полдня работать! Последний полтинник разменял.

— А чего ж ты про собачку не рассказал?

— Какая собачка! Я, как цену услышал, — из головы всё вылетело. Кровососы. Пойдём отсюда!

— А юмореска? — спросил я как можно бесстрастнее.

— В гробу я видел такие юморески!

— Нет, дружище, так дело не пойдёт, — неожиданно для себя довольно жёстко оборвал его я. — Ты меня зачем вытащил? Творческий процесс уже в разгаре. Не изволь прерывать.

— То есть?

— То есть идём дальше, в другую аптеку. Нужно смоделировать ситуацию. А она пока не моделируется. Про собачку ты не сказал, аптекарша не смутилась, количеству не удивилась.

Макарыч задумался.

— Это потому что мы вдвоём. Что удивительного — четыре презерватива для двух мужиков?

— И что делать?

— Я пойду сам.

— А как же я всё услышу?

— А ты чуть раньше или чуть позже. Вроде ты не со мной.

— Годится.

Вторая аптека мало отличалась от первой. Не было, правда, пальмы и клетки с пичугами, но зато стояли в зале кожаная мебель и столик с журналами.

Чернявая девчушка в белоснежном халатике с Макарычем была предупредительно вежлива.

— Пожалуйста. Есть «Гусарские», есть «ОК», с игрушками есть. А вот ещё…

Макарыч повернулся и на негнущихся ногах проследовал к дверям. Закончив осмотр витрины с лекарственными травами, я вышел следом.

— Я больше не могу, — взмолился Макарыч, — я представляю, сколько всё это добро стоит.

— А ты чего хотел, артист ты наш разговорного жанра? — разозлился я.

— Подешевле, — сконфуженно ответил Макарыч.

— По четыре копейки?

— Ну… копеек по двадцать-тридцать.

— Так давай в «Second hand» сходим. Там на вес. Дешевле выйдет.

Последние следы улыбки испарились с физиономии Макарыча.

— Короче так, — меня разбирала прежде не знакомая безжалостность, — сейчас идём в ещё одну аптеку, и ты купишь, по любой цене купишь четыре презерватива и обязательно — слышишь, о-бя-за-тель-но — внятно и членораздельно скажешь, что они тебе нужны для со-бач-ки.

В следующей аптеке за прилавком стояла немногословная особа. На вопрос Макарыча она молча кивнула на застеклённую полку. Взгляд поверх очков не выразил ни смущения, ни удивления, ни особой радости от присутствия покупателя.

Я, войдя на десять секунд раньше, изучал ассортимент поливитаминов.

Макарыч выбрал презервативы с усиками, по одному в упаковке, восемьдесят копеек за штуку.

— Четыре, — протягивая деньги, вяло уточнил он и, разведя руками, вымученно улыбнулся: — Мне для собачки.

Заказ аккуратно лёг на прилавок. Уголок губ молчаливой аптекарши чуть заметно дрогнул, взгляд над очками ушёл в сторону.

— Зоофил, что ли? — ни к кому не обращаясь, спросила она.

Я почувствовал, что вот-вот подавлюсь собственным кулаком.

Потом мы с Макарычем выпили. Немного.

— А что она сказала? — интересовался собаколюб.

— Я не расслышал, — отвечал я.

О юмореске он больше не вспоминал. Я тоже.

Потом, кажется, пили ещё. Во всяком случае, прощались, точно, долго. Макарыч всё пытался добить бездарно разменянный полтинник.

— Давай возьмём тачку и поедем ко мне в гараж. Там мужики самогон приносят — объедение.

— Не хочу я самогона, я домой хочу. И кофе. Мне ещё нужно кофе купить. Разового.

— Айн момент! — Макарыч нырнул в ближайший гастроном и выскочил оттуда с пивом, мороженым, пачкой сигарет и охапкой пакетиков с кофе.

Пиво открыл и принялся пить сам, остальное, несмотря на мой протест, начал рассовывать в мои карманы. Мы даже поборолись немного. Гостинцы то и дело падали на асфальт.

— Бери, я говорю. Я угощаю. Не спорь.

— Ну мороженое-то куда? Давай я его здесь съем.

Домой я вернулся поздно.

— Слава Богу! — сказала жена. — А кофе, конечно, забыл купить.

Вечно меня подозревают во всех грехах смертных.

— А вот и не забыл! — я гордо отмёл подозрения.

Полез в карман и широким жестом вывалил на обеденный стол… восемь пакетиков с презервативами.