• 2020-4 (30)

Когда я написал этот рассказ в середине августа, после снятия ограничений связанных с пандемией, мой друг и редактор, прочитав его сказал: «Что за пафосный финал? Давай что-нибудь пореалистичнее!» Событие, произошедшее в нашем городе 2 октября, мистическим образом подтвердило возможность реалистичности финала, сделав его ещё более масштабно-страшным. Этот рассказ никоим образом не предсказание, но пугающие совпадения наводят на мысли…

 

В моей смерти прошу винить!

 

К концу первого месяца самоизоляции Тимофей Кольцов поправился на три килограмма и пошёл хоронить Сирано.

Жене нравилось, что Тимофей, как она говорила, округлился, а кота она терпеть не могла, превратив его звучное имя в безликое Всё равно.

 

Когда Кольцов работал технологом на фармацевтической фабрике, смешливая Верка, закрыв изнутри на ключ дверь лаборатории, лишила девственности выпускника МГУ, за два дня до получения им первой зарплаты.

На субтильного, рыжеватого, с наметившимися залысинами юношу, в Главном Университете только что распавшегося СССР девушки не обращали никакого внимания. Да он и не стремился к сексуальным утехам студенческой жизни, погрузившись в фармакологию, которую считал самой важной наукой на Земле.

— Ещё немного, — говорил Тимофей подсмеивающимся над ним однокурсникам в те редкие моменты, когда принимал участие в очередных посиделках, — и мы победим рак!

Он смотрел поверх тупоголовых однокашников и видел далекую Швецию, в которой ему вручают Нобелевскую премию, а он — статный и холёный, говорит историческую речь на прекрасном английском языке. Это было его мечтой.

 

Мать умерла, когда Кольцову было три года и отец, который начал пить, до конца своей жизни винил «рыжего ублюдка» в её смерти.

— Тяжело носила гадёныша моя ненаглядная, — говорил он собутыльникам, поливая слезами скудную закуску,— аборт делать не хотела, вот он и выпил все соки из неё. Сначала в утробе, а потом из груди всю жизнь высосал!

Мама кормила Тимошеньку грудью до двух лет. Когда муж ворчал, что это не дело, улыбалась светлой улыбкой, гладила малыша по буйной шевелюре, приговаривая:

— Золотой мой!

Через год её сожрал рак груди. Родителей Тимофею заменила строгая бабушка, в одиночку вырастившая его отца.

 

Кольцову прочили светлое академическое будущее, но смерть бабушки и необходимость платить врачу, который ненадолго выводил отца из запоя, не дали ему продолжить обучение в аспирантуре и стать светилом фармакологии.

Его радостно приняли на работу (красный диплом МГУ!), передали в полное распоряжение лабораторию и положили очень неплохую, для тех смутных времён, зарплату.

Он уже видел себя директором фармацевтического концерна — статным и холёным, уверенно выходящим из служебного мерседеса, но...

 

Проработав почти месяц, Тимофей выступил на собрании работников фабрики с пламенной речью.

Он говорил о том, что ректальные свечи, которые они производят, не соответствуют нормам, что продают они, фактически, пустышку, зарабатывая сумасшедшую прибыль, при этом, не вкладывая ни копейки в обновление оборудования.

После собрания смешливая Верка закрылась с ним в лаборатории, а руководство уволило по тридцать третьей статье (систематические прогулы и пьянство).

 

Верка переехала из общежития в его квартиру в Крылатском, которая осталась от бабушки, а он с трудом устроился в аптеку провизором.

Потекли годы жизни «как у всех». Верка превратилась в вечно недовольную чем-то тётку, называвшую его не иначе, как Тимофей.

Кольцову так хотелось, чтобы его гладили по голове и шептали: «Тимошенька, золотой мой!»

А ещё он мечтал о детях — мальчике и девочке. Когда его выгнали из пятой по счету аптеки, за то, что он не советовал покупателям приобретать дорогостоящий препарат от «птичьего» гриппа, а заменить его копеечными лекарствами с тем же эффектом, Верка сделала аборт.

 

В 2005 году Кольцов заработал неплохие деньги. Под жестким контролем полковника Полищука из Управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, он руководил переработкой изъятых наркотических средств, по придуманной им, революционной методике.

Он уже видел себя статным и холёным депутатом Государственной Думы, докладывающим Президенту о новых технологиях, которые выведут Россию в лидеры мирового фармацевтического рынка.

Примерно через полгода Тимофей понял, что Полищук отжимает часть конфиската и сбывает его ушлым безликим парням, подъезжающим, как правило, на БМВ седьмой модели.

Кольцов написал заявление в службу собственной безопасности. Полковника уволили из органов, но, почему-то, не посадили, а Тимофей надолго стал безработным, причём (как прооравшись сказала Верка) ему ещё крупно повезло.

Тогда же, дождливой осенью, он подобрал на улице рыжего котёнка с разноцветными глазами.

 

— Верунчик! Смотри какой красавец! — он распахнул пальто и аккуратно достал из-за пазухи согревшийся и задремавший рыжий комочек.

— Он золотой, Верунчик! А глаза — один голубой, а другой карий!

— И хер ли?! — она выпустила сигаретный дым в нос дремавшему котёнку, — самим скоро жрать нечего будет!

— У нас будет жить! — вдруг жестко ответил Тимофей, и Верка впервые в жизни смолчала.

Он назвал котёнка Сирано. Прочитав когда-то «Сирано де Бержерак», Тимофей представлял себя любимцем женщин, которому излишне длинный нос (Верка в моменты нежности называла его «мой рыжий долгоносик») не мешал, а только добавлял шарма.

 

Наступила эра социальных сетей и Кольцов вдруг нашел работу своей мечты. Он стал онлайн консультантом. Люди, разуверившиеся в официальных источниках информации, выстроились в очередь к «коучам» и «консультантам».

Тимофей сначала давал рекомендации по препаратам бесплатно, потом стал предлагать перевести на карту «кому сколько не жалко». Молва о «честном специалисте по лекарствам» шла из уст в уста и, в принципе, на жизнь хватало. Верка даже стала задумываться о поездке в прекрасную Анталью.

 

Тимофей любил стоять у окна, поглаживать дремавшего на подоконнике, изрядно выросшего Сирано, смотреть на проносящиеся по Рублевке машины с мигалками. Он представлял — статный и холёный, подъезжает к шикарному дому в Жуковке, а на крыльце его ждёт Сирано с блестящими разноцветными глазами.

 

Вдруг навалилась пандемия. Сначала всех одели в маски, и люди стали безликими в разноцветных намордниках. Потом вовсе запретили выходить на улицу. Только тем, у кого собаки, разрешалось с ними гулять.

Это дико злило Кольцова.

— А коты?! — кричал он и стучал кулаком по столу,— котам не надо гулять?!

— Гребаная власть! — и плевал в закрытое окно, на время от времени проносившиеся машины с мигалками.

Верка даже зауважала его. Стирая со стекла липкую слюну, она думала, что, может, ей повезло с мужиком? Вон, оказывается, какой горячий!

И случился у неё страстный секс.

Тимофей сначала отвечал — уж очень затейливой вдруг стала Верка, а потом стал уклоняться. Дело в том, что страсть эта просыпалась в ней утром, а то, что она принимала за готовность и желание мужа к соитию, на самом деле было результатом потребности в естественной надобности.

 

Стал Тимофей просыпаться пораньше, брать на руки Сирано и выходить гулять. На улице никого, только патруль и то редко. Погуляют они, придут домой, он завтрак приготовит, чтобы Верка, как проснётся, орала поменьше.

Вечером она сериал смотреть, а он шмыг в спальню. Сначала Верка растолкать его пыталась, а потом плюнула и, как уже много лет подряд, опять стала по утрам в ванной надолго закрываться.

 

Как-то вечером Сирано стало плохо. То ли съел чего, то ли от старости рвёт с кровью, лежит, не встаёт. Кольцов звонить в ветеринарку, но не работает никто — пандемия. Он по малочисленным знакомым стал узнавать, может у кого в друзьях ветеринар хороший есть. Никто не принимает, боятся заразы и запретов.

К утру ушёл Сирано по облакам к своему кошачьему богу.

Кольцов завернул ещё тёплого друга в праздничную скатерть, спустился в подвал (дом старый, в подвале сараи у жильцов), взял лопату и вышел на улицу.

Когда он выкопал рядом с клумбой ямку и опустил туда драгоценный свёрток, у бордюра остановилась патрульная машина.

 

— Гражданин! Режим самоизоляции нарушаем? — молодой толстогубый сержант с глазами на выкате, удивленно смотрел на Тимофея.

— Клад, сука, откопал! — худосочный младший сержант, наворачивая на «о», с удивлением рассматривал нарядный свёрток.

Кольцов молчал.

Толстогубый присел, уверенно, по-хозяйски, дернул за угол скатерти, потянул ее разворачивая.

— Черт! Кошка дохлая! Ты что, падла, творишь?! — худосочный схватил Тимофея за воротник пальто и стал трясти.

— Пакуем? — спросил он подельника.

— Да чо с него возьмёшь? — брезгливо сморщился толстогубый.

— Слышь, чучело, бери дохлятину и выкинь в мусор, а потом заровняй, чтобы стало, как было!

Кольцов аккуратно завернул закоченевшего Сирано в скатерть, отнёс его к мусорному контейнеру и положил в него, прошептав: «Покойся с миром, золотой!» Потом закопал яму, тщательно разровняв землю.

Толстогубый внимательно наблюдал за ним и, покачав головой, сел за руль.

Худосочный, усмехнулся, плюнул на землю, покрутил пальцем у виска и уселся в машину рядом с толстогубым.

 

Тимофей долго смотрел вслед полицейскому УАЗику, потом повернулся и пошёл домой. Пока Верка шумно вздыхала в ванной, он включил компьютер, открыл созданную им группу «Вся правда о лекарствах», которая насчитывала 32000 участников и написал: «В моей смерти прошу винить российскую полицию!»

  

 

 

Лето

Вовка сидел под кондиционером и вяло листал ленту новостей «Фейсбука», задерживаясь на предложениях круизов по Средиземноморью и прогулках на катере вдоль побережья Флориды. «Может, в Монако? — лениво думал он. — Или в Майами на месяцок махнуть?» Кондиционер напрягался, шумел, выплевывая неохлажденный воздух. «Надо новую сплит-систему». Тридцать лет назад он притащил этот «кондиционер» из умирающего проектного института, в котором работал по распределению. Вовка сам его установил, и друзья, которые тогда часто сиживали у него на кухне за бутылкой «столичной», искренне завидовали такой роскоши.

Потом он открыл первый в городе кооператив по производству мебели и стал генеральным директором, Владимиром Сергеевичем, уважаемым человеком. Кооператив вырос в большую мебельную фабрику, продукция которой продавалась по всей России.

Владимир Сергеевич зажил широко и красиво. «Мерседес» с личным водителем, дом в Испании, костюмы от кутюр, поездки по всему миру. Молодая жена и дочка, в которых он души не чаял. Привык он к этой жизни, заматерел, знакомствами обзавелся: любой вопрос — раз плюнуть. Казалось, что так будет всегда. Душным августовским вечером загорелась его фабрика. В пожарных машинах, которые приехали быстро, не оказалось воды для тушения разгорающегося пламени. Пока доблестные начальники руководили, а добросовестные подчиненные выполняли приказы, остался только черный металлический каркас. И угли.

Как-то быстро Владимир Сергеевич оказался один. Жена ушла к любовнику, дочь-студентка уехала продолжать учебу в Америку, дом в Испании, квартиру в элитном доме и «Мерседес» пришлось продать, чтобы расплатиться с долгами. Друзья перестали узнавать, а на работу мужчину почти уже в «возрасте дожития» брать никто не хотел. Владимир Сергеевич устроился водителем в Uber, вернулся в свою однокомнатную хрущевку (благо не продал и не подарил никому). Отчество его потерялось, и стал он Вовкой, одиноким пожилым мужиком с землистым от недосыпания цветом лица. А вот мысли, мысли остались прежними. Увидит новую модель «Мерседеса», а в голове: «Может, взять?» Везет пассажирку симпатичную и вдруг: «Девушка, не хотите в Монте-Карло со мной, на яхте отдохнуть?»

Плюнул Вовка на «Фейсбук», сунул телефон в задний карман потертых джинсов и решил в магазин сходить, квас для окрошки купить. Тут свистнуло сзади — сообщение пришло. Какой-то забытый, но не удаленный старинный приятель переслал ему письмо. Казахский знахарь Арман Кабаев просил внимательно прочитать, что написано, и переслать это двадцати друзьям. Узнал Вовка, что те, кто выполнил указание знахаря, быстро разбогатели, а те, кто не выполнил — пострадали ужасно. Посмеялся он, но письмо двадцати друзьям отправил. На всякий случай.
Разослал и тут же забыл.
Окрошка получилась на славу. Когда он, прикрыв глаза, отправил в рот четвертую ложку, началось посвистывание. На экране телефона было восемнадцать сообщений. Друзья задавали примерно один и тот же вопрос: «Крыша поехала?» Он разослал всем один и тот же ответ: «А вдруг попрет?» Разморенный жарой и окрошкой, Вовка думал о том, что никто из друзей не поинтересовался, как он, где он…

Сквозь навалившуюся дремоту до него донеслось очередное посвистывание. Вовка чуть приоткрыл один глаз и начал читать. Через мгновение он впился в текст широко раскрытыми глазами: «Володя, как я рад, что ты нашелся! Я живу в Израиле, в России не был лет десять. Сегодня уже улетаю, зашел в самолет, а от тебя SMS… Наверное, не помнишь, у меня была идея, и ты, даже не вникнув, дал мне десять тысяч долларов. Я придумал компьютерную игру, в которую сегодня ежедневно играют тридцать миллионов человек по всему миру. Моя компания стоит два миллиарда долларов. Я пересчитал, сколько тебе должен, и готов перевести на указанный тобой счет два миллиона долларов. Один — за те десять тысяч, второй — за твою отзывчивость. Обнимаю, Абрам Кабаман».

 

Аллигатор


Она стояла ко мне спиной и, пока я любовался ее точеной фигурой, медленно расстёгивала бюстгальтер. Потом опрокинула вперед плечи, сбросила его, глубоко вздохнув, выпрямилась, чуть поддерживая ладонями освобожденную из плена грудь.
 — Не подходи! — сказала она, не поворачиваясь ко мне.
 — Почему?
 — Сначала ответь на один вопрос.
 — Конечно! — мои ладони вспотели от желания.
 — Тебе нравятся татуировки?
 — В смысле?
 — В смысле, как ты относишься к татуировкам?

Если честно, я не понимаю зачем, без надобности, разрисовывать своё тело. Писать арабской вязью, рисовать тупые картинки, портить кожу штрих — кодом, как будто кто — то будет прикладывать к нему считывающее устройство!
Другое дело — зеки. У них татуировка — это удостоверение личности и краткая биография одновременно.

 — У меня дочь недавно набила на спине льва со львицей.
 — И?
 — И у льва на ухе птичка сидит.
 — Какая? — она заинтересованно повернула ко мне голову и я, как тогда, в кафе, залюбовался ее профилем.
 — Колибри, по — моему.
 — Почему?
 — Потому что модно! — резко ответил я.
 — Ты против моды? — разочарованно спросила он а.
 — Я — за моду!
 — Это хорошо!

Она повернулась. Я, не отрываясь, смотрел на её безупречную грудь. Точнее на левую, где набухший темно — коричневый сосок окружали красные лепестки розы, а темно — зелёный стебель с шипами упирался в пупок.
 — О, боже! — желание победило растерянность, и я поцеловал мою собеседницу в сердцевину алой розы.
Потом, отдыхая, мы обсуждали моду на татуировки, и она говорила, что её жизнь стала совсем другой, после того, как появилась эта роза.
 — Представляешь, у меня как — то все стало складываться! Работу нашла хорошую, квартиру удачно сняла, в то кафе не зря зашла, — она с улыбкой посмотрела на меня, и я снова потянулся к прекрасному цветку.

С тех пор меня стали очень привлекать девушки с татуировками.
Во-первых, они такое умудрялись изобразить и в таких местах, что возникало желание тоже набить какую-нибудь чумовую татуху.
Во-вторых, у каждой была своя история, связанная с изображением или надписью, что вносило в отношения некую изюминку.

Я перестал общаться с чистыми и позорно не разукрашенными скучными девицами, у которых, видимо, хватало фантазии только на силикон.
Моя новая знакомая носила на руке элегантную надпись на иврите. Что — то, типа: «Бог всегда со мной!»
Она была божественно красива и абсолютно глупа. Такое сочетание всегда оставляет простор для фантазий партнера.
Я, по — честному, две недели водил ее в кафе, кино, дарил цветы и рассказывал разные истории, которые она слушала раскрыв рот.
В выходные я предложил ей поехать ко мне на дачу, где, собственно, всё и должно было произойти.
Мы сидели на пушистом ковре, а отблески резвившегося в камине огня отражались в ее глазах, делая их мудрыми и все понимающими...
Я совмещал поцелуи и раздевание, мечтая, чтобы она только не начала говорить.
Когда настала очередь её плоского живота с лёгким золотистым пушком.., я отшатнулся от страшной пасти аллигатора.
Глаза чудовища были красными и заглядывали мне прямо в душу.
 — А — а! — непроизвольно вскрикнул я, — это что!
 — Это самая модная сейчас татушка, милый!

Я год не мог смотреть в сторону девушек. А потом женился на обычной, ничем не примечательной умнице, предварительно убедившись, что у неё нет татуировок!