• 2017-2 (16)

На метеостанции «Восточная» градусник показывал -49С. Зима в этом году была особенно суровая. С октября температура падала, а в декабре и январе ртутный столбик днём не поднимался выше -35С.  Полюс холода. Морозами здесь никого не удивишь. Мимо станции проходит Колымский тракт. Машин мало, редко когда грузовик с продуктами или охотники из местных деревень едут в Якутск. По трассе почти семьсот километров. Для тайги и севера расстояние не имеет значения. От деревни до деревни, от города до города либо на вертолёте, либо на машине. Пологие сопки зелёным, а зимой белым морем уходят далеко на север в тундру, тайга здесь хвойная, в основном пихты и лиственницы, в долинах и балках ольховый и рябиновый подлесок скрывает озера.

Дом для метеостанции был построен в середине прошлого века. Сруб из колымского топляка. Позже к основному срубу пристроили ещё комнату для хранения приборов, нехитрых запасов еды и поставили железную кровать с сеткой для студентов на летней практике, с северной стороны дома достроили сени. Сени тёплые. Зимой вода в ведре не замерзает, а лишь покрывается тонким стеклянным льдом. Пол приподнят над землёй. Под настилом хранятся дрова, уголь, зимние санки, несколько ржавых лопат и ещё какая-то домашняя утварь, о которой давным-давно позабыли.

Степан открыл глаза и посмотрел на часы. Шесть утра. Осторожно откинул одеяло, чтобы не разбудить жену, поставил ноги на холодный пол.

— Сколько времени? — из кокона одеяла спросила Катя.

— Спи, Катюша, ещё рано, шесть утра. Спи, родная, — Степан нащупал рукой в полутьме комнаты стул с наброшенной одеждой. Свитер, тёплые носки и шерстяные треники. Стараясь не шуметь, на носочках вышел в кухню. Открыл воду. Вода в кране забулькала и потекла ровной, холодной, без напора, струйкой. Он подставил ладони, набрал воды и ополоснул лицо. — Зарос, — сказал сам себе и потер ладонью подбородок. Окно в кухне искрилось ледяными узорами, внизу рамы вдоль подоконника образовался толстый нарост льда. — Ну, хоть не дует, — подумал Стёпа. Зачерпнул кружкой воду из ведра, залпом выпил и пошел обуваться. У двери, рядом с печкой, стояли его унты, он присел на лавку и не торопясь натянул их. Толстые, на собачьем меху, удобные унты были сшиты на заказ. Подошва подбита войлоком, внутри тонкая овчинка, снаружи собачий мех. Степан накинул на плечи овечий тулуп, нахлобучил шапку и вышел в сени.

В сенях, в углу на ватном одеяле, спали две лайки. Снежок и Снежана. Снежок приблудился прошлой зимой. Отстал от собачьей упряжки оленеводов, или охотники бросили его. Левую заднюю лапу он где-то поранил. Степан чуть было не наступил на него, когда вышел ночью записать данные с приборов. Собака лежала у входа, свернувшись в грязный глубок, и ночная метель заносила её снегом. Стёпа толкнул пса рукой, тот не пошевелился. Закоченел. Степан стряхнул с него снег, снял рукавицу и засунул руку в клубок, там внутри ещё теплилась жизнь. Сил у собаки не было, он был худой, шерсть клоками свисала с боков, левое ухо было разодрано. Стёпа вернулся в дом, нашел старое одеяло, уложил пса на него и занес в дом. В комнате при свете пёс показался ему ещё меньше, чем во дворе. Степан нагрел чашку с водой, промыл псу глаза, затем вытер мокрой тряпкой собачью морду. Пес не двигался. Степа пошел в кухню, достал из холодильника кастрюлю с мясным бульоном. Подогрел, процедил полстакана, сунул палец в бульон, проверяя, не горячий ли. В кухонном ящике среди разномастных вилкой и ложек нашёл глубокую узкую ложку и вернулся к собаке. Пес по-прежнему лежал, свернувшись в калачик. Степан присел рядом с ним, погладил его по голове, затем осторожно раздвинул ему пасть и стал ложкой вливать теплый мясной бульон. Две ложки, через два часа ещё две ложки бульона, и так каждые два часа. Пёс согрелся, его тело перестало сжиматься в пружину, Степан достал пораненную лапу и осмотрел её. Через рану была видна кость. Стёпа принёс йод, бинты и обработал рану.

— Ну, друг, — Стёпа погладил пса, — теперь я тебе за мамку буду. Ты это, давай, не подведи меня. Рана обработана, ты не старый, вон рот полон белых зубищ, так что крепись, выживай. А я тут рядом, — Степан осмотрел комнату, обошёл печь, переставил лавку к выходу и подтянул одеяло к печи.

Через два дня пёс ожил, начал открывать глаза, поднимать голову, слизывать еду. Стёпа накрутил ему фарш из мороженой оленины и трески. Мясо перетёр, что бы ни одной рыбной косточки не осталось. Выдавал еду собаке маленькими порциями, разбавлял с бульоном и водой. Пес лежал на одеяле, иногда его трясло мелкой дрожью, он скулил во сне, но от еды не отказывался. Это был хороший знак. Степан в душе радовался. Иногда он усаживался рядом с собакой на пол, облокотившись спиной на теплую стенку печи, читал и гладил пса по голове. Через неделю Снежок встал и попросился на двор. Степа открыл ему дверь в сени, затем на улицу. Пёс шёл шатаясь, опустив голову и поджав хвост. Как тяжелобольной, который чудом выкарабкался из кризиса, но ещё балансирует между жизнью и смертью. Во всём его теле чувствовалась затяжная болезнь, отступивший страшный голод и в то же время едва уловимая надежда на жизнь. Он медленно вышел во двор, поднял голову и потянул носом. Снег крупными хлопьями падал псу на морду, а он стоял и смотрел вверх. Степан топтался на пороге.

— Прям, как с богом общается, — Степан похлопал себя по плечам. Холодный ветер закружил поземкой и хлопнул входной дверью.

— Ладно тебе, слаб ещё на холоде стоять, — Стёпа позвал пса. — Иди, покропи сугроб и айда в дом.

Пёс повернул голову на голос Степана, неуверенно подошел к сугробу и поднял лапу. Горячая струйка жёлтого с красным вымыла дырку в белом снегу.

— Да, брат. Подзастыл ты, — Стёпа осмотрел кровяные разводы. — Ну ничё, у меня на то специальная трава есть, попьешь и подлечишься.

Пес опять задрал голову и посмотрел на небо. Снежные хлопья таяли на горячем носу. — Пошли в дом, — Стёпа махнул ему рукой. Собака медленно затрусила рядом.

В доме Снежок сразу улегся на своё место, на одеяло. Стёпа поставил рядом миску с водой. Пёс положил голову на лапы и закрыл глаза. В рабочей комнате станции были рация и телефон. Телефоном Степан почти не пользовался. Все рабочие переговоры шли через рацию. Но сейчас он взял трубку, прошёлся пальцем по списку имён и набрал номер.

— Алё. Оленья? Привет, дежурный. Это тебя с метеостанции беспокоят. Степан Шалов, — в трубке что-то ответили. — Соедини меня с мед. частью. Будь добр, — в трубке бодрый голос дежурного авиабазы поинтересовался Стёпиным здоровьем. — Слушай, дай мне с вашим доктором поговорить, — на том конце щелкнуло, и Степа услышал молодой женский голос.

— Майор Светлова. Слушаю вас.

— Здравствуйте, майор Светлова. Мне бы с Иваном Петровичем переговорить. Я Стёпа, с метеорологической станции. Он мне буквально на два слова нужен.

— А его нет, я его замещаю, военврач Светлова. Чем могу вам помочь?

Тут Степа задумался. Одно дело — объяснять Петровичу, с которым он не раз виделся и даже выпивал на Новый Год, и совсем другое — объясняться по телефону с незнакомой, по голосу молодой воен-врачихой.

— А когда Иван Петрович вернется?

— Через три недели. Он в отпуске. На Большой Земле. Я вас слушаю.

Степан прижал трубку к груди и стал лихорадочно подбирать слова в голове.

— Понимаете, у меня тут такое дело. Собака приблудилась, больной пес. Я его выхаживаю. Он ничего, уже встает, — Степа сделал паузу, обдумывая, как бы поделикатней сказать военврачу о том, что собака ссыт кровью. В трубке молчали.

— Так вот, — продолжал Степа. — Он, пёс мой, — «мой» вырвалось неожиданно и придало Стёпе уверенности, раз «мой», значит, всё правильно он делает. — Сегодня первый раз на улицу сам вышел по своим делам. Вы понимаете? — продолжал он.

— Я вас слушаю, — у нее был приятный голос.

— Я вам говорю, пошел пёс по своим делам. А после того, как он помочился, на снегу кровь. Инфекция у него. — Он хотел было добавить для верности, что по себе знаете про кровь и инфекцию, но вовремя остановился.

— Я поняла. Как вас по имени-отчеству?

— Степан Васильевич, — быстро отчеканил Стёпа.

— Какая собака и сколько весит?

— Лайка, весит килограмм сорок, может, меньше, — Степа посмотрел на пса. Тот дремал и мелко трясся.

— Степан Васильевич. Я должна осмотреть больного, — голос поперхнулся, как если бы человек улыбнулся во время разговора. — Вернее, собаку. Скорей всего, лайке нужны антибиотики. Как закончится моя смена, я к вам подъеду или попрошу летчиков к вам подкинуть. А пока давайте ему больше пить. До свидания, — и она положила трубку.

— Вот такие дела, брат, — Степа зашагал по дому, критически осматривая холостяцкую берлогу. — Вот такие дела, — ещё раз он повторил для уверенности и начал собирать разбросанные пожитки. По его меркам, в доме был порядок. Но в доме давно не было женщины. Давно. Три года. Здесь живут мужчины, он и его напарник. Степан собрал вещи и убрал их в здоровенный сундук, заглянул под лавку и под стол. На всякий случай ещё раз перемыл чашки, смахнул пыль с телевизора. Спрятал за книги календарь с голыми девицами и сел, как школьник, на стул. Затем встал и подбежал к зеркалу. Из зеркала на него смотрел заросший щетиной мужик лет сорока. Степа провел рукой по щетине, крякнул от неудовольствия, набрал в таз тёплой воды, скинул свитер и помылся до пояса. Завернувшись в свежее полотенце, полуголый, в шерстяных носках на голую ногу, он пританцовывал перед зеркалом и брился. Пес лежал на одеяле и туманными глазами рассматривал смешного и доброго человека.

К вечеру, совершенно изможденный ожиданием, Стёпа задремал в кресле. Ему приснился здоровый пёс, тот сидел напротив Степы за столом и разговаривал с ним человеческим голосом.

— Проснитесь, Степан Васильевич, — голос был ласковый и женский.

— Женский, — дошло до него. Сердце ухнуло и провалилось. Степан открыл глаза и тут же закрыл их снова.

— Проснулись, ну вот и хорошо, — молодая, невысокого роста женщина, с румяным лицом и ясными голубыми глазами, смотрела на него и улыбалась.

— Простите, бога ради. Задремал, — Степа вскочил из кресла. Вытянулся по стойке смирно и покачнулся.

— Ну, показывайте мне вашего больного. Как его зовут? — Военврач ласково посмотрела на Степу, а затем на Снежка. На вид ей было не больше тридцати.

— Простите еще раз. Снежком назвал. Вот он, приблуда, — Стёпа сел рядом с собакой.

— А меня Катерина Васильевна, можно просто Катя. Будем знакомы. Я тут на службе недавно. Приехала подменить Петра Ивановича, пока он в отпуске. Я сама родом из Синегорья. Закончила Военно-Медицинский в Питере. Приписана к Восточному военному округу.

Она не переставала говорить. Голос у нее был мягкий, ровный, без высоких ноток, свойственный добрым нянечкам или детским врачам. Стёпа и пёс оба невольно поддались ее обаянию и расслабились. Она ощупала собаку, прослушала легкие, проверила рёбра, кости, прошлась нежными пальцами по холке, заглянула в уши, в пасть и потрогала нос. Затем вымыла руки и что-то записала в блокноте.

— Ну что, Степан Васильевич. Температура, скорей всего, вызвана инфекцией. Хорошая новость — кости целые. Видимой инфекции нет. Глаза и уши чистые. Я рекомендую пропить три дня антибиотики, утром и вечером по четверть таблетки с едой, — она достала из сумки баночку, отсчитала таблетки, пересыпала их в бумажный пакетик и аккуратным почерком надписала: «Снежок. Одна четвертая таблетки утром и вечером».

— Следите за стулом и аппетитом. Если будет понос, бывает от антибиотиков, дайте псу активированный уголь. Одну таблетку два раза в день. А в остальном покой, хороший уход и калорийное питание, — она широко улыбнулась и погладила пса. — Снежок, мы тебя на ноги поставим. У нас в тайге болеть нельзя. Пес приподнял голову и слабо завилял хвостом.

— Катерина Васильевна, может, чаю? — Степан жестом пригласил её на кухню.

Она посмотрела на часы, что-то прикинула в голове и не отказалась.

Стёпа засуетился, поставил чайник, побежал в «холодную» комнату за новой банкой варенья, расставил чашки на столе, даже нашел две одинаковые чайные ложки.

— Всё, как в лучших домах, — сам себе похвалил.

Они пили чай. Она сидела напротив него и маленькими глотками пила обжигающий горячий чай. Чашку держала двумя руками, варенье набирала чайной ложечкой из розетки и аккуратно слизывала его, причмокивая пухлыми губами. Завиток каштановых волос выбился из прически и упал на плечо. От горячего чая или от мороза щеки её раскраснелись, и от этого голубые глаза казались ещё ярче. Степа смотрел на неё, слушал её спокойный и ровный голос и погружался в гипноз необъяснимой неги и блаженства. Ему хотелось, чтобы время замерло, чтобы она не смотрела на часы, чтобы прямо сейчас началась метель и снегопад, и ей бы пришлось остаться здесь с ним на всю ночь. Он даже представил, как предложит ей кровать, а сам будет спать на кухне на топчане или рядом с собакой, прямо на полу. А утром он ей сделает его фирменную яичницу с белым хлебом, солёным лососем и жареным луком.

— Степан, вы меня слышите? — Катя окликнула его. — Через пять минут «самоходка» должна подъехать. Ещё раз, не забудьте, по четверть таблетки утром и вечером.

Он помог ей надеть пальто, она поправила шапку и протянула ему руку. Степан сжал её маленькую ладошку и задержал её в своей руке. Она почувствовала его смятение, заглянула ему в глаза и накрыла его руку второй ладошкой.

— Степан, я к вам приеду через пару дней проведать Снежка, — пообещала она.

Он проводил её до дороги, помог забраться в машину. Она махнула ему рукой. Ветер задувал в раскрытый тулуп, снег заваливался за воротник, а он стоял и смотрел на дорогу, пока машина не скрылась за поворотом.

Стёпа вернулся в дом, скинул тулуп и присел около собаки.

— Снежок, она приедет через пару дней, — неизвестное до сих пор ему состояние счастья захлестнуло его. Ему захотелось выбежать во двор, раскинуть широко руки и закричать. — Господи, она ещё приедет! — Но он лёг на пол рядом с собакой, прижался к псу и закрыл глаза. Она вернётся, они будут пить чай, она будет говорить, а он будет слушать и задыхаться от переполняющего его чувства. Снежок почувствовал, что что-то очень хорошее случилось, открыл глаза и лизнул Степу в ухо.