• 2013-3

 На следующий день Талат выглядел взволнованным, как пациент, которому придется лечь на операционнный стол. Калид волновался тоже, и не потому, что ему предстояло вернуться к практике, которой он не занимался долгие годы, он ожидал встречи с Назирой.

Глубоко вздохнув, он постарался расслабиться, прошелся несколько раз по комнате и остановился перед Талатом

– Садитесь как можно удобнее, так. Мы начинаем сеанс гипноза. Хочу вам дать небольшое определение гипноза. Гипноз – это наука, такая же, как и все остальные, и задача этой науки – дать человеку инструмент, чтобы он смог открыть подсознание, где, как в архиве, хранится пямять, о существовании которой он может даже не догадываться. Мы подчас пользуемся обрывками этой памяти, когда жизнь заставляет нас принимать те или иные решения. Это подсказывает нам, как поступить в той или иной ситуации. И тогда мы говорим об интуиции. На самом деле, интуиция – это наш, так сказать, опыт, о котором забыли, а наше подсознание, как сегодняшний компьютер, сохранило его в своей базе данных. И как ни странно, человек изобрел компьютер, научился писать для него программы, но когда дело касается того, чтобы приоткрыть свою собственную память, он становится беспомощным и, мало того, отвергает возможность прибегнуть к помощи гипноза. Спрашивается, почему? Боится проявить гениальность или ответить полным невежеством? Ведь человек, простите за сравнение, тот же компьютер... Вам понятно, о чем я говорю?

– Ну...так сказать, вроде, но не совсем...

Калид понял, что увлекся.

– Значит так, поймите одно: гипноз – это рентген подсознательного состояния.

– Это понятно.

– Отлично, значит, мы договорились. Хочу только предупредить: все мысли и действия, совершенные вами, станут доступными для моего обозрения. Готовы ли вы к этому?

Напряжение отразилось на лице Талата.

– Доктор, я не хотел бы еще раз проходить через смерть Фатимы...

– Если вы хотите, я не стану касаться этой темы.

– Я хочу, чтобы вы включили магнитофон.

Калид усмехнулся.

– Вы не верите слову доктора?

– Включите магнитофон, это мое условие.

– Хорошо, включаю. Итак, начнем. Прошу вас, вдохните глубоко и задержите дыхание.  Еще раз медленно выдохните до конца, немного больше, чем вдохнули... Хорошо.

Талат послушно исполнял команды, что облегчало работу, и сам Калид медленно успокаивался.

– Сейчас я стану считать до десяти, и на последней цифре вы войдете в глубокую форму расслабления, в форму сна. Один, два, три, полное расслабление мускулов. Четыре, пять, шесть, вы погружаетесь в глубокий, освежающий сон.

Калид не сводил глаз с Талата. Пока все шло хорошо, лучше, чем он ожидал.

– Восемь, девять, десять. Вы спите, но ваше подсознание работает.

Талат сидел, слегка запрокинув голову, у него было ровное дыхание. Путь был открыт. Калид решил начать с момента, когда умерла Назира.

– Мы возвращаемся в день смерти твоей матери. Опиши, что ты видишь.

Талат начал ворочаться в кресле. Калид повторил вопрос. На лице Талата появилась болезненная гримаса.

– Что происходит?

Талат учащенно дышал, его ноздри расширились, губы дрожали. Он ухватился за подлокотники с такой силой, что у него посинели пальцы, и закричал.

– Я не могу, не могу!

Его руки что-то искали в воздухе. Калид повторил вопрос, но Талат не отреагировал. По его телу прокатывалась волна напряжения, он дрожал, потом стал постепенно успокаиваться и наконец затих. Даже дыхание выровнялось. Это было странно.

– Хорошо, мы уходим из этого времени.

Калид посмотрел на медальон. Его мать говорила, что это очень старинная вещь.

– Талат, я посылаю тебя в очень далекое прошлое. Что ты видишь?

Талат зашевелился.

– Туман... какие-то лица кружатся вокруг…1300 год…

Вероятно, Талат еще не родился, – подумал Калид.

– Теперь мы идем вперед по времени. Какой это год, что ты видишь?

Талат приподнял брови.

– Год 1400. Я вижу низкие здания и... палатки, небольшое поселение...

– Ты видишь людей?

– Очень смутно, на расстоянии. Но я приближаюсь к ним.

– Теперь ты среди них? Опиши, как ты выглядишь.

– Мои волосы и борода взлохмачены. На мне длинная роба, изношенные сандалии.  Люди смеются надо мной.

– Почему они смеются?

– Меня называют сумаcшедшим.

– Опиши место, где ты находишься.

– Окраина старого Самарканда.

– Каким именем называют тебя люди?

– Рабби Шимон.

– Ты еврей, рабби Шимон?

– Да, я живу в еврейском поселении.

Калид не мог поверить своим ушам. Вот это шок! Талат, мусульманин, был евреем в прошлой жизни, да еще раввином! Калид посмотрел на магнитофон. Интересно, что произойдет, когда Талат проснется? Оправившись от изумления, Калид продолжал:

– Скажи, Шимон, отчего ты сошел с ума?

Талат начал раскачиваться в кресле, его плечи согнулись, как у старика, голос стал хриплым и повизгивающим.

– Мы рождены, чтобы страдать. Самый драгоценный венец – смирение. Самая высокая добродетель – покорность. Я страдаю за свои грехи.

– Что за грех висит на тебе?

– Я погубил свою дочь. Как сказано в Писании.

Пальцы Талата двигались, словно он перелистывал книгу.

– Что у тебя в руках, Шимон?

– Книга Исаака. О, Ребекка! Я не отдал тебя Исааку и потому погубил!

– О каком Исааке ты говоришь, Шимон?

– Исаак, он любил ее, как Самсон свою Далилу.

– Кто такой Исаак?

– Юноша, который описывал жизнь Тимура Тамерлана.

Калид в молчании смотрел на Талата, в его руках лежала невидимая книга с описанием жизни Тимура и, наверняка, его собственной жизни и жизни других людей. Смогу ли я заставить Талата читать эту книгу? Калид почувствовал сильное волнение.

– На каком языке написана книга?

– На арабском.

– Твой Исаак знает арабский?

– Мы эмигрировали из мусульманской части Испании.

– Открой книгу, Шимон, и начинай читать! – приказал Калид.

Руки Талата двигались по невидимой книге. Если книга написана на арабском пятнадцатого века, то Калид знал этот язык. Его любовь к арабской поэзии помогла ему изучить древний арабский.

– Пожалуйста, начинай читать, – попросил он, и затем более требовательным голосом: – Читай громко и отчетливо!

И вдруг из груди Талата вырвался крик:

– Ло!..

Калид замер, он хорошо знал воинственный клич монголов.

– Ло! – Талат, раскачиваясь, сделал длинную паузу. – Ло! Как грохочущий водопад, неслось из первых рядов и волнами уходило назад, как прилив и отлив волнующегося моря. Самарканд, великая столица Тимура, вставал перед нами. Весь в пыли, усталый до изнеможения от многодневных переходов, я вздрогнул и поднялся на стременах. – Ло! Самарканд! – ревело теперь сзади. Моя лошадь задрожала, предчувствуя, что время опостылевшего шага по глубокой пыли закончилось. Ей казалось, что пришло время боя, и она рванулась, но я сумел удержать ее и, натянув поводья, бросил быстрый взгляд на повелителя. Тимур сидел в седле, закутавшись в плащ и, казалось, не реагировал на крики. В своем остроконечном шлеме, закрывавшем лоб, он был похож на старого горного орла: статного, непобедимого, мудрого. Не поднялась его рука, не дрогнуло его плечо.

И его конь, послушный хозяину, только повел своими черными глазами, но не прибавил скорости.

Я не мог оставаться спокойным и, поддавшись вперед, посмотрел на Улубека. К своей радости понял, что он испытывает то же самое чувство. Я ждал, когда он рванется вперед, тогда и мне будет позволено помчаться вслед. Он улыбнулся, подмигнул мне, но я все-таки опоздал, хотя был готов сорваться с места в любую минуту. Улу рванул, как стрела, выпушенная из лука, и мне досталaсь только пыль от копыт его лошади. Его конь был гораздо резвее моего, и я со всей силы пришпорил своего. – Ло!Ло! – Встречный ветер рвал мои волосы. Я глотал его вместе с пылью полной грудью. Затекшие части тела жаждали распрямиться, они требовали бешеной скачки, и я весь отдался этому состоянию. Я пьянел с каждой секундой, прильнув к гриве своего коня, и кричал во всю силу своих легких. – Ло! Ло!

Ветер подхватывал рев орды, и это еще больше кружило голову. Мой конь несся вперед по дороге, усыпанной камнями, но мне хотелось быстрее и быстрее, туда, где среди клубов пыли маячил круп лошади Улубека. Я слился со своим конем, и теперь мы были как одно целое – сердце к сердцу, как браться, как неразлучные друзья. Я настиг Улубека, стоявшего на холме. Он прямо сидел в седле, но смотрел не на меня, а назад, поверх моей головы. Я резко натянул поводья. Мой конь встал на дыбы, но и тогда Улубек не перевел своего взгляда.

Мой боевой товарищ, оскорбленный внезапной остановкой, зло заржал, начав бить копытом. Я нятянул поводья еще сильнее, так, что он чуть не задохнулся, и лишь после этого опустил их.

Улу стоял с вытянутой рукой. Я посмотрел в этом направлении и понял, почему Улу был безмолвлен. Перед нами открывалась ошеломляющая картина. Трепет и восторг охватил меня. Громадная армия, затмившая горизонт почти до самого неба, надвигалась на нас. Никогда мне не приходилось находиться так далеко впереди нее. Улу и я в сражениях всегда были в гуще боя. Теперь все перевернулось. Мы стояли на холме, и человеческая громада надвигалась на нас во всем своем блеске и могуществе. Только сейчас, набрав в грудь побольше воздуха, я застыл, представив себе, что испытывали враги Тамерлана в момент приближения орды. Я бросил взгляд на Улу. Его лицо, как подобало внуку великого Эмира, было горделиво сосредоточенно и величественно.

Между тем, армия двигалась размеренно, как лава, которая по непонятным причинам избрала себе путь наверх. Я уже хорошо различал позолоченные солдатские доспехи, сверкающие на солнце. Их остроконечные шлемы и пики, казалось, подпирали собой небо, переливаясь в нем всеми цветами радуги. Войны Тамерлана, блистательные и победоносные, в развeвающихся шелковых плащах малинового цвета, в девятый раз возвращали своего владыку победителем. Казалось, сама природа, гордая своим изобретением, ласкала своего любимца, отдавая ему все, чем располагала. Его гончие псы в блестящих упряжках, подобные конским, бежали впереди, сверкая на солнце. Привилегированные псы Тамерлана – у них даже уздечки были сделаны из дорогого метала с драгоценными камнями. Маститые псы, аристократы животного мира. Они представляли собой весь цвет собачьей породы: греческие гончие, известные своей злостью, европейские мастифы, сильные, как африканские львы, и беспощадные, как тигры. Я был свидетелем их доблестных действий, когда они гигантскими прыжками настигали врагов – самые свирепые существа, которых мне когда-либо приходилось встречать. За ними шли ряды слонов, ставших немыми рабами последнего завоевателя. Им пришлось оставить свою родную Индию и отныне беспрекословно исполнять волю самаркандского владыки. Справа от них, отойдя немного в сторону, чтобы не смешиваться и не уронить своего достоинства при входе в город, гарцевали эскадроны Тимуровской кавалерии, крылатые ангелы смерти, на своих летучих конях. Дух захватывало от их мощи, и сердце готово было вырваться из груди, когда они поднимали на врага свои длинные пики.

 

Я почувствовал прикосновение к своей руке и вздрогнул. Улу призывал меня. Его глаза горели, щеки порозовели, дыхание прерывалось. Он продолжал смотреть вперед, но я знал, что он хотел сказать. Улу был безмерно счастлив, возвращаясь в свой красивейший город в мире, Самарканд, о котором пелись песни, прославляющие его могущество. Цитадель Тамерлана, он стоял, как доблестный воин, над которым возвышались бирюзовые купола дворцов, наполненных сокровищами. Город бриллиантов, изумрудов и рубинов, золота и серебра. Город, утопающий в изобилии фруктов и заморских яств. Столица мира, щедрый и хлебосольный Самарканд, был родным отцом для Улу и отчимом для меня.

– Ло! – вырвалось из груди Улу, гортанно и хрипло.

– Ло...о-о...о! – прокатилось по наступающей лавине. Армия услышала и ответила Улу и его великому деду Тамерлану, хромоногому, с искалеченной рукой. Как душа входит в тело, так въезжал Тимур в свой Самарканд.