• 2014-1

Остросюжетный роман-мелодрама

Первый роман из серии романов Веры Мелеховой «Возвращенцы»

 

Все персонажи вымышлены. Любые совпадения случайны.

1.

Калгари. Канада.

Мать вчера по телефону с Инессой говорила и вдруг такое выдала… Думала, Майкл не слышит: «Они в этом возрасте вообще думают пенисом...»

Ха! Между прочим, вполне справедливое замечание. Пенис Майкла Чайки был благополучно упакован в любимые, свободные тренировочные штаны и не мешал ни голове, ни ногам, но Майкл ни на секунду не переставал ощущать его, друга-пениса, постоянную сосредоточенность на своих специфических проблемах.

Тренировка была обычная, но время необычное – до чемпионата мира по фигурному катанию в Калгари оставалась ровно неделя. В тот день все и началось.

Чемпионат в Калгари был последним предолимпийским. Мир фигурного катания немножечко сошел с ума по этому, в принципе, несущественному поводу. Ну, Олимпиада через год... Ну и что?! Фигуристов, которых это касается непосредственно, – считанные единицы. В буквальном смысле слова. Их считают, пересчитывает, переставляют местами, вычитают, засчитывают обратно... Их в буквальном смысле – считанные единицы. Чего остальные-то так сильно беспокоятся?

Именно это Майкла всегда и удивляло. Если тебе лично участие в Олимпиаде ни при каких мыслимых обстоятельствах не грозит, чего нервничать? Тайна сия велика есть.

Очень велика. Произрастает она, эта тайна, как нетрудно предположить, из глубины души человека как биологического вида. Люди хотят славы! Алчут, вожделеют...  И всего прочего, к замечательной спортивной славе прилагающегося, тоже алчут. Список желаемого подозрительно короток: деньги, комфорт, почет и снова деньги, и снова комфорт. Пожизненный.

Майкла эти мелочи не беспокоят. Он думает пенисом. Когда тебе восемнадцать с половиной лет, это не только нормально, но даже, как утверждает друг и советчик Карлос Эскобар, – похвально.

Карлос на полгода моложе Майкла, но спит со всем катком, или врет, что спит со всем катком, что в принципе одно и тоже.

Тщедушный, смуглый, чернобровый, внешне Карлос совершеннейший цыган, если забыть, что он все-таки бразилец. Карлос – признанный и авторитетный Дон Жуан со стажем и без репутации вруна. Со всею страстью латиноамериканского темперамента, он регулярно и вдохновенно рисует флегматичному Майклу картины своих побед, доказывая простое и бесспорное: думать пенисом – это круто!

Майкл реагирует заинтересованно, но без излишнего энтузиазма. Круто, так круто, никто ж не спорит. У Майкла нет ни малейших претензий к подобной схеме мироздания. Спасибо, друг-пенис, за все хорошее, но давай-ка сейчас крутанем хотя бы двойной аксель, а то мы сегодня вообще еще ничего не прыгнули. Инеска, тренерша, настучит матери, та начнет вопить... Себе дороже. Окей, разгоняемся, разгоняемся, разгоняемся и...

2.

На катке было холодно, как всегда, но Стеллу Чан вдруг прошиб пот: ее же просто грабят! Иначе это никак не назовешь. Вчера она оставила партнерше четыре нераспечатанные упаковки белых бюстгальтеров из Шанхая: чудный товар. Чашечки с кружевами – прелесть, и застежки с плоскими крючочками в три ряда, да еще не с какими-нибудь вульгарными, металлическими, а с золотистыми. Эти лифчики запросто ушли бы по девять девяносто девять за штуку. Единственное, что требовалось – на каждом ценнике написать и перечеркнуть другую, якобы регулярную цену в двенадцать девяносто девять...

И вот лифчики проданы, все до единого по пять девяносто девять! Четыре упаковки великолепных бюстгальтеров от добросовестного шанхайского дистрибутора вылетели в трубу, не принеся ни цента дохода!

Яростно прижимая к уху свой селфон, Стелла не говорила, она кричала на родном мандарине, не скрывая негодования.

– Это грабеж! Она выплатит мне все, что прикарманила...  Я сейчас же звоню адвокату! Меня так легко вокруг пальца не обведешь! Я выросла не где-нибудь, а в Чайна-тауне! Я найду пути...

Маленькая Чи-Шу, задрав головку, удивленно смотрела на мать и легонечко теребила рукав ее куртки. Ну, сколько можно говорить по телефону? Ведь мы сюда пришли зачем? Чтобы делать ножками «раз-два, раз два», как зайчик на картинке. У Чи-Шу и шапочка такая же красненькая, как у зайчика, и конёчки такие же беленькие и настоящие-пренастоящие. Как у зайчика!

Долго смотреть на мать снизу вверх было неинтересно и неудобно – мешал шарф, завязанный сзади большим тяжелым узлом.

– Раз-два, – сказала себе Чи-Шу и двинула ножкой. Конёчек легко скользнул. Как у зайчика! – Раз-два, раз-два, раз-два, – ножки двигались сами, стоило только произнести волшебные слова. Чи-Шу засмеялась от удовольствия и отпустила мамину куртку.

– Раз-два, раз-два, раз-два...

3.

Сердце вдруг резко рвануло вниз, провалилось сквозь лед, не в бейсмент, а в бездну: с бешеной скоростью Майкл летел на крохотного человечка не более сорока сантиметров ростом.

Почти посередине ледовой арены, никого и ничего не замечая, не осознавая ни малейшей опасности, растопырив ручонки и едва удерживая равновесие, человечек увлеченно передвигал свои игрушечные ножки в игрушечных коньках. Доля секунды, и Майкл раздавит этого гнома в красной шапочке, как букашку... Прыжок!

От боли померкло в глазах. Давно он так не падал. Точнее сказать, вообще никогда так грубо и так неправильно он на лед не плюхался. Звон в ушах и дикая боль в затылке. Детский, грандиозной силы плач поднимается к высоким перекрытиям арены, отталкивается от стен, ото льда, снова поднимается ввысь и снова обрушивается на Майкла, словно кипятком обдавая его стыдом и сомнением. Он виноват? 

Какая-то женщина орет над Майклом, очень близко, загораживая свет и воздух.

– Сумасшедший! Ты чуть не убил моего ребенка! Тебя нЭльзя пускать на лед, ты катаешься, будто ты здесь один! Бастард! Чтоб тебя здесь больше не было никогда, слышишь?

Как не слышать... Майкл пытается встать и не может. Колено разбито в кровь, лед вокруг медленно розовеет.

«Бастард!» – страшное слово произнесено. Бастард, бастард, бастард...

– Она других английских слов не знает, – шепчет Майклу Карлос Эскобар.

Все, кто был на арене, съехались в круг, в центре которого – Майкл и орущая Стелла Чан.

– Замолчите, как вам не стыдно, он спас вашему ребенку жизнь!

– Пожалуйста, послушайте, вы не правы...

– А как вообще девочка оказалась на середине арены?

– Сама же мамаша и виновата! Она не имела права оставлять ребенка на льду без присмотра.

Чуть ли не на руках Карлос доволок Майкла до бортика, зачехлил его коньки.

Обнявшись, они поплелись в гардеробную. Майкл хромал очень сильно.

То есть, он вообще старался не опираться на разбитую ногу.

4.

Флора Шелдон, член Света Директоров Canadian Skating Union, оставила машину на служебной парковке и, все еще перебирая в памяти только что услышанное на экстренном совещании, поспешила к главному входу: без четверти три. У Майкла Чайки тренировка заканчивается в три.

Удивительно не амбициозный парень этот Чайка. Ленив и скучен. Катается, однако, неплохо. Если быть точной – не очень плохо. Главное, что заставило Флору в эту труднейшую минуту подумать именно о нем, – это умение Майкла сосредоточиться. У него стальные нервы и хорошая память. Если б не был таким бесхребетным киселем, мог бы считаться и перспективным, но... Говорят, там такая властная мама, что мальчику не позавидуешь...

– Майкл! – воскликнула Флора в изумлении. – Что случилось?

По коридору, всем телом повиснув на Карлосе Эскобаре, свесив левую ногу, словно тряпочную, и почти на нее не опираясь, плелся Майкл Чайка.

– Там маленькая девочка... – начал Майкл, чуть задыхаясь. – Я б ее сбил, если б не перепрыгнул.

– А ее мать до сих пор орет! – Карлос осекся, подбирая выражение. – Несправедливо. Он молодец, а его же и ругают.

– Майкл, что с ногой? – медленно произнесла Флора. – Ты можешь кататься?

– Не-е... Не сегодня... Я недельку, наверное, пропущу.

– Как жаль, Майкл! Я как раз пришла посмотреть, как ты тренируешься. Ну, поправляйся, мальчик. Все будет хорошо!

5.

Флора вернулась в машину. Нет, сегодняшний день, при всем горячем желании быть оптимистичной, совершенно невозможно назвать удачным. Неприятности начались с самого утра. В девять (неприлично рано!) позвонил Стенли Гринберг. Закоренелый холостяк, завидный жених, лакомый кусочек. Ночь не спал, бедный. Не терпелось ему.

Великолепно зарабатывающий юрист, красавец-мужчина, легко и много тратящий в дорогих ресторанах, за несколько месяцев их встреч Стэнли невольно индуцировал в немолодой, но наивной Флоре хронические женские иллюзии. Она начала мечтать! Вот она выходит за Стенли замуж и счастлива с ним, совсем как... Примеров масса. Не тут-то было. Старых холостяков без тяжелого анамнеза не бывает. Стенли оказался несправедливым импотентом.

Справедливый импотент – это тот, кто, зная свой порок, себя же в нем и винит, откупаясь от обделенной ласками партнерши подарками, комплиментами и прочими любезностями нефизиологического происхождения. Несправедливый же импотент – это тот, кто винит в своих проблемах женщину.

В далеком прошлом чемпионка Европы в одиночном фигурном катании на коньках, Флора по сей день оставалась точеной статуэткой. Стенли, только что отметивший шестидесятилетие, сознательно искал женщину примерно своих лет – он не хотел молоденькую. Чем ему не угодила фигура Флоры, так и осталось для неё тайной, но этот старый зануда прямо сказал ей сегодня по телефону: он не испытывает к Флоре влечения! Он, дескать, привык иметь дело с исключительно красивыми женщинами, обладательницами идеальных фигур, а Флорины параметры до идеальных не дотягивают...

Она задохнулась от гнева и хотела швырнуть трубку, но сдержалась.

В прошлую субботу, после их роскошного обеда в “Auberge Du Pommier”, одном из самых дорогих калгарийских ресторанов, где Стенли с видимым удовольствием заплатил пятьсот семьдесят четыре доллара за двоих, он принимал Флору в своей холостяцкой берлоге. Наверняка он пригласил ее не ради того, чтобы извиняться и оправдываться, но заняться ему пришлось именно этим. Ни на что другое он способен не был: переел, поднялось кровяное давление. Ничто, кроме давления, не поднялось. Бедняга! Он до сих пор переживает...

Флоре было и жалко его, и стыдно за него, и дико обидно, что в пятьдесят с крупным гаком она вынуждена тратить свою жизнь и свою женственность на таких обормотов. Телефонный разговор закончился кокетливым предложением Стенли «лучше остаться друзьями». Флора, как вежливый человек, выразила горячее согласие.

Стоило ей приехать на работу, рухнула еще одна надежда: Джон Лаборти сломал ногу.

Джон был вторым фигуристом, представляющим Канаду на Чемпионате мира. В двадцать семь лет он, конечно, – уже бесперспективный ветеран, но он добротный фигурист, за него не было бы стыдно. При удачном раскладе он мог даже и третье место взять... 

Не вышло. Черт дернул бесстрашного и заводного Джона-Джованни поехать кататься на горных лыжах. Наверняка увязался за какой-нибудь новой юбкой. Какая непростительная неосторожность!

Ну, и что теперь делать? Теперь все шишки – на Флору. Именно она должна предложить Canadian Skating Union замену и, в определенной мере, за эту замену ручаться. Не выставлять второго фигуриста вообще для такой страны, как Канада, – не престижно. Тем более, когда чемпионат проводится в Калгари, столице зимнего спорта Канады... Ну, и так далее.

При таком раскладе Майкл Чайка был бы неплохим вариантом. И вот он только что предстал перед Флорой, поджав ногу, как плюшевый зайчик из ее европейского детства.

6.

– Ничего себе. Поздравляю! – Карлос присвистнул, лихо и вполне художественно, как только он один умел. Преувеличенно бережно он взвалил Майкла на себя. – Позвольте вам помочь, господин бывшая надежда канадского спорта.

Они вползли в мужскую гардеробную. Майкл плюхнулся на скамейку и, морщась от боли, стал снимать коньки.

– Странно, что здесь Флора делает? Они же все к Чемпионату готовятся.

– Ты серьезно?! – Карлос посмотрел на Майкла изумленно. – Ты, парень, не знаешь еще? Лаборти вылетел, ногу на лыжах сломал. Срочно решается вопрос о замене. Они ходят, смотрят...  С самого утра.

Майкл промокнул туалетной бумагой разбитое колено.

– Что же, она думала меня с Лаборти сравнивать, что ли? Быть не может!

Карлос звонко шлепнул себя по коленям.

– А мои коленки, между прочим, в полном порядке...

Дверь в гардеробную приоткрылась. В узкую щель заглянуло девичье личико.

– Можно, я войду? – пропел принадлежащий личику голосок, столь же сладкий и пасторальный, как и личико.

– Добро пожаловать! Очень вам рады, заходите, заходите! – веселился Карлос.

– Я сегодня первый день работаю. Part time, в бухгалтерии. Меня зовут Шаниз. Я принесла кое-что обработать рану.

Шаниз склонилась над разбитым коленом Майкла. Ее длинные волосы свесились почти до пола, тонкие длинные пальчики побежали по раненой коленке, разглаживая бежевый пластырь. Майкл скривился от боли, но поймав грозный взгляд Карлоса, самым ласковым голосом, каким только мог, выдавил из себя, больше глядя на Карлоса, чем на Шаниз.

– Спасибо огромное. Честное слово, мне не больно...

– Ему приятно, – расхохотался Карлос. – Знал бы, я бы тоже колено разбил!

7.

Монреаль. Канада.

Улица Святой Катерины, протянувшаяся в восточной части Монреаля – Сант-Катрин Ист – никогда не считалась ни красивой, ни богатой. Чем дальше на восток, чем дальше от сверкающей, перманентно новенькой Плаз Дезарт, тем больше небрежности, пыли и бедности. И люди здесь другие, и магазины, и харчевни, невзирая на их откровенное убожество, пышно именуемые «ресторантс».

Элайна давно ко всему этому привыкла, ей было здесь, в этой пыли и бедности,  хорошо. Теперь больше всего на свете она любила спать и чтобы от нее ничего не требовали.

Раньше любила веселье и секс, но теперь и в том, и в другом она находит слишком много беспокойства. Самое приятное – это когда есть что выпить и от тебя все отстанут, когда ты сама себе хозяйка и не должна никому ничего отвечать. Не как сейчас, когда он пристал, словно банный лист к заднице, и не отцепляется. Хамить ему нЭльзя – себе дороже.

– Не даст она мне больше ни цента! Она сама в долгах. – Элайна огрызнулась, но вежливо, с лёгоньким извинением в голосе.

Долговязый Клод кинул в рот жевательную резинку и энергично заработал челюстями. Его худой небритый кадык, всегда торчавший вперед как-то особенно неприлично, заметался вверх-вниз по длинной шее. Клод был бойфрендом Элайны с незапамятных времен, он никогда ее не бил, но угроза не просто жестокой, а чудовищной, какой-нибудь изощренной физической  расправы мгновенно повисала в воздухе, как только он оказывался рядом.

– Даст, – голос у Клода был красивый. Глубокий бас. – Она всю жизнь в долгах. Это совершенно нормальное для нее состояние. В прошлом году она не была богаче, а полтысячи дала.

– Не даст. Она окончательно помешалась на карьере Майкла. Мечтает, чтоб он стал Олимпийским чемпионом.

– И при этом ей безразлично, сыта ее дочь или умирает от голода?

– Она же понимает, что деньги не мне, а тебе. И не на еду, на наркотики.

– На бизнес! Запомни! На благороднейший бизнес. Я приношу облегчение тем, кто несчастлив, кто нежен душой. Не у всех же такой сволочной характер и такое каменное сердце, как у твоей матери.

– Ну, прости... Не сердись...

– Заткнись, Корова!

На Корову Элайна не обижалась. Привыкла. Наоборот, это хороший знак. Раз Клод обозвал ее Коровой, значит, скоро от нее отстанет, переключится на другое или на других.

Что-то коровье в облике, характере и всей жизни Элайны, несомненно, было. Ее тридцатидвухлетнее тело, крупное, белое, немного жирное, котировалось, как дорогая телятина. Нрав – безропотный и равнодушный, лучшего желать нЭльзя. Конечно, корова! Телка, как русские называют то ли глупых девушек, то ли проституток.