• 2016-1

1.

Излишне говорить, что многочисленные сказки о покойниках, бытующие среди малограмотных людей, не имеют никакого касательства к реальной жизни. Кто в самом-то деле поверит, что, вместо пищи, мертвецы жуют уголь? Что умеют говорить на своем языке, лишь частично похожем на человеческую речь, но преимущественно непонятном и темном? К тому же – об этом тоже до сих пор толкуют жители барачного поселка, расположенного на севере Солдатска, – покойники обидчивы и злопамятны. Любая глупость или недоразумение могут стать причиной трагедии, и прохожий, ковыляющий через кладбище, рискует потерять руку или ногу, а то и жизнь.

И вот однажды осенью на окраине Солдатска очутился некто Иржан – человек бестолковый и самоуверенный. Он шел решительной походкой мимо наполовину заброшенных барачных построек, сколоченных из потемневших досок. Казалось, что сооружения издают тихий скрип, стонут и жалуются, словно обездоленные сироты. В некоторых тусклых оконцах, однако, горел, несмотря на ранний вечер, свет, как будто невидимые жители старались разогнать зловещие тени или глухую тоску, которая хозяйничала в этих жилищах.

 Уже говорилось, что Иржан шагал уверенно и довольно быстро. Его обтянутое смуглой кожей лицо блестело в свете догорающего дня, а руки были засунуты в карманы короткой куртки из кожзаменителя, тут и там покрытой трещинами, как порезами. Путник то и дело озирался, как человек, который ищет нужный адрес, да все не может сыскать… Удивляться, впрочем, тут было нечему: на бараках отсутствовали цифры, угрюмые постройки доживали свой век без имени и опознавательных знаков. Прежде тут селились расконвоированные зэки и крысы, причем зэки имели довольно изнуренный вид, а крысы, наоборот, - откормленный и благополучный.  Иржан усмехался каким-то своим мыслям, вздергивал прямые плечи и неутомимо сплевывал в пыль, всячески демонстрируя, что все кругом не по нему и что его терпение того и гляди лопнет. Но едва ли кто-то наблюдал эту таинственную демонстрацию, поскольку барачный поселок был пуст и почти не обитаем. А северная его часть прямиком врастала в старое кладбище – первое и ныне необитаемое, если так можно выразиться. Пятьдесят лет назад в эту землю закапывали первостроителей Солдатска – зэков; там же ложились и их надзиратели, так что, в конце концов, всех их, можно сказать, примирила друг с другом тяжелая сырая земля.

Для чего же Иржана занесло сюда? Какие таинственные цели манили смуглолицего человека, заставляя углубляться в лабиринт мертвых переулков? Так уж случилось, что пришельца влекла мечта хорошо подзаработать, и сияла она в пустоте дворов и в гибельной тьме вонючих подъездов, как безымянная звезда, противиться ее воле было так же сложно, как отказаться от выпивки и угощения или от дружеского участия женщины. Если верить давешнему нанимателю, делать Иржану ничего не придется. Всего только и надо, что отыскать нужный дом на окраине барачного поселка, под каким-нибудь предлогом войти, а затем оглядеться, по возможности запомнив все, что попадет на глаза. «Брать, что ли, чувак хату собрался? Не мое, впрочем, дело». Имелось в затее только одно осложнение: считалось, что в намеченном для посещения доме последние пятьдесят, а может, восемьдесят лет жила ведьма, за которой водился тяжелый грех: желтоглазая дрянь жарила из человеческого мяса котлеты. Это блюдо, как говорили, и вернуло гадину к жизни. Она вылезла из залитой сточными водами могилы и возвратилась в дом, в котором проживала с самого детства.

2.

В умирающем Солдатске Иржан производил обманчивое впечатление делового человека. С озабоченной физиономией шнырял по городскому рынку, заводил разговоры с людьми, торчавшими за полупустыми прилавками, хорохорился, хвастался, бранился, высказывал смутные угрозы и вообще наводил тень на плетень. Надо повторить, что со стороны эти действия могли показаться осмысленными и целенаправленными, но ничего такого не было и в помине. Сроду Иржан ничем не занимался, если не считать занятием два срока, которые он отбывал вначале по малолетству за грабеж в телефонной будке пятидесяти рублей, а затем – за ограбление киоска, из которого он вынес ящик пива да несколько блоков сигарет. Однако, обладая от природы романтической жилкой, Иржан старался приукрасить преступления, за которые, как выражались его приятели, мотал срок. В результате картина преступных свершений Иржана становилась все более расплывчатой и зловещей. Так и не придумавшему, чем заняться, Иржану казалось, что мифические преступные деяния придают ему дополнительный вес среди других, не обладающих подобным опытом горожан. И вот, как порой случается, сказка в судьбе Иржана стала былью. Его ошибочно приняли за крутого парня, и бедняга угодил в смертельную ловушку.

В одну несчастливую пятницу подкатил к нему неизвестный человек и поманил  пальцем: мол, пошли, добрый человек, есть разговор. Однако Иржан, который в указанный момент сидел на деревянном прилавке в компании двух приятелей и пил пиво из объемистой на полтора литра бутылки, приглашение игнорировал. Его желтый кадык размеренно ходил в распахнутом грязном вороте толстовки, так что Иржан только слабо махнул рукой, что означало: сгинь, не мешай. Но пришелец не уходил. Наоборот – вздохнув, отвел крепкой рукой бутылку от уст Иржана и повторил вполголоса приглашение. Что уж он там нашептал бедняге? Товарищи Иржана этого не слыхали, а других свидетелей на рыночном ряду не было. Рынок был пуст и покинут, словно накануне подвергся вторжению варваров: брошенная тара, тут и там горы мятых пластиковых бутылок и возвышенности из гнилой картошки. Печальное, нездоровое место – остается удивляться, что оно привлекло хоть каких-то посетителей.

Утянув Иржана прочь от приятелей, незнакомец высказался без предисловий:

- Покойников не боишься? А крыс?

- Мертвых? – шепотом уточнил оробевший Иржан.

- Обыкновенных. Только здоровых. Разъелись твари…

Иржан с шумом рыгнул и учтиво прикрыл рот. Ему хотелось потянуть время, чтобы уяснить, под чем ему предлагают подписаться. Кому и за какие деньги понадобились его, Иржана, услуги?

- Делать-то чего? – сдержанно молвил Иржан и вторично прикрыл рот: проклятое пиво так и ходило внутри, будто сине-море...

- Дело простое. Сходишь в один дом на разведку. Поглядишь, что и как – и обратно. Обещанные бабки в тот же вечер. То есть как только вернешься.

- На что смотреть-то?

Неизвестный наниматель скривил губы.

- Оглядишься, да и все. Мебель там царская – если приглядеться, конечно.

Иржан призадумался.

- Дак поди хрен пустят, - выразил он сомнение.

- Пустят, пустят. Там баба гостеприимная проживает, всякому рада.

 3.

Время катилось к вечеру, и сумрак довольно стремительно окутывал печальные окраины. Иржан всполошился было, что так до темноты и не отыщет нужный дом, но в конце концов убедил себя, что все будет путем, никуда дом не убежит. «Погляжу - и срублю бабки».

Тем временем еще в нескольких редких окнах загорелись желтые огоньки. Слабые тени позволяли угадать, что там, и точно, проживают люди – вопреки сырости, неприглядности и тоскливой безнадежности.

Нечего и говорить, что ни о чем таком Иржан думать не думал. За время своих блужданий он изрядно проголодался, устал, но самое главное – смутная тревога начала подползать к сердцу. Бедняге мерещились дикие и неприглядные картины: дряная баба в лохмотьях, в клочьях паутины, водит черными руками над огромной булькающей кастрюлей. Огарок свечки озаряет помещение, на стене паук величиной с ладонь… Да и что-то там толковали о крысах? Иржан вздрогнул и подумал, что задремал стоя, как лошадь. Он действительно стоял, прислонившись плечом к низкой ограде. Слабо тянуло сухой травой и прелым духом невидимой свалки. Некоторое время пришелец прислушивался, как колотится в груди сердце, а затем поднял голову, протер глаза и догадался, что пришел на место. Он остановился как раз перед домом, описанным нанимателем: крепкий, не чета прочим хибарам, пятистенок, с небольшим палисадником, в котором торчат стебли сухой травы да кривое деревце… Дом высился в стороне от бараков и выглядел на их фоне крепостью. «Не спустят ли собак?». Однако погруженный во тьму и в тишину дом казался необитаемым. Собравшись с духом, Иржан – а он был немного трусоват; да и кто бы не струсил в таком двусмысленном положении? – в конце концов, ступил на крыльцо и постучался в дверь.  «Нет никого – и ладно. Свалю по-тихому, внутрь не полезу. Не было такого уговора…». Между тем дверь бесшумно отворилась, как будто там, внутри, Иржана ждали. Эта деталь кольнула гостя, но переживать и сомневаться было некогда. Волшебная волна – вся из мрака и таинственных ночных запахов – подхватила пришельца – и вот он уже стоит внутри деревянного дома, в просторной горнице, перегороженной стенкой напополам. Помещение, куда ступил пришелец, было озарено мягким желтоватым светом, который лился из пузатой бутылки («Керосинка, что ли?»). Не сразу Иржан, начавший лихорадочно озираться, заметил на огромном сундуке в дальнем углу маленькую детскую фигурку. Но, приглядевшись, понял: сидит там, поджав ноги, девчонка  - две босые пятки, будто вылепленные из свечного воска, торчат из-под ситцевого подола, серые волосы кое-как заплетены в тонкую косу, а неподвижные глаза словно нарисованы на крохотном бледном лице. В комнате было очень тихо, исключая еле слышные звуки – с улицы или из-под пола, – которые струились мягко и неуловимо, как будто время рассыпало тут и там свои вздохи.

- Смотри, чего хотел, - донеслось до онемевшего Иржана, и он не сразу сообразил, что говорит девчонка. Губы ее двигались не в склад и не в лад, будто, как и пяточки, были не настоящие, а восковые.

Продолжая топтаться у входа, Иржан начал осторожно озираться. Темный страх улетучился, когда выяснилось, что проживает в доме не ведьма-людоедка, а маленькая девчонка: не покойников, ни крыс тоже вроде не видать… Хотя и было удивительно: что делает девчонка тут одна-одинешенька? Почему сидит, облитая желтым светом, в пустом доме, будто так оно и нужно? Громко втянув носом воздух, Иржан разогнал призраков, которые так и толпились в горнице. В нос ударил дух сеновала, и тут-то пришелец разглядел главную особенность помещения: все, что ни было расставлено вдоль стен, - какие-то ящики, комоды, сундуки, кресла или там диваны, - все-все это было заложено снопами сухой травы, надежно скрыто и упрятано.

- Хорошо, что пришел, - сказала девчонка. – А то я ждала-ждала, руки стали, как сухая трава, да и ноги, как сухая трава. Вишь, сколько соломы? Вот и я из соломы.

Тут девчонка засмеялась, и смеялась так довольно долго – тоненько и протяжно. Закончив смеяться, она достаточно толково рассказала свою историю – хотя можно ли ей верить? Иржан не знал, что и думать, и молча слушал, время от времени - ради душевного равновесия - втягивая носом воздух. Ему нелегко было разобраться в речах рассказчицы, ведь, слабо знаю историю своего родного Солдатска, Иржан поначалу вообще решил, что стал жертвой розыгрыша («Кинули меня, как пить дать! Развели…  А больше-то что?). Но в конце концов он вынужден был прислушаться. Кое-как из девчонкиных слов нарисовалась картина. Много лет тому назад в доме жили очень богатые люди. Дом был полон добра и дорогих вещей. Одних только рулонов шелка не пересчитать; мех был такой, что из столицы торговать приезжали; четыре ларца с камнями – у мамаши девчонкиной гарнитур имелся из изумрудов, а для ее, девчонкиного, приданого вообще отвели заднюю горницу – в сундуки не умещалось. После уже и мебель появилась, и фортепиано немецкого мастера, и диваны, и стулья, и табуретки, обшитые золотым шитьем. Тюль и сейчас лежит, но поеденный червем, - хороший тюль цвета сливок.

- А теперь? – спросил Иржан и провел рукой по сухим губам. – Распродаете, что ли, имущество?

- Угу, - кивнула девчонка, помолчала и опять хихикнула.

- Вначале-то у нас чуть все не отобрали, да вместе с товарищем Васильковым в город вошла смерть. Что тут началось! Товарищ Васильков старался не допустить паники и стрелял из черного нагана по своим и по чужим. Но смерть была проворнее товарища Василькова, народ начал валиться прямо на улице, и трупы раздувались, как мешки с зерном. У нас дома смерть забирала малышей прямо в мешок, заталкивала так, что те пискнуть не успевали. А взрослых бросала на лавках, или на полу – так они и лежали, раздутые и страшные, но никто не жаловался. Затем, когда смерть немного притомилась, она вышла из наших дверей и уселась на скамейку в палисаднике. Меня она не тронула, так как решила, что я померла – и вот вышла, как я сказала, из дома и уселась на скамью. Просидела таким образом несколько дней или месяцев – сейчас не помню, затем встала и пошла по пустой улице, черная и ровная, как палка. Тогда я вылезла из своего укрытия – больше притворяться не имело смысла – и одного за другим вытащила покойников из дома. Работа была не легкая, но не жить же в одном доме с целой семьей мертвецов? Вытащила, закопала неподалеку от дома и вернулась обратно. Нужно же было кому-то охранять изумруды, шелк да меха. Вот я и вернулась, так и сижу, дожидаюсь, когда кто-то наконец заявится.

- А тебе зачем? – настороженно спросил Иржан. – Ну, гости для чего понадобились?

- Устала я, - объяснила девчонка. – Вишь, одной соломы сколько пришлось натаскать? А все для того, чтобы построить новый дом из пепла. 

- Не бойся, - объяснила девчонка, заметив, что Иржан отступил на шаг. – Мне только и надо, чтобы ты к моей соломе спичку поднес. А то мои руки ничего не могут удержать, даже спичку, мне помощь нужна.

Иржан отрицательно замотал головой и замычал, отвергая предложение.

- А потом, - двигая губами не в склад и не в лад, мечтательно продолжала девчонка, - в пепельный дом входи, кто хочет. Тут, будь уверен, и изумруды можно будет сыскать, и иные камешки – у мамаши моей добра хватало, добра хватало…

В этот момент, когда речи девчонки сделались мутными, едва внятными и текучими, как шум осыпающихся листьев, в руке Иржана откуда ни возьмись появился коробок спичек, да так, что натурально прилип к ладони, не оторвешь; коробок в одной руке, спичка – в другой; бросай спичку, миленький, дом из пепла, башни выше тополей и осин, дунешь – упадет, а не дунешь – тысячу лет простоит пепельный дворец… 

4.

Через некоторое время на окраину барачного поселка приехал наниматель Иржана. Он высадился из компактной машины импортного производства и критически осмотрел груды пепла и куски черных останков сгоревшего дома. Затем достал из багажника лопату и принялся за дело. С тех пор бессердечный и алчный человек, толкнувший простодушного Иржана на верную гибель, неутомимо трудится, шевеля пепельные останки погибшего дома. Он ищет рубины и изумруды, вглядываясь воспаленными глазами в невесомый прах. Мало-помалу его одежда, руки, ноги и волосы покрываются тонким слоем пепла, и в свете сумеречного дня контур искателя сокровищ почти не отличим от общего пепельного ландшафта. Постепенно он становится частью сумерек, хотя сам, безусловно, считает себя живым человеком.