• 2015-3

Памяти близкого друга

Илья Михайлович в субботу скучного пасмурного весеннего дня медленно спускался по лестнице с третьего этажа многоквартирного дома в северной части Филадельфии, чтобы вынести на помойку остатки мусора со вчерашнего семейного чаепития в честь его 80-летнего юбилея. Никаких серьезных мыслей ему не приходило в голову на этом каждодневном пути, но привлекала метафора: спуск по лестнице с мусором символизирует спуск с горы при его в целом удачной жизни с накопленным хламом неудач, но о неудачах следует забыть при подведении итогов юбилейных воспоминаний и поздравлений от друзей и знакомых. Никакой печали возрастной Олимп не вызывал, а, в силу оптимистического взгляда на жизнь и иронического отношения к себе, даже увлекал тестированием друзей на их отношение, включая искреннею дружбу, невинную лесть и затаенную зависть.

На обратном пути с помойки Илия — так к нему обращались в эмиграции: не панибратски, а официально, что его всегда коробило, если исходило от незнакомых людей — заглянул в свой почтовый ящик. И не удивляясь обилию напиханной в ящик бумажной макулатуры, которую тут же выбросил, обнаружил три письма. Засунул письма в карман, не разглядывая адреса отправителей, и — с неизбежной необходимостью добраться до квартиры по крутой лестнице по причине ремонта лифта — чертыхнулся.

Трудный подъем вверх ассоциировался с другой очевидной метафорой: восхождение по лестнице эмиграционной карьеры без языка, без связей, без знания местных обычаев, в которой шаг за шагом преодолевал ступеньки, а теперь ступеньки реальной лестницы — с усилием от боли в суставах.

Дома Илья, отложив конверты в сторону, занялся хозяйственными делами: мытьем посуды и уборкой. Не любил эту работу, но относился к ней как к необходимой рутине, такой же, как чистка зубов или иная личная гигиена, справедливо считая, что иное отношение сделает жизнь невыносимой. Почту из почтового ящика, в отличие от компьютерной почты, также не любил, не ожидая от писем из бюрократических офисов ничего хорошего. Обычно это были анкеты, сообщения о снижении выплаты по пособию или просьбы о благотворительной помощи. На такие просьбы Илья изредка откликался, особенно если они касались помощи больным детям. По причине этой нелюбви к почте не торопился изучить содержание трех писем.

Когда Илья добрался до своего письменного стола с дисплеем от старого стационарного компьютера, в окно заглянуло солнце, поборовшее облака, то вспыхивая робкими лучами, то исчезая, но определенно повышая настроение: было радостно, что все-таки наступила весна, и можно будет возобновить прогулки в парк после холодной и ветреной зимы.

Открыл первый конверт, воспользовавшись специальным ножом для вскрытия почты, купленным когда-то на весенней распродаже бытовых вещей, по-американски на yard или garage sale. Илье нравилось аккуратно вскрывать конверты, коробило от скрюченных краев бумаги при небрежном вскрытии, как ненавистна была любая неаккуратность: неприбранная постель или грязный кухонный стол, или небрежно брошенная одежда.

Надпись на конверте «Claim Conference» не заинтриговала, так как пару лет назад Илья получил отказ в единовременной денежной компенсации как жертве Холокоста, отказ был окончательный, не подлежал обжалованию, поэтому и приятных новостей от этой организации он не ожидал. В свое время Илья и не огорчился, получив отказ, так как что-то было сомнительное в этом откупе немцев за их преступления — всегда помнил слова мамы: «Никогда им эту войну не прощу». Мама во время войны была военным врачом в действующей армии и победу в войне считала важнейшим событием в жизни.

Из письма без каких-либо объяснений следовало, что Илье выплачена денежная компенсация, и он может получить ее в своем банке. Новость была неожиданной, приятной — внучки от бабушки и дедушки получат подарки. Мысль о том, что это деньги от немцев, царапала, но Илья ее отогнал: деньги уже в банке, и нечего интеллигентничать — мог в свое время не заполнять анкету на получение этой компенсации.

Илье было 5 с половиной лет, когда началась война. Он с бабушкой и братом был эвакуирован из Ленинграда на Урал за несколько дней до объявления блокады города. Институт, где работал отец Ильи, проектировал металлургические заводы на Урале, и организовал эвакуацию семей сотрудников, которые по броне были обязаны работать на уральских объектах, отца Ильи отозвали из пункта сбора ополчения. Поэтому Илья с братом и бабушкой вернулись в Ленинград только в 1944 году по вызову мамы, которая работала в военном госпитале. Отец же был призван в армию в конце войны для вывоза из Германии оборудования металлургических заводов. Все это было описано в заполненной Ильей анкете, но организация Claim Conference два года назад не выплачивала компенсации в таких случаях, считая, что вывоз семьи в эвакуацию был плановым. Теперь, видимо, ошибку исправили. Возможно, жертв Холокоста стало значительно меньше, а деньги оставались. «Впрочем, какая разница», — размышлял Илья.

Второй конверт был из Белого дома: Президент поздравлял гражданина страны с юбилеем. Хорошая традиция, хотя крепко пахла добротным бюрократизмом. Письмо вызвало ироническую улыбку. Без юмора нельзя было отнестись к этому поздравлению. Илья не голосовал за этого Президента, его правление не нравилось, к партии Президента Илья не принадлежал и поддерживал разные петиции против его администрации. В определенном смысле Илья действовал против обывательского здравого смысла, так как Президент якобы заботился о той части американского общества, к которой принадлежал Илья. Однако опыт жизни при социализме отвергал в сознании Ильи социалистические посулы.

Третье письмо Илью совсем развеселило. Илье сообщали, что он может со скидкой приобрести место для захоронения на новом филадельфийском кладбище. Авторы письма откровенно намекали, что юбилей юбилеем, но пора готовиться к уходу в иной мир. Илья соглашался с этим намеком: готовиться надо, но торопливость их в этом вопросе поощрять не хотелось.

Прошлое, настоящее и будущее — приятное, веселое и грустное — лежало перед Ильей на столе.

Поделиться