• 2014-4

Миллиард долларов.  Впечатляющая, но безликая сумма.  Представить миллион не так уж и трудно, это набор денежных  пачек, размером с охапку несортированного белья, только что вынутого из сушки.  Миллиард, хоть и не полет к Альфе Центавра, тем не менее, требует мастерства, ибо воображение человека с тонкой душой, потребует чего-нибудь более осязаемого, нежели банальное «очень много денег».

Скульский попробовал оживить цифру в унциях золота, баррелях нефти и даже в количестве акций индийского автогиганта Тата Моторс. Наконец, поделив на  Боинги, он остановился.  Получалось три семьсот сорок седьмых.  Представить три межконтинентальных авиалайнера, особенно, когда они гуськом стоят в очереди на взлет, было легко.  Три.  Все мои. В конце этого дня.

Решение математических головоломок было защитным средством от нервозной  скуки, причиняемой неподконтрольными обстоятельствами.  Есть несколько средств, которые помогут ускорить течение времени, а вернее, это течение не замечать.  Самое простое - это конечно выпить грамм двести коньяка, или, например, включить телевизор, или и то, и другое вместе.  Но Скульский считал. 

В детстве он подсчитывал матерные слова, употребляемые отцом после родительского собрания.  Если бы сумма сквернословий отражала стоимость каких-нибудь ценных бумаг, то продавать бы их следовало весной 84го года.  Именно тогда, перед окончанием Скульским восьмого класса, его отец изрек аж 112 бэ и хэ — рекорд, более не побитый.

Осенью 95ого, ничком в грязной луже под собственным автомобилем,  Скульский считал выстрелы.  Пап! Пап! Пап!  Девять были сделаны киллером, и два — раненым телохранителем.  В какой-то момент, страх перед неминуемым концом сменился  недоумением по поводу того, что адские хлопки продолжали разрывать воздух после шестого, и, по всем законам криминального жанра, последнего выстрела.  Позже, выкупив у ментов пистолет, из которого его хотели убить, Скульский узнал, что магазин австрийского Глока вмещал аж целых 17 зарядов.

Но все эти суммы и коэффициенты, подсчитываемые за прошедшие годы, были лишь маячками, ведущими к одной, самой главной.  Миллиард.  Именно столько согласен был заплатить американский концерн «Крафт Фудс»  за долю Скульского в самой большой в России компании по производству молочных продуктов. 

На переговоры он не полетел: воспользовался советом нью-йоркской адвокатской фирмы, что курировала заключение сделки.  Однажды мистер Овиц, старший партнер «Овиц,  Штейн и Мейер», вынужден был остановить первый раунд переговоров и через переводчика объяснить своему разгоряченному клиенту, что слово «пиндосы» быть может партнеры и не поняли, но слово «факин» – поняли точно. Обращаясь к Скульскому по имени, Овиц шепотом пояснил, что в совете директоров американской компании была пара русофобов, которые и без того могли бы заблокировать сделку, невзирая на её бизнес-значимость.  То ли это протяжное «Влээд», с отеческой заботой произносимое адвокатом, то ли вселенская мудрость, сквозящая из глаз старого еврея, но только Скульский послушался доброго совета и смирился.  К тому же, он любил предновогоднюю Москву, и решил встретить этот Новый год на родине. 

Доложить о результатах переговоров должны были приблизительно через час.  Скульский решил ехать домой, ибо сидеть такое количество минут в кресле было уже невмоготу. 

Выйдя из офиса, он подождал, пока секретарша, нервно кликая мышкой, уменьшила окно веб-браузера с оранжевыми лентами одноклассников, и открыла какой-то документ.  Скульский отсчитал дни до возвращения из декретного отпуска своей постоянной секретарши.  Ровно тридцать.

— Леночка, когда позвонят из Нью-Йорка, скажите им, чтобы перезвонили на мой мобильный.

— Ой, а я номер до сих пор не знаю, — сказала девушка, развернувшись в кресле.

Одной рукой коснувшись причёски, она затем расправила плечи, отчего верхняя пуговица её блузки не выдержала напора и исчезла в петле.   Скульский сделал умственное усилие, и вместо того, чтобы бросить взгляд на выросшее, будто в мультфильме, декольте секретарши, отвернулся к окну и зашагал прочь.

— Тебе его не надо знать, — бросил он, не оборачиваясь.

Ехать до дома было час или два, в зависимости от московских пробок.  В подземном гараже, постояв какое-то время перед тремя автомобилями, Скульский решил ехать на чёрной Акуре.

— Опять без водителя, Владислав Андреевич? — услужливо, почти кланяясь, спросил на выезде охранник.

—  Пьянь одна, Алексей, пьянь.  Был бы ты моложе, я бы тебя нанял.

Громче и задорнее чем того стоила шутка, чоповец рассмеялся и замотал головой.  Скульский нажал на газ.

Подъехав к шлагбауму, Владислав Андреевич посмотрел в зеркало заднего вида:  охранник, держа в одной руке мобильник, большим пальцем пытался набрать номер, который видимо был написан на клочке бумаги, торчавшим из другой руки.

«Цивилизация» — сказал про себя Скульский.

Причина, по которой он решил ехать на Акуре, крылась вовсе не в превосходстве японских инженерных технологий перед немецкими.  Эту машину ему подарила на день рождения последняя любовница, самостоятельная девушка с длинными, будто у ведьмы пальцами.  Длиннее пальцев, как оказалось позже, был только список порно фильмов с ее участием.  Хоть слава подруги и не распространялась за пределы Соединенных Штатов, где она «училась в университете», Скульский все же расстроился.  Вот если бы она сама призналась, то он, может быть, и не сразу ее бросил.  Ну а так все открылось довольно нелепо: однажды на отдыхе в Майами, в ночном клубе к ним подошли два мужика, и, приняв Скульского за импресарио «Лены Лаки», попросили её автограф.   

Будучи человеком более практичным, чем обидчивым, Скульский дареную Акуру не вернул, а пользовался ею исключительно в слякотную погоду, наезжая на серые лужи чаще, чем этого требовал московский траффик. 

Воспоминания о последней подруге, короткой рекламой оторвали Владислава Андреевича от его основного занятия: ожидания звонка из Нью-Йорка.  Он достал из кармана мобильный и бросил его в отделение с подписью «Not an Ashtray». Движение замедлилось, и Скульский начал плюсовать в голове номера автомобилей, предварительно разбив суммы на три группы: японские,  немецкие и другие.  Причина затора раскрылась после суммирования десятого Ниссана.  Крайние левые линии были заблокированы ремонтными работами, оставалась только одна правая, в которой, собственно Скульский и ехал. 

Бросив считать, он пропустил перед собой машину скорой помощи, хоть была она и без включенных маячков, и стал наблюдать за пешеходами, уверенно обгонявшими по тротуару вереницу автомобилей на дороге.  Через несколько минут, среди монотонного цвета зимней одежды, Скульский заметил фигуру в голубом.  Это был Дед Мороз.  Стоя на обочине, он пытался поймать такси, и,  похоже никак не мог сойтись в цене с проезжавшими мимо бомбилами.  К моменту, когда до сигналившего аниматора оставалось метров пять, тот уже успел пропустить несколько авто, все отечественного производства, хотя водитель последней, отъезжая, совсем по-американски, неприлично ткнул пальцем в небо.  Увидев машину Скульского, Дед Мороз опустил руку, взвалил на плечо разукрашенный серебряными снежинками мешок, и захромал прочь.  Захромал.

На Руси испокон веков Инь нелюбви к иностранцам балансировался Янем сочувствия к юродивым.  Ну а уж если иноземец обидел блаженного, так доставай, кума, ядерный чемоданчик.  Глядя на ковылявшего вдоль дороги любимца мальчиков и девочек, которому только что недовольный мигрант показал «фак ю», Скульский, неожиданно для себя притормозил и опустил пассажирское стекло:

— Тебе куда, Дед?

 Ответа не последовало.  Мороз продолжал хромать вдоль обочины к тротуару. 

Сзади начали сигналить.  Зачем только люди это делают?  Ведь известно, что виновник затора с места не сдвинется, зато наградит сигналивших  тирадой матерных проклятий.  Но Скульский не сделал даже этого.  В его мире уже начал свою работу проект под названием «Помоги ближнему» и Владислав Андреевич решил довести дело до победного финиша.  К тому же вползший в салон перегар закупоренной автомобилями дороги, взбодрил не хуже нашатыря.

Скульский повторил вопрос, да так, что обернулись другие прохожие.  Услышал и Дед Мороз.  Сначала, он растерянно показал на себя пальцем, мол это Вы ко мне, и затем подойдя к опущенному стеклу и растерянно произнес: 
«До метро Аэропорт».

– Садись! — рявкнул Скульский.

Аниматор довольно ловко уселся, и втиснул мешок под ноги. Посмотрев на своего благодетеля, он поблагодарил.  В ответ, Владислав Андреевич лишь кивнул головой и бросил взгляд на айфон, одним концом торчавшим из «не пепельницы».   Нет ничего проще, чем завязать с человеком непринуждённую беседу.  Главное - начать с подходящего вопроса.

— Что с ногой?

— Да вот, каток для интерната помогал заливать, я там помогаю иногда, ну и поскользнулся.

— Хорошее дело, а где Снегурочка твоя?

— Так около Аэропорта и встретит меня, мы размин—

— Зажимаешь снегурку-то? — перебил Скульский, настраиваясь, как ему казалось, на понятную для собеседника волну.

— Что Вы, как можно.  Она моя племянница.  В гости приехала из Омска, вот и напросилась подработать.  Я на этот вызов ее не брал, женщина, что заказ делала, специально попросила, чтобы я без напарницы был.  Говорит, мол, в прошлом году,  муж ее чуть не бросил ради Снегурочки, как потом оказалось.  Интересная у Вас машина, это американская?

Скульский ответить не успел, — зазвонил телефон.  Не сводя глаз с оживившейся вдруг дороги, он нащупал прямоугольник мобильника и поднес его к уху:

— Слушаю.

— Владислав Андреевич, — динамик  задребезжал так, что Скульскому пришлось отодвинуть трубку подальше.  Звонил начальник охраны. — Владислав Андреевич, Вы опять без водителя и охраны, я уволюсь, ну так же нельзя, в конце концов.

— Серега, извини, сегодня день такой.  Ты когда в Афгане был, небось в самоволку по кишлакам за опиумом бегал, а?

Зная, что зацепил начальника за живое, и не дожидаясь протеста, Скульский обрезал разговор коротким «Позвоню через пару» и бросил телефон в переднюю консоль, попав в углубление  для стакана.

— Так американская машина у Вас?  — вновь спросил Дед Мороз.

Как кролик на удава, он продолжал смотреть на карту навигатора, не решаясь вновь поднять глаза.

Раскрыв  национальность автомобиля, и дабы избежать последующих вопросов, Скульский задал несколько своих.  Деловых.  По крайней мере, так ему показалось.  Например, много ли домов надо обойти аниматору за день, и какие нынче у детей, желанные подарки.  Дед отвечал бойко, с деталями и без матов, по всему было видно, что к своему делу он относился с уважением. 

Стали образовываться короткие паузы, во время которых, Мороз потирал руки и косил на приборный щиток и излюбленный навигатор.  Скульский прибавил отопления.  Через некоторое время в салоне запахло апельсинами.  Дед отогрелся.

После минутной тишины, он вновь заговорил:

— А чем Вы занимаетесь, бизнес какой-нибудь?

Голос его слегка дрожал, видимо он долго не решался задать матерь всех вопросов.

— Фондовым рынком, — соврал Скульский, и, дождавшись, как и следовало, от собеседника неуверенного «А-а», добавил — торгую ценными бумагами.

Скажи, что бизнесмен, потом не оберешься дополнительных вопросов мол, что за дело и прочая.  А так, фондовый рынок, это тот самый звон, о котором большинство не знает, откуда он.  Что и подтвердил в своей следующей реплике Мороз:

— Я как-то гостил у сестры, а муж у нее — менеджер в Альфа-банке вроде.  Так вот, пошли они по делам, а я один остался, включил телевизор, ну и этот, как его, дивиди.  А там, значит, кино было американское, «Уолл стрит» называется,  про ихний значит фондовый рынок.  Так я -

— Хороший фильм, — оборвал Скульский.

— Ну да.  Так я вот одного не понял, там в конце фильма, мужика того посадили, а за что непонятно.  Вроде не убивал он никого.

— За торговлю с использованием инсайдерской информации посадили.  Инсайдер трейдинг — это вроде как жульничество, понимаешь? Играешь, зная прикуп. 

Одно название любимого фильма, всколыхнуло череду приятных воспоминаний из далекого прошлого и Скульский, копируя актера Майкла Дугласа, о герое которого шла речь, поднял вверх указательный палец и сказал:  «Деньги не спят».

— Это точно, — согласился Мороз, и, тяжело выдохнув, сник.

Ехать оставалось минут тридцать.  Скульскому вдруг стало жалко Деда.  Жалость была редкой и самой низкорослой посетительницей в душе Владислава Андреевича.  И поэтому, всякий раз, когда она объявлялась, хозяин всячески пытался ее ублажить, зная, что долго эта гостья не задержится. 

Неизвестно, какое выражение лица скрывалось за фальшивой бородой аниматора, но его живые и одновременно грустные глаза были хорошо видны. Скульский окрестил когда-то такой взгляд, «ностальгия по несостоявшемуся будущему».  Чтобы приободрить Деда и потешить свою жалость, он решил рассказать об основных механизмах фондового рынка,  как на нем заработать, ну и, соответственно, потерять деньги.  Для доходчивости, необходимо было найти пример из жизни, вроде у Пети было два яблока.

«Фондовый рынок работает просто, вот смотри,— начал Скульский, указывая на голубой плюш Морозовой одежды — сколько твоя шуба стоит?

Аниматор заерзал,  начал теребить мешок, и после короткой паузы сказал: «Так это… смотря как сказать». 

— Тысяча, —  не дожидаясь, оценил Скульский.

Дальше он велел представить, что стоимость «Норникеля»  равнялась бы ста шубам, каждая из которых стоила тысячу рублей. Компания ежеквартально выплачивает дивиденды всем шубовладельцам. Чем больше денег зарабатывает компания, тем больше дивидендов она выплачивает, соответственно повышая интерес к владению шубами, а заодно и их стоимость. В середине лекции, показалось, что Мороз, хоть и кивал энергичные «так-так», все одно ничего не понимал.  Наконец, когда жалость Скульского тихо закрыла за собой дверь, Владислав Андреевич умолк.

На помощь пришел телефон.  Вспыхнув дисплеем, он вновь заполнил салон рингтоном пинкфлойдовской «Money».  Не отводя глаз с дороги, Скульский нащупал телефон:

— Слушаю!

Даже сквозь помехи международного звонка, тембр переводчика Мистера Овица не потерял своей бархатности.  Поинтересовавшись как дела, переводчик объявил, что «сдьиелка» была принципиально «заклучиена» и перешел к деталям.  Да, все, кроме одного условия Скульского были приняты.  Да, «Крафт Фудс» заплатит тридцать пять долларов за каждую акцию, при ее сегодняшней цене в двадцать шесть.  И так далее. 

Основное условие, на которое должен был согласиться Скульский, было не начинать и не приобретать подобный бизнес на территории России и СНГ в течении пяти лет.  Теперь, американцы хотели продлить этот срок еще на два года.  Хоть Скульский и не собирался открывать новую компанию в России, поспорить стоило.  Он предложил два года, но после пятисекундной тишины в наушнике, засмеялся и сказал, что пошутил.  Итак, тридцать пять за акцию,  не только выводили Владислава Андреевича на орбиту заветного числа, но и поддавали легкого, миллионов на двадцать пинка вверх.

Марк продолжал монотонно читать другие, менее важные условия.  Скульский, глядя то на дорогу,  то на Деда Мороза, обнаружившего рычажки электронного контроля своего сидения, отвлеченно «ахакал» на каждый пункт, иногда повторяя его концовку вслух.

Пролетел мимо бледно-желтый акрополь станции метро Динамо.  Внезапно ускорившаяся Ленинградка требовала обеих рук на баранке.  Не понаслышке зная, как хорошие новости внезапно сменяются плохими, Владислав Андреевич решил сконцентрироваться на вождении, и прервать разговор:

«Марк, если они на тридцать пять согласны, то я не против пяти лет нонкомпита.  Когда они хотят объявить?  В этот четверг после закрытия?  Что?  Да нет, мне все равно. Бай».

Не отводя глаз от дороги, Скульский нащупал на дисплее виртуальную кнопку окончания звонка, и несколько раз нажал большим пальцем. На этот раз телефон отправился во внутренний карман пальто.  Дед Мороз перестал играть сиденьем, и видимо решив использовать новообретённые знания о фондовой бирже, утвердительно сказал:

— С рынка звонили.

— С него.

Дальше ехали молча.  Было бы неверным сказать, что весть о заключении сделки вызвала бурю эмоций.  Совсем не так.  Это не был внезапный выигрыш в лотерею или уведомление о нежданном наследстве.  Миллиард, как считал Скульский, был получен по заслугам.  В душе преобладала эдакая нирвана-лайт, долгожданное, хоть и с едва заметным нервным тиком, но все же спокойствие.  И еще что-то. Это что-то вскоре прояснилось и оказалось  примитивным желанием пригласить сидящего рядом незнакомца выпить.  Сесть за лакированную стойку, пропустить кружку какого-нибудь Хугардена и неторопливо рассказать о своей победе и сбывшейся мечте. 

— Приехали, вот здесь сверните, пожалуйста.  Племянница будет на машине, с водителем от компании, они меня подберут, — оборвал благородные мысли несостоявшийся собутыльник.

 

 

Мало кто из прохожих, шагавших по Первой Аэропортовской улице со стороны Ленинградского шоссе, обратил внимание на человека в костюме Деда Мороза, появившегося из черного авто. Хотя один папарацци все же нашелся.

— Дедушка, а где твоя снегурочка?

Аниматор обернулся: перед ним была женщина в невероятно меховой, будто сделанной из львиных грив шубе.  Рядом, держа шубу за руку, стояла девочка лет пяти, которая и задала вопрос.  Дед Мороз безмолвно оглядел парочку, и отвернулся, направив взор туда, где исчезла, проглоченная Гольфстримом Ленинградки подбросившая его машина.

— Ответили бы ребенку, — предложила дама.

В этот миг, припаркованный на другой стороне внедорожник, несколько раз мигнул фарами.  Ничего не сказав, Дед Мороз взвалил на плечо мешок, едва не задев приставучую мамашу, и, быстрым шагом пересек дорогу.  

— Это не настоящий, у него снегурочки нет — со вздохом подтвердила свое подозрение девочка.

— Алкашня! — крикнула в след неразговорчивому аниматору мама.

Один из прохожих нервно обернулся, но догадавшись, что обращались не к нему, сделал вид, что на самом деле высматривал что-то гораздо дальше, чем громкоголосая женщина с ребенком.

Тем временем человек в костюме Деда Мороза обошел со стороны сигналившее авто, и сел внутрь, на заднее сиденье.  «Ф-фуп!» — захлопнулась за ним дверь.

----

 — Там пальто и шапка лежат, переоденься.  Слу-ушай, а сколько жучок простоять может? — не оборачиваясь, сказала девушка за рулем.

 — Подожди, дай эту гадость отодрать, а, черт, думаю у меня аллергия на эти синтетические волосы, все горло чешется.

 Избавившись от бороды и сняв, не без употребления пары йоговских фигур, шубу, ибо дело было в салоне хоть и большого, но все же автомобиля, бывший Дед Мороз с облегчением выдохнул и тут же стал чесать шею.

— Не трогай, хуже будет, купишь в аптеке Супрастин.

— Жучок я приклеил сбоку пассажирского сиденья, с его внутренней стороны.  Все зависит от расторопности и профессионализма службы безопасности клиента.  Если ты помнишь, у главбуха «Вим Биль Дана»  месяц продержался. 

— Ты же сам профессионал, ну скажи, сколько простоит?  Хорошие деньги предложили: по штуке за каждую минуту записи, в неависимости о чем разговор.

— Сначала ты ответь на два моих вопроса, во-первых, какой идиот сказал, что клиент на Мерседесе выехал, я чуть его не пропустил, во вторых, кто научил этого узбека показывать фак безымянным пальцем и в —

— Три вопроса.  Много хочешь, — перебила водительница.

— Сколько может стоить шуба Деда Мороза?

— Что?

— А, ладно, черт с ним. Жучок пробудет вечно, а именно до тех пор, пока не сядет батарейка, может даже целый год.  Только без толку, он на этой машине редко ездит.

Девушка повернулась:

— Ты зачем про Уолл Стрит его спросил?  Он же мог догадаться.

Конечно, можно сказать: «она была невероятно красива». Но такая оценка, лишь спутала бы карты.  Она была пугающе красива, — совершенное доказательство политеизма, ибо такое лицо могли изваять только где-нибудь на Олимпе.  Злая, вызывающая синдром Сальери красота, потому как зачем дышать и к чему-то стремиться,  если вот такое вот просто рождается и ходит. 

Бывший Дед Мороз сфокусировался на переносице Горгоны, ибо только так можно было выдержать ее взгляд.  Простой трюк: человеку кажется, что на самом деле, ты доверительно смотришь ему прямо в глаза.  

— Женя, — начал он, — давай займемся каждый своим делом. Скажу лишь, что американские коллеги называют сей прием «афинити энкор».  Результат тебе известен.  Звони клиентам, сделка подтверждена, и денег они заработают больше чем на «Пепси» с «Вим Биль Даном».

— Affinity Anchor — без тени акцента повторила Женя и развернулась.

Повозившись какое-то время с черным брифкейсом, лежавшим на переднем пассажирском сидении, она достала оттуда обыкновенную телефонную трубку, и начала набирать номер.  «Бип-Бап-Бип» — запищала встроенная в чемоданчик клавиатура.

— Dustin, honey, it’s me.  The deal is on, thirty five per share, they will announce this Thursday. No, I’m not coming to Caymans any time soon, your wife wouldn’t approve.  Ha-ha-ha, Thank you…

Бывший Дед Мороз, откинул назад спинку своего сидения, благо это было возможно и на заднем ряду Лексуса, и закрыл глаза.  Наступившая пауза через мгновенье снова прервалась назойливой трелью телефонных кнопок.  Последовал второй звонок, по-испански, третий по-китайски, еще один по-арабски.  Легко перекидывая иностранные языки, будто жвачку из одной щеки к другой, красавица рассказывала о деталях сверх сделки.  Каждый из клиентов ринется покупать блоки акций русской компании, стоимость  которых взлетит уже через несколько дней.  Каждый наверняка заработает миллионы или десятки миллионов долларов.  Инсайдер трейдинг — знал бы прикуп...

---

Добравшись до дома, Скульский накормил собаку.  Это была единственная поденная обязанность, не возложенная на плечи домохозяек.  Ритуал сохранился еще со старых времен, когда спаниель Боря был щенком, а Скульский в какой-то степени тоже — начинающим коммерсантом.  В те годы бизнес строился по опыту молодой Советской республики: в основном приходилось отбирать.  Поэтому каждый раз, когда миска с едой брякала об пол, Скульский думал, а вернее внушал себе, что и отдает тоже.  Эдакая церемония очищения, mea culpa кухонного масштаба.  Пока старый пес чавкал специально приготовленным для него фаршем, Владислав Андреевич достал бутылку «Гленливета», наполнил четверть стакана и подошел к окну.  Началась метель, пожалуй, единственное природное явление, украшающее столицу.  Господа, не забудьте купить на память открытки, вот Собор Василия Блаженного, а вот — заснеженная Москва.

Глядя на увеличивающиеся в дымке снега нимбы фонарей, Скульский отпил виски и чмокнул губами.  Это был знак уважения первому глотку, этому скоростному курьеру, разносящему по телу новость, что сейчас будет все хорошо. Промелькнули основные события дня: едва не оторвавшаяся пуговка на блузке секретарши и звонок из Нью-Йорка.  Наступило время анализа в стиле Семнадцати Мгновений Весны.  Скульский больше не думал о миллиарде.  Число использовало свою минуту славы и тихо удалилось, освободив место другому таланту.  Велика радость — тройка Боингов.   На сцену поднялся молодой актер, хоть и однофамилец прежнего, но с океанами амбиций.  Тройка самых богатых людей планеты по версии журнала «Форбс».  Скульский вновь отпил виски и представил исковерканные латиницей свои имя и фамилию,.  Пересчитав буквы, он понял, что в имени красовались две Ви, одна в начале и другая в конце.  Ви значит виктория, победа.  Наверняка, этот факт будет обглодан журналистами.  Мозг Владислава Андреевича начал усердно работать,  подбирая возможные заголовки: «Русский бизнесмен в тройке богачей мира», или «Русский медведь вскарабкался на бизнес-олимп».  Каждый вариант невольно включал национальность героя и какой-нибудь стереотип о России.  Снег и холод. 

Вспомнился Дед Мороз.   Хороший был все-таки мужик,  надо же, и «Уолл Стрит» даже смотрел.  Скульский посмотрел на часы: восемь вечера здесь, четыре утра в Нью-Йорке. «Деньги не спят» — промолвил Владислав Андреевич и достал из кармана мобильный.  Один фонарь, два фонаря, три…

— Hello?

— Марк, это Скульский.  Я передумал.