В самый первый раз Виктор задумался о смысле жизни в пять лет.
Он даже начал было чувствовать, что разгадка недалеко, но в ванную вошла мама и сказала, что нельзя так долго сидеть на горшке.
Второй момент откровения случился после первого секса, в шестнадцать. Счастливый, он лежал на спине, раскинув руки, и Марина нежно прижалась к нему, положив голову на плечо.
Вот эти первые минуты после секса — самые лучшие для того, чтобы думать о чем-то вечном.
— Милый, давай попробуем еще раз? — нежно прошептала Марина.
— Конечно, любимая, — ответил Виктор, вздохнув обреченно, но незаметно.
Не получалось подумать ни в университете, где он без особого рвения учился на юриста, ни на работе, в торговой компании. Все время кто-то отвлекал — то профессора, то начальники. Был, правда, один счастливый день, когда все руководство внезапно разъехалось, в офисе было тихо и спокойно, и Виктор сидел один в курилке, наслаждаясь медленными послеобеденными минутами. Внутри него, как тогда, в детстве, что-то шевельнулось, мысли блуждали далеко-далеко, и ответ на так волновавший его вопрос вновь забрезжил неподалеку.
Размышления прервал ворвавшийся в курилку начальник службы безопасности.
— Витя, быстро вниз, у нас на проходной маски-шоу.
Стало понятно, почему начальство так неожиданно исчезло, но размышлять было уже некогда…
Наконец Виктор женился.
— Как удачно! — подумал он. — Жена будет вести домашнее хозяйство, а у меня будет время думать.
Медовый месяц почти оправдал его ожидания. Правда, первые две недели в Кемере пролетели, как один миг, потому думать было некогда. Но на третьей неделе молодожены поехали в Затоку, чтобы продолжить пляжный отдых, только уже в своих, родных местах.
Широкий бескрайний пляж, горячий песок, шум волн — что может быть лучше для размышлений? Виктор лег на спину, закрыл глаза рукой — солнце слепило немилосердно, — и погрузился в себя. Рядом лежала Даша, она тоже закрыла глаза, и казалось, что она спит.
— Вот оно, счастье, — подумал мельком Виктор и снова попытался сосредоточиться.
— Милый, ты не мог бы сходить на базарчик через дорогу и купить там вяленой рыбки? Хочется чего-то солененького, — сказала Даша и улыбнулась.
За годы супружеской жизни Виктор научился многому: готовить и гладить постельное белье, чинить детские велосипеды и правильно выбирать мясо. И даже красиво выходить из сложных ситуаций, когда их мальчики в очередной раз отчебучивали что-то в школе. Не получалось только одного — подумать. Собственно, думать особо было некогда. Длительных командировок у Виктора не было, в отпуск всегда ездили вместе с женой. Хотя нет, вру. Был один случай. Жена с детьми пошли тогда на концерт, и он остался дома один. Стоял воскресный июльский вечер, жара; Виктор любил жару. Он вышел на балкон с сигаретой и бокалом белого вина. Давно забытое чувство внутренней гармонии начало побуждаться в нем, и где-то рядом, казалось, были ответы на вечные вопросы — вот они, рукой подать...
Но — внезапно зазвонил телефон, жена забыла дома билеты, пришлось срочно одеваться и везти их к театру.
К пятидесяти он впал в апатию. Количество оставшихся лет убывало, как светлое время суток поздней осенью; он многому научился, многое видел, но ответ на главный вопрос — зачем все это, — так и не нашел.
Когда спустя тридцать лет он серьезно заболел, жена, дети и почти уже взрослые внуки ни на секунду не оставляли его без внимания и заботы.
В тот день он почувствовал — сейчас или никогда. Говорить уже не было сил, и он начал стонать.
— Мальчики, приезжайте срочно, — кричала жена в трубку.
Через час все собрались в его комнате. Он силился что-то сказать, но получалось с трудом. Наконец он прохрипел:
— Выйдите все, дайте наконец подумать!
Прохрипел и умер.
Родные не успели даже обидеться.
Два года спустя, разбирая отцовские книги, старший сын нашел маленький томик Платона с закладкой на восемьдесят шестой странице. Строка за строкой на ней и двух следующих были жирно подчеркнуты.
«И в самом деле, по-видимому, какая-то непроходимая тропа удаляет нас, и мы никогда не сможем в достаточной мере достигнуть того, к чему стремимся и что мы называем истиной, пока у нас будет тело и пока к душе будет примешано это зло. И в самом деле, тело создает для нас бесчисленные препятствия из-за необходимости питать его; а если, сверх того, постигнут нас еще какие-либо болезни, то они мешают нам стремиться к сущему. Тело наполняет нас вожделениями, страхами, всякого рода призраками, пустяками. И правильно говорят, что, действительно, из-за тела нам никогда не удается ни о чем даже поразмыслить. Только тело и присущие ему страсти порождают войны, восстания, бои; ибо все войны ведутся из-за приобретения денег, а деньги мы вынуждены приобретать ради тела, рабствуя пред уходом за ним.
И вот, в результате всего этого, у нас не остается досуга для философии. А, в конце концов, если даже у нас и окажется досуг и мы обратимся к какому-либо исследованию, опять-таки тело, во время наших разысканий, постоянно вмешиваясь, производит в нас волнение и страх, так что из-за него не удается различить истину. Таким образом, мы приходим на деле к такому заключению: раз мы хотим когда-либо узнать что-либо в чистом виде, нам надлежит освободиться от тела и смотреть на самые вещи при помощи только души».
— Мама, похоже, мы никогда не понимали папу, — сказал он, зайдя в кухню.
— Не занимайся глупостями, сынок. Вытри лучше с верхних полок пыль. Мне уже тяжело.