• 2024-2(44)

Вот вы говорите — Париж! Я тоже так раньше думала — Париж! Правда, толку от думания на эту тему в комсомольской юности было не шибко много. Обратная сторона Луны казалась более доступной (особенно после луноходного триумфа советской космонавтики), чем столица Франции. Почему? Если вы задаете этот вопрос, значит, вы не жили в СССР эпохи застоя. Или у вас папа был послом Советского Союза.

Позже можно уже было хоть в Париж, хоть куда... Только не за что. Впрочем, это все старые и неинтересные песни.

Но я в Париж все-таки попала. Для этого пришлось всего лишь эмигрировать в Западную Европу. Прошло, однако, немало лет, прежде чем я сказала: «Еду!» К этому моменту я немножко научилась читать и говорить на французском. Путешествовать решила одна, поскольку экскурсий и коллективных осмотров достопримечательностей на дух не переношу. Как раз перед отъездом моя мама начала хворать, но уговорила меня не отказываться от поездки.

Итак...

 

1

Все начинается с посадки в скоростной поезд Thalys (Кельн — Париж). Внутреннее убранство вагона чем-то напоминает дамский будуар девятнадцатого века: бархат, рюшечки, маленькие столики и прочая прелесть... Моей соседкой оказывается молоденькая латиноамериканка. О французском как о языке общения мне приходится сразу же забыть — словарный запас слишком куцый. Немецким собеседница не владеет. Переходим на английский. Выясняется, что она студентка, учится в Сорбонне. Уже ближе к Парижу прошу ее мне помочь с покупкой билетика в метро, поскольку  наслышана о некоторых сложностях. Соседка радостно кивает.

Прибываем на Северный вокзал. Я так тороплюсь успеть за юркой студенткой, что в спешке забываю любимый термос  с чаем на столике. Быстренько влетаем на станцию метро. Девушка подводит меня к автомату продажи билетов, машет ручкой и исчезает в толпе. Я ошарашенно пялюсь на монитор, пытаюсь понять, куда тыкать, чтобы купить билетик. За мной вырастает очередь и начинает гудеть. Двухметровый мужик, по виду испанский конкистадор, выхватывает у меня из пальцев купюру, заталкивает ее в прорезь, жмет на какие-то кнопочки — и я получаю билет! С некоторым трепетом прохожу через турникет. Получилось! А дальше — жуть и мрак! Длиннющие, плохо освещенные переходы, с чемоданом с лестницы на лестницу, никаких эскалаторов или лифтов (разбаловала меня страна постоянного проживания, где каждый шаг пассажира заботливо продуман).  Выползаю наверх, опять же с помощью очередного латиноамериканца, на нужной мне станции метро. На своем «шикарном» французском  объясняюсь с двумя пожилыми дамами европейского вида, они милостиво указывают мне дорогу к гостинице. Заселилась. Дело к вечеру. Немножко брожу по окрестностям. Ничего выдающегося.

Наутро после завтрака (круассан, джем, кофе — и все!) покупаю в кассе книжечку билетов на метро и отправляюсь в центр Парижа. Выхожу на поверхность — опять что-то невзрачное... Разочарованно топаю дальше... И вдруг!..

Сена... Яркое солнце... Мост императора Александра... Золоченые античные скульптуры... Вдали виднеется золотой купол Собора инвалидов (усыпальница Наполеона). Все сияет каким-то ярко-рыжим светом. Позже сложатся стихи: «У каждого свой Париж. Мой личный Париж рыж...»

Иду с перехваченным дыханием вдоль Сены, перехожу от моста к мосту, добираюсь до Лувра. Решаю пока  внутрь не заходить (успеется), а просто погулять в саду Тюильри. Обращаюсь к высокой, шведского вида даме в элегантном черном брючном костюме с просьбой меня сфотографировать на фоне фонтана, при этом тщательно подбираю французские слова, строю сложную фразу. Тетя глядит на меня сверху вниз в некотором замешательстве и отвечает на родном моем слобожанском диалекте: «Женщина, вы токо мне скажите, шо тут нажимать надо на вашем аппарате». Я хмыкаю и показываю, «шо надо нажимать». Фотка, кстати, получилась классная!

Я принимаю решение посетить музей д'Орсэ: импрессионисты — моя давняя блажь и вечная любовь! Не нахожу ничего лучшего, как спросить дорогу у двухметрового стража возле Министерства иностранных дел (везет мне, маленькой, на больших). Он удивляется моей наглости, но терпеливо объясняет, я при этом раз  десять переспрашиваю. Вежливо благодарю. Следую в указанном направлении. Начинается и быстро усиливается дождь, поднимается сильный холодный ветер от Сены. Мои парадные «белые бруки» немедленно промокают насквозь. Добираюсь до музея — и вижу многокилометровую очередь. Никакого укрытия от дождя не предусмотрено. Постепенно начинаю синеть и трястись. Плюю на все и еду в гостиницу. Дождь перерастает в ливень и бурю. Вешаю «бруки» на просушку и от горя заваливаюсь спать.  Просыпаюсь от яркого солнечного луча. Все! Дождь прошел, снова сухо, тихо, ясно...

Еду на Елисейские Поля. Ух, ты! Разинув рот, бреду по знаменитой улице. Месяц май, каштаны в цвету, разноязыкий поток туристов, лава машин, бутики, кофейни, рестораны... Моя прогулка уже близится к концу, когда раздается звонок мобильного. Папа и мама спрашивают, как дела. Я, повизгивая от восторга, живописую пейзаж. Наконец, интересуюсь маминым здоровьем. Она заверяет, что все ничего, смущенные нотки в ее голосе я в состоянии экстаза не засекаю. Эйфорически продолжаю путь. Малый дворец, памятник Черчиллю, снова Сена.

На следующее утро подскакиваю пораньше, бегу завтракать, планов — море! И тут — звонок по мобильному! Мамин голос уже не оставляет мне никаких иллюзий. Ясно, что худо — дальше некуда. Сообщаю, что немедленно выезжаю домой. Мама пытается протестовать, но у нее нет сил даже говорить. За пять минут швыряю все в чемодан. Такси. Вокзал. Плюю на все правила приличия. Подныриваю под заграждение перед кассой, прошу прощения у очереди, собрав все известные мне слова. Очередь глухо бурчит, но позволяет мне взять билет. Успеваю  на посадку за минуту до отхода поезда. Дальше — гонка, пересадка за пересадкой, все бегом. К вечеру влетаю в дом. Мама еле дышит. От боли и нехватки воздуха почти серая. В больницу, вестимо, не хочет. Сдается. Везу в стационар. Рентген. Базальная плевропневмония. Мама категорически отказывается от госпитализации. Везу домой. Ясный диагноз — ясное лечение. Хорошо, что я в отпуске. Устраиваю стационар на дому. Постепенно справляюсь с маминой болячкой. 

Так закончилось мое первое путешествие в Париж.

 

2

Понятное дело, что я не угомонилась. Лето год спустя. Отпуск. Дома все относительно здоровы и стабильны. Еду ночным поездом Ганновер — Париж. Гостиницу взяла в пятистах метрах от вокзала. Никаких метро и такси. Завтрак континентальный: ветчина, сыр, масло, яйца, булочки, кексы, повидло! Это вам не одинокий круассан! В общем, печальный опыт прошлого учтен!

Сразу топаю в Лувр. В сумке у меня, ясное дело, любимый металлический термос (не тот, который забыла в поезде в прошлом году, а другой, но тоже любимый). На входе  в Лувр секьюрити отправляет на рентген все вещи больше кошелька. Меня, как владелицу ридикюля с подозрительным предметом, сразу же отводят в сторонку. Достают мой термос. Все, думаю, влипла! Сейчас припишут международный террористический заговор с пожизненным заключением в Париже! Мечты сбываются! 

Дядя-секьюрити отвинчивает крышечку, нюхает содержимое и спрашивает, как в романе «Дубровский»: «Кес кэ сэ? — Что  это?» Я решаю говорить чистую правду и отвечаю: «Тэ нуар — черный чай». Он закручивает крышечку, запихивает термос в мою сумку и произносит: «Силь ву пле, мадам!» Я стою, не шевелюсь, чтобы не приписали попытку побега из-под стражи. Страж машет мне рукой и говорит уже по-английски: «Плиз»! А я думаю: «Ну, нет! Стрельнет еще без предупреждения!» Стою. Дядя внимательно на меня глядит. И тут сзади, в спину, на народном походном языке мне кто-то орет: «Ну, ты, че, заснула?!» И далее следует изысканный глагольный оборот!

...Как я в Лувре очутилась, точно не помню... Но — с сумкой и термосом в ней! Села возле лавки сувениров, чай весь сразу выпила — и все, никаких улик! Нас голыми руками не возьмешь!

После Лувра я сразу — в музей д'Орсэ! Благо, недалеко. Дождя нет. Очередь необозримой длины, но движется быстро. Ноги мои уже не только не ходят, но и не стоят. Сажусь прямо на землю, точнее, на каменные плиты,теплые, солнышком нагретые. Не я одна. Все сидят. Потом встают и пересаживаются  по мере продвижения очереди. Вокруг меня все время ходит кругами вертлявая девица цыганского вида, ну прямо как нитка за иголкой! Так! Знаем мы таких! Накрываю сумку всем корпусом и на ощупь заталкиваю свой кошелек в косметичку, застегиваю ее на молнию и маскирую сверху зонтиком. Нас на мякине не проведешь!

Вот и моя очередь подошла! Вхожу в вокзальную гулкость залов и забываю обо всем на свете! Все имена, что с придыханием мною произносились... Все любимые репродукции, как в сказке, обернулись подлинниками... Перехожу от чуда к чуду... Не верю, что это правда, что я это вижу собственными глазами...

Выхожу из музея совершенно ошарашенная. Тут только ощущаю, насколько устала. Вползаю на станцию метро, ищу  в сумке  кошелек — нету! Перерыла все — без толку! Вот вам  и импрессионизм в чистом виде! Поминаю цыганскую девицу незлым тихим словом.  Ладно, у меня есть набрюшная сумочка с НЗ. Но там крупная купюра. Протягиваю ее кассиру,  а у него нет сдачи! Умильно пытаюсь объясниться! Но снова получаю свирепое: «Нет сдачи!» Уже почти на четвереньках бреду в какой-то супермаркет, там приобретаю ветчину и мелкие купюры на сдачу.

Как начинающий марафонец на финише, на заплетающихся ногах добираюсь до гостиницы. В номере лихорадочно соображаю, куда раньше звонить: в банк или в страховую больничную кассу. Банковские и прочие карточки-то вместе с кошельком тю-тю! Их нужно срочно блокировать, пока преступники  ими не воспользовались! В поисках записной книжки с телефонами дрожащими руками вытряхиваю содержимое сумки на кровать. Косметичка вылетает и шлепается на постель с каким-то бегемотистым звуком! И только в этот прекрасный миг я вспоминаю, куда мой дорогой кошелечек мною лично упрятан в целях его сохранности. Вот радость-то какая! Как это я еще не успела везде позвонить и все карточки заблокировать!.. Даю соответствующую оценку своему интеллекту...

Следующий день проходит под знаком любимых французских романов. Точнее, прохожу я: по Рю де Риволи, где гарцевали мушкетеры, по площади перед собором Парижской Богоматери, на которой по воле Гюго плясала Эсмеральда. С любопытством взираю на облагороженное «Чрево Парижа», так мрачно обрисованное в романе Золя. Конечно же, как страстная любительница детективов Сименона, забредаю на набережную Орфевр... Список можно бы продолжить, но я вижу вдалеке гофрированную кишку эскалатора и радужно раскрашенные стены музея Жоржа Помпиду и спешу туда. Мне предстоит встреча с картинами божественного, надмирного Марка Шагала. По ходу экспозиции  открываю для себя новых, необычных художников и скульпторов. Наконец, с верхнего этажа музея созерцаю весь старый Париж...

Шатаюсь по Латинскому кварталу, упиваюсь флером его бесчисленных улочек, лавочек, кафе, фонтанов,  цветов... Через час не имею даже отдаленного представления, где именно я нахожусь и куда следует двигаться дальше. Улочки, по которым я перемещаюсь, не указаны на туристической карте. Спрашивать дорогу у таких же уткнувших носы в карту туристов бесполезно. Кидаюсь к мужику с портфелем и без карты, явно аборигену здешних мест. Спрашиваю, как мне вернуться к Лувру (оттуда прямая ветка метро до гостиницы). Но мой безукоризненный французский  прононс пониманию аборигена не доступен. Повторяю вопрос  уже с откровенно славянским акцентом. Эффект тот же. Вот дубина попалась (в смысле, попался, то есть дубина он, а не я, чтобы вы правильно поняли)! Меняю тактику. Спрашиваю, где тут Сена протекает. Смотрит внимательно и молчит, но не уходит, ждет продолжения кино. Ладно, думаю, я тебя все равно уконтрапуплю! Ставлю вопрос ребром: я хочу к реке! О! Дошло до портфеленосца, наконец! Он машет рукой — а гош! «Мерси, месье», — говорю. А гош так а гош!  Действительно, поворачиваю налево, как мне велено, и через двадцать метров утыкаюсь носом в парапет Сены. Скажите, стоило оно того, полчаса выяснять отношения с этим чудиком парижским?!

Следующее впечатление я получаю возле церкви Мадлен. Обозрев ее всесторонне, выхожу на какую-то площадь и влипаю  в демонстрацию чего-то мне непонятного какими-то крутыми плечистыми мужиками, идущими плотным хорошо организованным потоком. Вид демонстрантов мне доверия не внушает, но я поневоле оказываюсь в числе примкнувших, поскольку не могу выбраться из этой быстро шагающей и что-то орущей оравы. Судорожно барахтаюсь, но без успеха. На углу вижу девушку-полицейскую и кидаюсь к ней чуть ли не на шею. Она быстро соображает, что к чему, адекватно оценивает мои невнятные вопли и уверенной рукой выволакивает меня на свободное пространство. Ее напарник сопровождает меня до станции метро. Ребята, дорогие, я вас люблю и обожаю!

…Чуть позже мне довелось видеть другую демонстрацию, там же, возле Мадлен. Седые мужчины и женщины с множеством орденов и медалей, с букетами цветов в руках, медленно и торжественно, в сопровождении духового оркестра шли по улице. Это были участники Французского сопротивления. Я позволила себе какое-то время идти не вместе (не имею морального права!), но просто рядышком  с ними, и ощущения света этих людей еще долго жило во мне.

 

3

Три года спустя возвращаюсь с племянниками из Мадрида. На пару дней делаем остановку в Париже.

Я чувствую себя бывалой парижанкой, веду моих мальчиков (оба на две головы выше меня) по знакомым и уже любимым местам, комментирую достопримечательности, словом, вхожу в роль. Племянники выражают умеренное восхищение, но через час уже хотят есть. До приличного ресторана они дотерпеть не могут, поэтому заходим в весьма сомнительный трактирчик, где получаем, естественно, нечто картонное с перцем и кетчупом. После еды нужен отдых. Идем в гостиницу.

Через пару часов пешком направляемся к Монмартру. Протискиваемся через шумные толпы пешеходов, преимущественно выходцев из Африки и Латинской Америки. На тротуарах полно мусора. Нам, уже привыкшим к стерильной чистоте и тихому говору на улицах, все это кажется странноватым. Но у подножия Монмартра, невзирая на обилие туристов, порядок соблюдается. Впрочем, это порядок в хаосе ларечков, лоточков, каруселей, разных туристических погремушек типа Эйфелевых башенок разных цветов, стеклянных шариков с Лувром внутри, платочков с надписью «Я люблю Париж» и прочих сокровищ... Все это сверкает, переливается, мигает лампочками, озвучивается веселенькой музычкой...

Но если сделать десять шагов в сторону... Великолепный французский шансон в сопровождении гитары возле маленького кафе... Чуть дальше джаз-бэнд  импровизирует так, что душа взлетает выше купола базилики Сакре-Кер... В лучах заходящего солнца белая базилика на фоне апельсинового неба кажется фата морганой, которая может исчезнуть в любое мгновение. Однако лестница к вершине Монмартра вполне реалистична и напоминает нотный стан, чьи ступеньки-линеечки густо утыканы нотками-туристами. Вся сюита возносится вверх, к ступеням Сакре-Кер. Взобравшиеся туда без фуникулера не успевают перевести дух, поскольку его (дух) немедленно захватывает от взгляда на равнину Парижа с высоты птичьего полета...

На следующий день с утра бродим вдоль Сены и поперек, по сказочным мостам... Во второй половине дня энтузиазм постепенно иссякает, мы тащимся все медленней. Большинством голосов (племянники — за, я воздержалась) решаем вернуться в гостиницу (вечером уезжаем домой, номер мы уже сдали, но чемоданы в отеле). Болтаемся в фойе, болтаем с портье (ливиец, неплохо владеющий немецким и английским). Потом младшенький намекает, что  пора бы и на вокзал...  Ну и что, что до поезда почти три часа... На вокзале веселее... Мы еще не догадываемся, насколько «весело» будет на вокзале и какие сюрпризы нас ожидают. Ладно. Перемещаемся на Гар де л'Эст — Восточный вокзал.

Вечер, половина седьмого. Наш ночной поезд Париж — Ганновер должен отбыть в начале десятого. Рассаживаемся на стульчиках в зале ожидания. Я от нечего делать пялюсь на электронное табло отправления поездов дальнего следования. Странно... Поезд под таким же номером, как наш, но следующий через Ганновер до Берлина, отправляется через двадцать пять минут. Размышляю над таким совпадением, сначала с юморком, а потом с нарастающей внутренней паникой. Озираюсь в поисках служащих вокзала — ни единого в поле зрения. Буркаю племянникам, что скоро приду, и мчусь по периметру вокзала (длина одной стороны километр) в надежде на бюро информации для пассажиров. Облетаю все этажи — ни малейшего следа. Единственное мною обнаруженное официальное лицо сокрыто за туманом перегородки билетной кассы. К окошечку кассы очередь человек сто пятьдесят. Я обращаю к очереди пламенную речь и торжественно клянусь, что мне нужно задать только один вопрос, и это займет десять секунд. Эта анаконда даже ухом (точнее, хвостом) не ведет и равнодушно ползет мимо. Я раболепно заглядываю в глаза стоящих, но у римских патрициев было больше сочувствия к гладиаторам, чем у этих ко мне. Наконец, группа японцев с чисто японской вежливостью пропускает меня к окошечку. Я кланяюсь им на восточный манер и говорю по-немецки: данке! Объясняю кассиру, что меня взволновало. Он удивленно говорит: «Да, мадам, ваш поезд через десять минут отправляется. Расписание изменили неделю назад. Вам должны были сообщить. Справьтесь в турагенстве». Ага, неделю назад мы были аккурат в Мадриде, какое там турагенство!

Включаю третью скорость, с выпученными глазами подлетаю к племянникам и ору:  «Бежим! Поезд уходит!» Оба ни с места, один дожевывает бутерброд, другой глядит на меня поверх газеты. У юношей в глазах ясная мысль: «У тетушки от переутомления поехала крыша!» Я опять ору: «Бегом! За мной! Расписание изменили!» Ага! Подействовало! Хватают чемоданы и чешут в указанном мной направлении, так что я за ними едва поспеваю. Выскакиваем на платформу, поезд еще на месте... Ищем нужный вагон. Ан нет! Все вагоны выстроены в произвольном порядке: десятый, первый, пятнадцатый и т.д. К счастью, на перроне стоят проводники Немецкой железной дороги. Кидаюсь к ним. Они машут рукой: садитесь в любой вагон, поезд сейчас тронется, там разберемся. Затаскиваем чемоданы в тамбур, двери закрываются, поезд отправляется.

О, Париж, город моей мечты...

 

4

Казалось бы, хватит приключений на мою голову... Так нет же... Как преступника тянет на место преступления, так и меня — на место приключений. Я снова в городе мечты моей ненаглядной. На этот раз с мужем. Он туда не очень-то и стремился, вроде как чувствовал что-то... Тем более, что за пару месяцев до романтического путешествия в Париж мы вернулись из летнего кружевного Брюсселя, произведшего на моего супруга неизгладимое впечатление (надо сказать, я тоже влюблена в Брюссель, но это отдельная сказка).

Короче говоря, Париж, октябрь, дождь... Мы вяло перемещаемся от одной достопримечательности к другой. Мой муж по-прежнему в состоянии острой влюбленности в Брюссель и ревниво пресекает мои попытки сравнения бельгийской и французской столиц. Париж его, видите ли, разочаровал, он, оказывается, ждал большего.  Эйфелева башня не такая уж и эйфелева, Елисейские поля тоже не сильно елисейские, а перед Нотр Дам народу и рекламных щитов слишком уж много, это портит все впечатление... Эту песня звучит весь день в разных вариациях, в зависимости от нашего местонахождения.

Денек спустя появляется солнце на небе, мой муж проникается  атмосферой и с энтузиазмом снимает на видео собор Дома инвалидов, Александровский мост, площадь Согласия и далее по ходу. Отправляемся к Монмартру, поднимаемся к Сакре-Кер, и здесь он уже просто не выпускает камеру из рук. Выход в небо из базилики — это без комментариев! Нет для этого подходящих слов! Зато ошеломительный кадр запечатлен!

Вечерний Париж в осенних нарядах... Мчащиеся потоки золотых огней на Эйфелевой башне... Подсвеченная Триумфальная арка... Роскошные сияющие витрины на Елисейских полях... Сиреневые ожерелья фонарей вдоль мостов через Сену...

Настроение, как вы понимаете, поднялось на пару градусов, и мы на утро эдак вальяжно и расслабленно выходим из метро к площади Согласия. Муж мне говорит: «Ты сумку забыла застегнуть». Так-так! Кошелька на этот раз нет по-настоящему. Свистнули в метро! Со всеми карточками и основным запасом наших денег. Фокус в том, что, если в нашем маленьком университетском  городке появляется карманник (один-единственный, честное слово!), то все автобусы и вокзалы моментально оклеиваются полицейскими афишами с просьбой  быть внимательными и не давать преступнику ни малейшего шанса. Мы и не даем, карманнику становится скучно, и он покидает наш город. А мы снова ходим с незастегнутыми сумками. Мой племянник однажды потерял кошелек — так  полицейский на следующее утро лично принес потерю к нему домой и вручил. Понятно, что все до копейки было на месте. Вот я и экстраполировала этот стереотип поведения на парижское метро, за что и поплатилась. Билеты на обратный путь, к счастью, в гостинице. А вот карточка скидок, без которой билеты недействительны, уплыла вместе с кошельком.

Муж считает, что нужно заявить в полицию о краже и взять соответствующую справку. Я с ним соглашаюсь, поскольку иначе придется заново покупать билеты. Выясняем адрес префектуры и отправляемся туда. Я, начитавшаяся французских детективов, рисую в своем воображении допрос с пристрастием, хмурого седого комиссара, мрачный каземат и все такое прочее. Начинаю вибрировать с нарастающей амплитудой, хотя ни в чем не виновата, кроме собственного ротозейства.

Входим в префектуру. За стойкой жует яблочко глубоко беременная  юная дама в штатском. Навскидку оцениваю: примерно неделька до декрета. Я на английском (на французском мне это не потянуть) сообщаю о случившемся. Она протягивает мне бланк, разрешает заполнять на английском. Я старательно излагаю обстоятельства дела с учетом моих обширных познаний в криминалистике (Сименон, Кристи, Стаут, далее по списку). Готово. Беременная регистраторша предлагает мне обождать, пока подойдет дежурный полицейский, провожает в уютный уголок с креслами и журнальным столиком, здесь же автомат с кофе и чаем (бесплатно). Ждем. Появляется парень в полицейской форме, на вид лет двадцати. Вот тут начинается коррида! Я ни слова не понимаю из его быстрой французской речи, он ни бум-бум по-английски. По ходу пьесы выясняем, что юноша немного говорит по-немецки. Я оживляюсь и начинаю тарахтеть, чем привожу моего собеседника в полное отчаяние. Сбавляю темп речи. Взаимопонимание не в полной мере, но все же налаживается. До паренька в какой-то степени доходит, чего я от него добиваюсь. Он долго и задумчиво смотрит на заполненный мною бланк, пытается постичь тайный смысл английской речи, осознает, что ему просто так от меня не отвертеться и принимает совершенно гениальное решение. Он берет печать префектуры и ставит прямо на мое заявление. Говорит: «Это будет справка!». Я строго спрашиваю: «А копия вам для дела не нужна?». Он тяжело вздыхает и тащится к ксероксу. Вручает мне «оригинал» и сообщает, что я могу идти.

Знаете, что самое смешное в этой истории? Когда мы сели в поезд и предъявили билеты, кондуктор и не подумал спросить украденную карточку скидки, а значит, и заменившая ее «справка» не понадобилась. Но я ее храню до сих пор как доказательство моей несовместимости с Парижем. Больше я туда ни ногой! Au revoir, le rêve! Прощай, мечта!