В день своего шестидесятисемилетия, за полчаса до полудня Михаил вошел в кафе «Пятачок», что втиснуто между продовольственным и книжным магазинами на центральной «плазе» русского района. Старик частенько был единственным клиентом кафе в это время суток, когда завтракать уже поздно, а обедать еще рано. Кассир, он же хозяин кафе и сосед Михаила, вышел из-за стойки и молча пожал ему руку.
— Коль, я сегодня чаю без кофеина и… — он оглядел витрину, — ну, давай рогалик, вон тот, который без ничего.
— Круассан что ли? Надо же, рогалик вспомнил… Рогалик не такой, он пожестче вроде был… Еще были коржики, помнишь? С дыркой и без дырки… Как внучка?
Михаил сел за стол у окна, окунул круассан в чай и откусил. Поверхность чая покрылась масляными бляшками. Николай сел напротив.
— Внучка? — Михаил смахнул крошки с ветровки. — Да ничего, растет… Они в Монреаль уехали.
— Да, ты говорил. А мои в Мексике. Жара там сейчас невыносимая. Говорил им, что осенью надо ехать… Про луну читал во вчерашней бесплатной? Новая загадка. Теперь говорят, обитаемая она, но только на той стороне, которую не видно.
Михаил пожал плечами:
— Кто его знает. Они напишут…
— В НЛО тоже не веришь? А я сам видел. На Кубе. Скрывают же все, правды так и не узнаем…
— А оно тебе надо?
— Интересно все же. Столько на свете необъяснимых вещей! Возьми тот же Бермудский треугольник или, к примеру, Коралловый замок… Иногда думаю, хоть бы на один вопрос получить ответ, пока жив и мозги еще на месте. Валю знаешь, которая тут в книжном раньше работала? Толстая такая, на спину жаловалась… Сын говорит, в детство впала, не узнает никого… Не дай бог такое, лучше уж как твоя Нина, быстро и без особых мучений. Хотя, рановато она, конечно, что говорить… Она ж с пятьдесят второго?
— С пятьдесят третьего.
В кафе вошла женщина с ребенком, Николай поднялся из-за стола и направился к кассе.
Михаил проследил взглядом за ребенком, который что-то канючил на смеси русского и английского, и тут только заметил на стене напротив новый плакат в рамке: название кафе, слоган: «Дешево и сердито!» и крупное изображение пятикопеечной монеты советского образца. Все время, пока существовало кафе, Михаил почему-то считал, что оно названо в честь Виннипухова дружка…
Хотелось ли ему узнать тайну обратной стороны луны? Михаил подумал о том, что за сорок лет совместной жизни ему не удалось постичь до конца тайну души собственной жены. Так и живет с кучей безответных вопросов… Или вот загадка, к примеру, которую ему уже никогда не разгадать, — та девчонка с пятачком, о которой Михаил давно забыл, а теперь вот, глядя на изображение советской монетки, вспомнил. Ничего особенного не произошло, так, мелкий эпизод, но Михаилу тогда очень хотелось узнать, почему она сделала то, что сделала. В тот день он все перебирал в голове возможные причины или, скорее, мотивации девчонки, даже рассказал о ней жене. Думал, женская логика как-то поможет разобраться. Не помогла.
Это случилось еще в Москве, где-то в начале восьмидесятых… Да, ему тогда было уже прилично за тридцать… Он вошел в метро на станцию «Площадь Свердлова», открыл кошелек и достал пятачок. Шагнул к турникету, и тут ему преградила путь девушка лет семнадцати-восемнадцати с такой же монеткой в руке. Лица ее он сейчас ни за что не вспомнил бы, помнил только, что хорошенькая, невысокого роста, с темными курчавыми волосами. Улыбнулась и сказала: «Извините, можно вас кое о чем попросить? Давайте обменяемся пятачками?» От неожиданности и нелепости этой просьбы он немного растерялся, и все же спросил: «А зачем?» — «Так надо», — ответила девушка. «Ну, давайте, если надо», — он тоже в ответ улыбнулся прелестному созданию и протянул свой пятачок. Девушка взяла его, в ответ сунула в его руку точно такой же, поблагодарила. Затем бросила только что приобретенную монету в турникет и умчалась вниз по эскалатору.
Он повертел в руках новый пятак, будто ища объяснения. Не найдя его, также опустил монету в щель турникета и спустился к перрону… На этом история, собственно, и закончилась, но Михаилу еще долго не давало покоя полное непонимание того, зачем девчонке понадобился это обмен. Жена предположила, что девица была просто пьяна или «не в себе», но Михаила эта версия не убеждала, девушка выглядела вполне нормальной и совершенно определенно трезвой. Возможно, чем-то слегка озабоченной…
Они с женой тогда как раз ждали разрешения на выезд, и Михаил почему-то решил, что это маленькое происшествие — хороший знак.
Он допил чай и теперь просто сидел, глядя в окно. «Вот ведь интересная штука, — думал старик, — всегда мечтал дожить то того времени, когда наконец-то совсем некуда будет торопиться и можно будет вот так просто и беззаботно смотреть в окошко». Мечта, похоже, сбылась. Правда, вместе с беззаботностью пришли усталость и еще невнятная тоска, причину которой Михаилу трудно было выявить. Раньше, мысленно двигаясь по цепочке мелких происшествий дня, он мог с уверенностью сказать, что именно привело к внезапно возникшей тревоге или раздражению. Так же, как вспоминая, что ты съел вчера, можно легко определить, что именно вызвало сегодняшнюю тошноту. Сейчас все было иначе. То ли нарушились причинно-следственные связи, то ли следствия перестали нуждаться в причинах…
Мимо кафе прошла молодая дама с коляской, следом китаец в форме почтового курьера, мальчик с собакой, женщина средних лет с короткими с проседью волосами… «Не местная» — определил Михаил. Женщина посмотрела вверх, видимо, на вывеску кафе, лицо ее чуть заметно потеплело от мысленной улыбки. Остановилась на секунду, все еще храня тень этой неведомой теплой мысли на лице, случайно встретилась взглядом с Михаилом и затем скрылась из вида. Михаил успел улыбнуться в ответ, хотя знал, что улыбка женщины предназначалась не ему…
***
Жанне не нравился этот североамериканский город, в котором жила семья ее дочери, он казался ей слишком неопределенным, городом без лица. В сравнении с нарядной напомаженной боярыней Москвой город выглядел неухоженным бедняком неясных кровей. Китайские лавки со всякой чепухой вперемешку с иранскими пахучими забегаловками и русскими магазинчиками, торгующими книгами и всем, что заставит иммигранта вспомнить не столько родину, сколько безвозвратно ушедшие годы. Здесь, в «русском» районе, Жаннино прошлое разбросало приманки и ловушки на каждом шагу. Не хочешь, а попадешься. Оно, прошлое, представало тут местечково-лубочным, густо замешанным и будто законсервированным. Здесь помнили и берегли напоказ то, что в России уже утратило даже свою вторую, возрожденную ностальгией молодость. На этом континенте все еще звучали бородатые постсоветские шутки, читалась диссидентская литература, пелись за столом бунтарские песни восьмидесятых… Конечно, все это существовало и в Москве, но в гораздо более слабой концентрации.
Жанна обратила внимание на кустарно выполненную вывеску над дверью крошечного кафе, нарочито русскую, матрешечно-хохломоватую: «Пятачок». Рядом с русским словом добавлено помельче: «Pyatachok», как будто латинские буквы могли что-то прояснить для англоговорящей публики. Еще одна приманка из прошлого…
В мысли Жанны вплыла попавшаяся на крючок сценка из юности, которую Жанна называла «Заколдованный Пятачок». Эту коротенькую историю, отшлифованную временем, как морской камешек, нет-нет да и выбрасывало на берег памяти…
В тот день они с подругой договорились встретиться у метро «Аэропорт». Времени до встречи еще было слишком много, и Жанна решила погулять по центру. В сквере у Большого театра к ней подошла крупнолицая приземистая цыганка и предложила погадать. Жанне никогда не удавались категоричные отказы, особенно в том нежном возрасте, и она неуверенно промямлила что-то вроде: «Это было бы здорово, но у меня совсем нет денег». Цыганка ответила, что деньги ей не нужны. «Мне подойдет любая, даже самая мелкая монетка, но я должна взять ее из твоих рук, чтобы увидеть твое прошлое и будущее. Погадаю и верну монетку обратно. Вижу, хорошая ты девчонка, и про деньги не врешь. Бедная студентка, так ведь?» Жанна и правда была первокурсницей, и ее подкупила прозорливость и доброта цыганки.
Гадалка была щедра на предсказания, за пару кругов вокруг фонтана она наобещала Жанне и большую любовь, и семейное счастье, и богатство. Закончив, цыганка попросила отдать ей золотое колечко, которое Жанна носила на безымянном пальце левой руки. «Мне-то твое кольцо ни к чему, но так надо, чтобы все сбылось! Да ты не переживай, завтра проснешься и найдешь колечко под подушкой. Знаю, душа у тебя добрая, чистая. Таких, как ты, обманывать грех…» Кольцо отдавать было жаль. Вообще-то Жанна считала, что оно морально устарело и выглядело по-купечески аляповато, но колечко было ее единственной дорогой вещью. Кроме того, оно было подарено родителями к ее совершеннолетию. Пришлось Жанне все же проявить твердость и отказать.
Когда цыганка поняла, что кольца ей не получить, ее выпуклые, с тяжелыми веками глаза похолодели. «Забирай свой пятак!» — она сунула монету в Жаннину руку и добавила зловещим шепотом: «А вместе с ним забирай все несчастья, которые с этого момента будут преследовать тебя всю жизнь! Тьфу на тебя! Не будет у тебя ни любви, ни семьи, ни счастья…» Жанна побежала от цыганки, а та все продолжала выкрикивать ей в след проклятья… У метро «Площадь Свердлова» Жанна остановилась, соображая, что же ей теперь делать. Смириться со страшным заклятьем она никак не могла! Живущая в ней с детства интуитивная уверенность в том, что у каждой проблемы есть свое решение, заставляла искать его. Не то чтобы Жанна верила в колдовской заговор, но она верила в силу самовнушения. Дело не в словах цыганки, а в принятии заклятья. А не принять его так же трудно, как «не думать о зеленой обезьяне». Необходимо было как-то отменить его, развернуть эту волну вспять, и сделать это нужно было прямо сейчас, как можно скорее, пока заклятье еще не вступило в силу, не захватило власть над ней. Выбросить пятачок? Жанна чувствовала, что этого недостаточно. Это было бы слишком простым решением, ее сознание не удовлетворится им… Нужно передать монету из рук в руки, тогда колдовство потеряет силу, сгорит и осыплется пеплом. Жанна ничего не знала о колдовстве, но вслед за этой идеей появилась твердая вера в то, что если суметь это провернуть в течение ближайших пяти минут, она полностью и навсегда освободит себя от напасти. Но кому отдать пятачок? Люди подозрительны, не возьмут… А если обменять? Предлагать обмен, собственно, не менее странно… Ну, будь что будет.
Войдя в здание метро, Жанна обвела взглядом толпу, пытаясь найти правильного человека. Ошибиться было никак нельзя, если ее избранник откажется, все пропало. Жанна была почему-то уверена в том, что у нее только один шанс. Она вглядывалась в лица, пытаясь угадать реакцию того или другого кандидата. Этот слишком спешит… Тетки не годятся, из вредности не согласятся… Старушка с собранным в кучку лицом скорее всего шарахнется от Жанны в испуге, еще и милицию позовет… Парень в кепке? Нет, лицо у него недоброе, пошлет куда подальше… Нужен мужчина, это определенно. Не слишком молодой, но и не старый…
Вот этот, с усами. На вид ему около сорока, скорее всего женат… Лицо расслабленное, неглупое…
— Извините, можно вас кое о чем попросить? Давайте обменяемся пятачками?
Жанна бежала вниз по эскалатору, и ее переполняло чувство свободы и веселой гордости, ведь она оказалась достаточно находчивой и сильной, чтобы побороть надвигавшуюся опасность. Она знала, что все теперь будет хорошо. Подумала ли она о человеке, которому вручила свой заколдованный пятак? Не успела. Инстинкт самосохранения вытеснил на эти пять минут мысли о ближнем. Позже осознание собственного коварства омрачило Жаннино настроение, но она утешила себя тем, что доверчивый мужичок ничего не знал о заклятье и никак не мог принять его на себя. Он получил монетку вместе с самой доброй из Жанниных улыбок, значит, у него тоже все будет хорошо…
Ей было тогда всего восемнадцать, и она еще верила в жесткие максималистские концепции «вечной любви», «счастья до гроба» и прочих «все» и «навсегда». У Жанны впереди была целая жизнь, чтобы сменить их на одну, гибкую и утешительную: «все относительно».
История эта юркой рыбешкой мелькнула и тут же затерялась в пучине прочих мыслей. Жанна встретилась глазами со своим отражением в окне, улыбнулась и пошла дальше. Сквозь отражение успело проступить лицо старика, сидящего в кафе по ту сторону оконного стекла. Жанна скорее почувствовала, чем увидела, что старик улыбнулся ей вслед.