• 2022-3(37)

***

Это вызрела ваша ненависть —

рвётся бомбами, льётся «Градами»,

неуслышанность бьёт рефренами,

разобиженность ваша — зрадою,

 

бред особого назначения —

апокалипсис так и выглядит.

От бессилия есть лечение —

в жертву родине сына вырастить.

 

Но должно же быть

что-то вечное —

между берцами и шлем-масками,

бьётся техника да ломается —

упрощается человечья быль.

 

Я чужой войной переполнена —

я в своей сейчас дезертирую.

Кто засеет вас, льны, подсолнухи,

как найти в себе перемирие?

 

Тут не рукопись — сразу летопись,

гул винтов в ночи, страх во мне включи,

нет убежища, нет и крепости,

где ты, родина? Нет ведь, хоть кричи.

 

 

***

Навсегда развели в Николаеве мост,

так и входит в сознание вечности след,

так и входит понятие возраста в мозг —

под созвездием Лоха, на грешной земле.

 

Первобытная дикая стынет вода,

Ирод мальчиков режет — так было всегда,

хоть на пляжах полно золотого песка,

и волхвы — Мельхиор, Балтазар и Каспар…

 

Он — не царь, просто мелкий плешивый царёк,

потерявший реальности светлую нить,

отдавать ему честь, делать под козырёк —

или души бессмертные наши хранить?

 

Раз в пятнадцать столетий вулкан говорит,

вулканическим пеплом накрыло Мадрид,

самолёты блуждают в искристом дыму,

заслонившем прозрачную звёздную тьму.

 

Ничего не меняется, просто течёт.

Ирод мальчиков режет, но это не в счёт,

дети грязных подъездов, разнузданных нот,

жертвы хлорки, загруженной в водопровод,

городские плебеи бездарных господ.

 

У ДК сам Ильич указует перстом —

порыжевший, немытый, и страшный притом

 

 

7 апреля

Уж какие тут Благие вести,

нам одна сегодня весть нужна —

в клюв тебе оливковые ветви,

и — лети как можно круче к ветру

прочь с земли поганая война.

 

Бедные дороги Украины!

Что узбiчча — то опасный юз,

крошатся колёсами руины,

я степей распахнутых — боюсь.

 

Что за дым вползает в альвеолы?

Впрочем, лучше мне о том не знать.

Идеальных шариков пионов

не заметит страшная весна.

Тихий свет ложится в тихий омут.

Всё теперь украдено у нас.

 

Вытолкнет взбешённость сухожилий

новый смертоносный профитроль.

Мы благих вестей не заслужили.

Если можешь — небо им закрой.

 

***

Мы не виноваты. Но нам не отмыться.

Мы всюду чужие. Особенно дома.

Не клята, не мята, не сныть, не мелисса —

от ужаса взглядом уткнёшься в ладони,

 

сотри себя с диска, из памяти, с флешки,

готовься, оденься по первому сроку,

гляди — в дыры окон, дверей головешки —

ты взят на прицел украинским барокко.

 

Скорлупка сознания кажется хрупкой,

совсем ненадёжной — но двинуться рано,

не всё ещё знаешь… Молчит Мариуполь

тревожней пустыни в преддверье бурана.

 

Злословит ведущий, злорадствует пресса

агитновостями четвёртого рейха.

Всей пятой колонной взорвать поднебесье —

и то — не простится, вот разве прозреют…

***

Полтавська та Сумська — повiтряна тривога,

В Ростовской и Воронежской — дожди.

Нет, я не знаю — как. Но боли слишком много,

Зовёт в наивный бой с запасного пути.

 

В Москве сезон дождей, вождей и олигархов —

кто в течке, кто в гону — на полстраны,

возня бобра с козлом, всё ставится на карту —

религия любви с религией войны.

 

Ликует постмодерн постправды, постковида,

постсовести — давай начистоту,

от северных морей гештальты не закрыты

и до крылатых львов на Банковском мосту.

 

Комп в феврале сказал — фатальная ошибка.

Уехать? Бегство — тот ещё протест…

Не кончится зима — весны не заслужили.

Нас не отпустит жить их проклятый контекст.

 

***

Неспособных ужаснуться войне

отчего-то так и тянет ко мне.

Что такое ты надел на глаза,

 что его не пробивает слеза?

 

Трезво выверил, своей головой —

так ты вымокнешь от слёз и умрёшь.

Но пока-то ты сухой и живой,

лживый напрочь, и стихи твои — ложь.

 

Вы, пожалуй что, страшнее войны —

с нецензурным выраженьем лица,

да с эмпатиями за полцены,

да с готовностью мочить до конца.

 

Малодушному вся жизнь — трын-трава,

ужас мёртвых городов — нипочём.

От извивов в ваших новых словах

умолкает тот, за правым плечом.

 

Маски-шоу до поры хороши.

Оказалось, за душой — ни души.

Как мне жаль вас, вы закрыты любви,

жизни ваши — сериал-водевиль.

«Я ничтожен — не поднять головы.

 

Нелогичен, но практичен и сер».

Мимикрируй — хоть под СССР

зачарованных твоих ебеней,

неспособных ужаснуться войне.

 

Вы ж кричали — нашу лодку не тронь,

мол, страшит вас бунт, восстание, хтонь,

что ж теперь молчите — дни сочтены,

дно двойное не надёжней стены.

 

Весь бэкграунд — незначительный штрих

к беспощадной лоск сорвавшей весне.

Разъедает вас война изнутри —

неспособных ужаснуться вовне.

Страшновато оказаться в стране

и вину не признающих в вине.

Снявши скальп — по волосам уже не…

***

Как уберечь мальчишек от войны?

Тут не поможет ни семья, ни школа,

и так ли уж для этого важны

двенадцать форм английского глагола?

 

Мне новости приходят прямо в кровь,

минуя сайты, блоги и фейсбуки —

не НТВ же слушать. Катастроф

этических оправдывать не будем,

 

поехали посмотрим. Тут — война.

Совсем под боком. Рядом. С Украиной.

Во мне, внутри развёрнута она,

она в тебе, во всех. Нас раскроили

 

по их лекалам. Взгляд из-под моста —

там те же клёны, тополя и липы…

Мир в бесконечность верить перестал,

стал маленьким, несчастным, серым, липким.

 

Пиши своё и говори своё,

не слушай тех, чужих, они — прозреют,

из нас упорно делают зверьё

десятки современных фарисеев.

 

Нацбол — похоже на игру с мячом.

Похоже, доигрались. Знает мастер,

как перекрасить наше «ну и чо?»

в защитный цвет господствующей власти…

 

***

Я из тех, недобитых, по малости лет позабытых

неучтённых статистикой, радужной и показушной,

недостреленных, меченых огненным соком обиды

несогласных, нетрадиционных, неместных, ненужных

 

Пригаси огонёк, рядом с горем улыбка некстати,

не живи — здесь война, а не утро в июньских ромашках,

ты родился не вовремя, знай своё место, приятель,

за версту обходи свои радости, аки монашка,

 

не до них. В этом сером аду все равны и безлики,

солнца не было на небе двести неправедных суток,

я цепляюсь за мир рыжей проволокой повилики —

просто неба живём, может, всё-таки включим рассудок?

 

Это я виновата — но как доказать свою правду?

Не смогла — я ж кричала, но кто же за громом услышит,

за стрельбой, за враньём, с БТРами через ухабы…

Разве что — первый снег. Или звон колокольчиков свыше.

 

В страшном месяце августе кладбищу нет передышки.

Нас спасёт красота? Эта радуга, блин, коромыслом?

Телевизор включу, просто хочется голос услышать

чей-нибудь, чтоб живой, не вникая в чудовищность смысла…

 

***

Бедный город!

И мальчики в касках.

Блокпосты,

пара спрятанных танков.

Что потом мы об этом расскажем,

как мы вывернем всё наизнанку,

что напишут на их обелисках?

Как посмотрим в глаза украинцу?

Непредвиденных факторов риска —

избежали? Ввозили гостинцы,

оголтело орали и врали,

чтобы криком заткнуть свою совесть,

обучались имперской морали,

к роковому прыжку изготовясь.

 

Сонный ком, только ниточка кофе

еле брезжит во мне, извиваясь

чутким графиком, кардиограммой

ни на что не нацеленной жизни.

Белый сквозь аромат абрикоса

луч предутренний ласковый брызнет,

только чайки кричат виновато

и не верят в незыблемость храма….

 

Боже мой, как всё хрупко и страшно,

правда чаще всего некрасива,

медь и бронза батальных сюжетов

есть проекция крови и грязи.

Как её воспевают поэты

в дрессированной чистенькой фразе —

от газетной желтухи вальяжной

до слепой пропаганды спесивой.

 

Мы и в самых серьёзных вопросах

остаёмся на уровне стёба.

Взявший меч от меча и погибнет —

не пора ли очнуться, для жизни?

Время лечит — а кто его просит?

Заметают сознанье сугробы.

Снежный вихрь, задержись на изгибе

и возьми на крыло пассажирку.

 

 

***

Полупустой автобус — тоже благо

неистребимой жизни — сквозь войну.

Не перебежчик ты, простой бродяга,

не дезертир... Огромную страну

кроили наспех, ночью, по живому,

по-свойски — мы ж сочтёмся, мы ж свои.

А Спрут не спал и плёл свои оковы,

тенета, скрепы, ближние бои…

 

Он не отпустит — это баобабы

планету разрывают на куски,

как пел Экзюпери.

Страна могла бы —

но Спрут велик... И страхи велики.

Мы выжили, мы дети тех, кто выжил,

мы внуки их, — и вот идём во тьму,

и правда самых главных детских книжек

опять не научила ничему.

 

Ты говоришь с надменностью мейнстрима.

Не страшно, я привыкла — в меньшинстве.

Всё лучшее, что было — было мимо

имперской паранойи в голове.

 

Где сила есть — уму не удержаться,

не помогли семь пядей. За черту.

А на земле становится всё жарче,

но Арканар пока ещё в цвету….