«Дорога добра»
Ёжится Дон Кихот.
От бесконечных дорог —
Робок и пуст.
Малый в пути доход,
Главная ценность — добро.
Лишь папуасам важно количество бус.
Общество злых вояк
В мирное время — ворье.
Так повелось.
Если земля — твоя,
Небо над нею — твое!
Даже бродяге кинут когда-нибудь горсть.
* * *
Б.Б. Рыжему
Акционный бройлер радостно кипел,
Прилетев из "Дикси" в старенький казан.
Я, на стену глядя, тихо строки пел
Из "Москвы кабацкой". Толстая оса
Над арбузной коркой в мусорном ведре
Проносилась, как над пальмами "Апач".
И, прервав: "...одрях" и "...золотая дре...",
Друг спросил меня: "А разве ты пропащ?"
...Было больно. Да и больно до сих пор.
Это, в общем, хорошо, и значит, что
Жизнь реальна, а не куплена в сельпо
Под зарплату, как со спиртом полуштоф.
Можно было измениться, скорбь унять:
Всех любимых, но не любящих — простить.
Но мне совесть бы шептала: "Ах ты ж, глядь,
Мне казалось, из котёнка вырос тигр!
Нам казалось, из мальчишки вырос муж!
Всем казалось, ты не тряпка, а кремень!
Хочешь быть собой — тогда себя разрушь!
Хочешь плыть — нащупай дно и встань на мель!"
Друг курил, и, выпуская сладкий дым,
Говорил: "Кто не терял — тот не имел..."
И нас грел мой дом, похожий на кильдым,
И смешила жизнь, похожая на мем.
Никого не забываю никогда.
Имена пишу в записках, чтоб христов
Гнев минул детей беспечных, и был дан
Божий дар любить их всех. Без дураков.
* * *
Забрали Родину и веру,
Кормили сказками, да пойлом.
И стали люди слушать зверя,
Работать чаще, трусить вволю.
Лежит плохо — в гнездо потащат,
А кто мешает — быстро грохнут.
А скоро — лучше, завтра — слаще,
А с нами — Бог, а ваш рок — сдохнуть.
И жизнь идёт, как та рыбалка:
Была вчера и будет завтра.
И вместо Бога теперь палка,
И счастье, если не по заду.
Марии сын, покорный доле,
Погибнет вновь, под благовестник.
В казенном или в желтом доме.
В стране. Что вместе с ним воскреснет.
«Яркий кадр»
Наде
Можно забыть, что нас нет и не будет,
и вспоминать яркий кадр, как в кино:
день в сентябре был оранжево-бурый,
грустный и светлый, как соль-септ-минор.
Ветер с Невы гнал листву по дорожкам,
охал калиткой Румянцевский сад...
Жизни, сложив в медный маленький грошик,
бросили в старый фонтан. Полоса
счастья казалась близка, бесконечна —
след самолета, журавль в облаках.
А на Земле — нечистоты и нечисть,
прошлое. Или синица в руках.
В садике было безлюдно, как в будни
часто бывает. Лишь мы, как бином.
Можно забыть. Нас там нет и не будет,
И вспоминать яркий кадр, как в кино.
«Февраль»
Омск занесён сугробами, деревья
Стоят, как в сказке, в белом куржаке.
Окраины, одной большой деревней,
Дымят печами. В солнечном желтке
Мир отразился и пошёл к закату,
Теряя грани, чёткость... Был сметен
И заиграл тревожную токкату
Ветрами крайне сумеречный день.
На улицах безлюдно, безмашинно,
Но хочется постичь иную тишь,
И, разгоняя снежные пушинки,
Иду туда, где Омь вошла в Иртыш.
Тут ни души. И рушится предметность.
И можно скинуть цепи передряг…
Военный сквозь пургу едва заметен:
Глядит на Батюшковский особняк.
Откуда здесь он, в подранной шинели?
Блестит погон орлами — тускло-рыж.
Я понял… Был он век назад расстрелян.
И вот приплыл на льдине с Ангары.
Казалось, кровь на снеге выступала…
Ветра утихли. Адмирал пропал.
Тень от рябины... А под ней петляла
Украшенная гроздьями тропа.
Февраль скулит как битая собака
Февраль озлоблен, бледен и уныл.
Как вместе с ним безудержно не плакать?
Как не достать из тумбочки чернил?
«Последний герой»
Утром тих и спокоен, как стейк
Из нутра "Бирюсы".
Строю планы пока заправляю постель,
Да ищу под кроватью трусы.
За окном не темно, не светло.
Жизнь на стыках гремит.
Завывают и стонут составы метро.
Загорается красно "Магнит".
Я — последний герой, я будить
Не могу, но инстинкт
Открывает глаза. Так же хочется пить.
И не так же — куда-то идти.
Злые мамки-гусыни шипят
На детей без отцов.
Тянут за руку в платно-бесплатный детсад,
Как быков на убой за кольцо.
Телевизор бубнит о своем,
Прославляя вождя:
Он приедет, уедет, откроет, споет...
Без него — не убьют, не родят.
Я — последний герой. Я будить
Не могу, но инстинкт
Открывает глаза. Так же хочется пить
И не так же — куда-то идти.
Последний герой слегка постарел.
Он встает по привычке в районе пяти.
Расхристанный чайник на липком столе...
Так же хочется пить... И не так же — куда-то идти...
Открываю глаза — так же хочется пить.
И не так же — куда-то идти.
* * *
V.Z.
Я был рожден в империи добра,
Где цвет знамен победных был бардовым.
Флаг Власова — ужасно нефартовый:
Под ним на брата шёл войною брат.
Любой предатель будет умерщвлен,
Любой фашизм закончится гарротой.
В борьбе со злом сближаются народы,
И кто был слаб — становится силён.
Взгляд фюрера заметно потускнел,
Слегка дрожат и непослушны руки...
Последняя весна пробралась в бункер —
Апрель взял негодяя на прицел!
Прикормленных, но бешеных собак,
Что упивались человечьей кровью,
Ждет жуткое похмелье, слезы вдовьи
И ветреный, суровый Бакаллаг.
Я был рожден в стране, где "Нет войне!"
И "Миру — мир!" — не подлежали цензу.
Лежит мой прадед в братской под Смоленском...
А правнук — утопает во вранье.
* * *
Ю.Ю. Шевчуку
Я устал от ежедневных сводок,
Я устал от постоянной лжи.
Общество, похожее на свору,
Рвет на клочья собственную жизнь.
Рушатся империи и судьбы,
Рушатся устои, а мораль
Обменяет сын на гироскутер
и на тряпку с лейблом «Polo Ralf…»
За окном давнишняя заброшка
В зарослях крапивы и ветлы.
Пыльная, неровная дорожка
Огибает липкие столы.
Там играли в домино и карты,
На газете чистили сырков,
Пили пиво, осуждали Карла
Маркса и его учеников,
Про вождей травили анекдоты,
Не любили унывать и ныть.
Дед мой — фронтовик, сосед — комроты,
Ненавидящие ад войны
И тогда понятно было деду
И его друзьям, что всюду цирк.
Родина — не жопа президента,
Родина — тотальный дефицит.
Родина — с Афгана похоронки,
Родина — развал и нищета,
Родина — с портфелями подонки,
Родина — надежда и тщета.