• 2019-2 (24)

Австрийская открытка

 

Ноябрь. Вена. Здание музея. Старший Брейгель.

Наряженная елка.

Зачем я здесь?

Гениальные панели,

взвесь

мороси, что воздуха барокко

легла на спесь

фасадов, на кафедральных башен стебли.

Весь город разукрашен

к Рождеству, что длится месяц

из обветшалых дней.

Как пряна ночь искусственных огней,

когда над улицами люстры светят,

когда ступени лестниц,

не стыдясь граффити,

нарядных девочек ведут на пьедестал.

 

Дождь перестал.

В зените

красный шар — как есть намек.

Полотна площадей, холсты дворцов.

Под козырек

парадного подъезда забился фаэтон.

Зажаты тормоза.

Возница что-то мямлит —

немецкого стаккато сухота.

Кариатиде мокрое лицо

поможет вряд ли,

где каменных орлов отбеленный жетон

все стережет

еврейского квартала воздух

от побега. Барух Ата..

Прижата глыбой память Холокоста

на Юденплац.

Давно ли Питер рисовал те кости?

Почти полтысячи годов тому назад.

 

 

Пророк

 

Дождь в рождество. За тучами звезды не увидать,

ни света от нее тем боле.

Наверное, мы спасены.

Живем на воле

который год. Уютная кровать,

красавица на должности жены,

по роли —

вкусный ужин.

Декабрь плужит

полосы дождя по мостовой и душит

водостоки.

Дощатый домик старенькой постройки,

входная дверь не заперта.

Младенец, мать.

Все, как тогда.

Но кто он? Сдюжит

ли? Быть может, просто счастье,

деньги, дети, смерть

в больнице?

Земная твердь —

сегодня хлябь.

И достоверно — лишь ребенок, мальчик,

длинные ресницы.

Пока без имени. Пока не плачет.

Я в день восьмой зайду на обрезанье.

Да наплевать,

что не видать ни зги.

По факту, совпадают числа, время, здание.

Само событье вопреки

природе. Хотя про непорочность

есть сомненье.

А впрочем,

нету разницы — страданье, искупленье

не обязательны. Звезда висит на месте,

вот разойдутся тучи,

хлынет свет.

Рожден пророк один на поколенье,

как детям нам, на всякий случай,

на билет.

 

 

Горизонт

 

Осталось некрасиво постареть,

желания упаковать в бессилье,

пересмотреть

фотоальбомы, стиль

одежды, что носили

и ту, что далее носить, пересмотреть.

Давно не треть,

давно за половину —

статистика отсчитывает срок.

Что раньше брал и делал —

ломит спину,

не впрок

еда. Да, это времени симптомы —

оброк

стригущего с пространства тела

болями, легкостью походки,

взглядом незнакомых

дев, скользящим мимо.

Осталось, меньшего прося,

умело

поменять привычки, кротко

жизнь жизни в жертву принося.

Осталось — в маске грима —

придумывать капризы быть у дел,

незримо

двигать грани компромисса.

Уйти и не почувствовать предел.

 

Солдат

 

Ну плесни ностальгии

на два пальца в граненую рюмку.

Эта водка не вызывает похмелья,

она лишь футляр для беседы.

О чем? — да на утро не вспомнить.

Улетели валькирии —

значит мы победили соседа,

из оставшихся сил задираем красавице юбку,

понятное дело, в продолженье веселья.

Что, нескромно? —

так пес его!

За Кесаря

мы теперь голосуем ногами.

Побег — это тоже победа, где на выходе жизнь.

Я возьму себе ангела замуж. Нам тесная

комната будет дворцом. Там, шить

научившись,

она мне подарит накидку на шрамы.

 

Когда перестанут пугаться,

тогда я начну забывать. Только вряд ли забуду.

На войну отлучившись

однажды, с нее не вернуться.

Будут

всюду мерещиться ямы,

и в них иноверцы, что грудой

до верху. Ты выбрал — остаться.

Стремясь не споткнуться,

набивши карманы,

мы в храмы

приносим чуток подношенья,

опять начиная ходить, а не красться.

 

Ну еще на два пальца.

Мы пытались брататься

в избежание срама.

Победители — в пляс.

А теперь, в отрешенье,

ждать и молиться, чтоб не вышел приказ.

 

 

Разговор с бабушкой

 

Ты говоришь «любить детей»

потому, что они заявка на вечность?

Наших идей

невоплощенных возможность?

Душе дополнительный шанс

вновь беспечной

плыть по жизни несложной?

Быть ребенком —

это не предъявлять подорожной,

когда освещает ажурной

улыбки пронзающий свет.

Принимать все анфас,

обрываясь в заливистый смех,

словно ветер в поземку,

потому лишь, что время бесшумно,

а это единственный звук,

оставляющий маркер на нем.

 

Я на память надену доспех,

всяким окликам глух,

продолжаю копаться в песке,

и с мечом и ведерком

ходить в водоем.

Я любимый и маленький.

Снова подросток в задачках по алгебре,

да в «айпада» игрушках,

где оркестрик играет тот камерный,

заводящий мотив из динамика.

Ты напомнишь — «в наушники уши!»

ну пойди, догадайся, что рыцарь погряз в ноябре,

что волос на виске

не осталось, как листьев на ветках

облетевшего леса с опушки.

 

Там встречаю рассвет,

просыпаясь в кроватке, где стоят в изголовье

разодетые принцы,

окруженные толпами предков

моих. Только сотни, а может, и более лет

смерть им ставит в дневник единицу.

И застряла машинка с любовью

на возврате каретки.

 

Полоний

 

«If ever a people took its energy from hope, it is the Russian people.»

(John Steinbeck)

 

Привет тебе, мой терпеливый край,

надеждою на завтра

сегодня жизнь влачащий.

В колоде лет, как ни перебирай,

все злость и зависть выпадают чаще.

Кто виноват, кто прав? —

в себя смотреть больней.

Оставим уши пропаганде лести,

закроем взор.

Когда из горьких трав

готовится елей,

то в прикупе — погоста крести.

Под серым легче прячется позор,

 

Над Авалоном небо обложное.

Здесь недостаток солнца — не помеха,

лишь бы не жгло.

Мы не скрываем вздоха:

что лишено

понятья чести — есть смешное.

Мы улыбаемся. (Кому-то не до смеха.)

Но верим твердо — худшее прошло.

Пускай сегодня плохо,

пускай сегодня трудно —

во имя Завтра

в кровь сотрем ладони,

потерпим, стиснув зубы,

штыком долбая руды.

В Крыму, не правда ль,

добывается полоний?

 

Швейцарская открытка

 

Циферблаты озер,

как текущее время Дали.

Секундная стрелка соборного шпиля под вечностью гор.

Корабли.

Их снастей перебор

у причала

переходит в тумана простор,

разрезаемый замком, где плечами

две башни

и над левой в дали —

«Маттерхорн»

сквозь альпийские кряжи.

 

Разговор

на немецком прохожих спотыкается в русский.

Туристы с востока на швейцарском курорте,

как будто опять девятнадцатый век.

Только блузка

по моде. Открытые ножки, и на отвороте

сапожек чуть стерто.

Да солнце замедлило бег.

 

Водопады из рек

сходят в озеро возле отеля.

Здание в стиле прошедшей эпохи.

Бухта. Плес.

Ледники набегают волной по прозрачной воде.

Силуэт Вильгельм Телля —

памятник у новостройки.

Белый лебедь скользит и балетною пачкою хвост.

Па-де-де.

 

И конечно, симфония просится

в нотную запись. Подыграть этой птице-царевне

мелодию снега и тему крыла.

В вышине гнутся горы колосьями.

Дует время сквозь щербатые гребни.

А про все остальное история соврала.