• 2018-1 (19)

*** 

 Так мы и лечим посмертным плачем прижизненную любовь 
 Проперций, пер. с лат. Гр. Дашевского

 

Помнишь, как она на тебя смотрела, 
та, которую ты меж подруг приметил, 
чьи слова умны хоть по-детски наивны, 
и в движениях своих совсем ребенок. 
И скромна она и улыбчива была с тобою, 
увидев тебя в шалаше и вчера на рынке, 
и глаза большие темные отвести не сумела. 

Но не пошлешь ты в дом ее отца подарки, 
пусть в родительском доме дождется счастья. 
Ты не молод, вдовец, и детей у тебя трое, 
разве будет ей в радость судьба такая? 
Пролетит неделя-другая, молитвы, праздник… 
и она о тебе навсегда с другим забудет. 
Ты мужик что надо и хозяин крепкий, 
та вдова бездетная из Моава в твоем доме 
на своем будет месте, войдет хозяйкой. 

 

А о снах своих, где ты с ней играешь, 
помни молча, знать о том никому не надо. 
Никому не надо знать, как сердце ноет, 
собирает по капле тайной страсти муки. 
Пусть посмертными стонами разразится, 
как уверяют в элегиях поэты Эдома. 

 

 

Всего лишь 

Мне показалось в трапезной сегодня 
был чем-то огорчен мой друг Менаше. 
Не мог же козий сыр ему наскучить? 
И тот пустяк не мог его расстроить. 
В разборах ли в ешиве или в праздник 
мы вместе рядом, как всегда бывало. 
Мы можем друг на друга полагаться, 
ничей навет не мог нам навредить. 
Но знает он, во мнении своем я тверд 
и с ним я совершенно не согласен. 

 

 

Давиду Фогелю*

 «Мир ловил меня, но не поймал» 
 Григорий Сковорода 

 

Птичка-птичка 
фогель-фогель 
кому поёшь среди 
сирийской мовы 
кто ловит тебя 
зяблик 
в целом мире 
на приманку 
стрекоз ассирийских 
в лесах баварских 
кому пел ты 
в зимнем бараке 
кто слышал тебя 
среди лязга 
маршей и стонов 
со щеглом 
пересвист 
сквозь скрежет 
канкана 
кто волну 
твою ищет 
на дудочке 
птицелова 
с настройкой 
радио своего 
ловит и ловит 
и не поймал тебя 
на той стороне 
______________________ 
* Давид Фогель (1891-1944), еврейский поэт, язык иврит 

 

 

Обратный отсчет. День прощанья

Мы с мамой и папой покупали тебе, брат, свечи 
на день твоего прощанья, но продавец сказал, 
что недельный запас почти распродан. 
Пришлось поездить по всем магазинам в округе. 
Свечей надо много, ты же еще не родился. 

Стол в твою честь уже раздвинут, часть свечей 
пришлось составить на пол. Думаю одного выдоха 
будет мало, Йоська, чтобы задуть их. 
Мы же считаем с конца, от ста двадцати, 
а ты еще не родился. Ты походишь, подышишь, 
и задуешь все их или, как год назад, 
пусть сгорают сами. Музыка, как у Гайдна, 
тоже, конечно, смолкнет. 

Мы уйдем куда-нибудь, может в спальню, там 
с кроватью рядом сядем на коврик на пол. 
Переставим к себе ночник и съедим твой торт, 
вспоминая будущие твои радости и успехи. 
А смеяться громко нам что-то не разрешают. 

День, когда ты родишься приближается. В этом году 
он на год ближе. Только мама и папа знают 
точный день твоего рожденья, говорят, что еще 
не очень скоро. Как же мне хочется, 
чтобы в день твоего прощанья ты был уже с нами. 

 

 

Последняя правка 

Его сын сразу после похорон
улетел обратно к себе.
Богадельне он ответил по мылу:
— Можете выбросить все это.

Даже не спросил, что осталось:
сгнивший крой на яловые сапоги,
пиджаки с дырками для орденов
распавшейся страны,
нестоптанные выходные туфли,
набор инструментов в шкафу.

Ну и откровенный хлам:
белье, одежда, посуда,
авторучки, письма,
поблекшие фотографии,
полдюжины книг, испорченных
автографами и пометками,
на столе неразборчивая рукопись
воспоминаний,
страниц двести.
Последняя правка
сделана накануне.

 

 

С особенной любовью

Ей исполнялось в августе сто лет,
наполнили ее квартиру гости,
теперь ей стало трудно выезжать.
И весь мой путь к ней угасало солнце
над морем. Лишь из почтенья
я пришел сюда, по родственному долгу.
Но в том неписанном и скучном ритуале
со мною шли непрошеные тени.
Они на крыльях принесли другую встречу.

 

С немолодым почтенным господином
тогда свою родню мы навестили
в большом далеком городе холодном.
И вдруг о ней, не о хозяйке дома,
о ней сказал мой седовласый спутник:
«мать его жены, пожалуй, интересней самой жены».
Так он сказал о бабушке при внуках.
Он словно видел судьбы поверх времен,
людей ценил он в их вершинном свете.
Таков был мой отец. Он обратился лишь ко мне,
как будто заповедал к ней отнестись
с особенной любовью.

 

И вот я здесь один и что сейчас сказать?
Спасут меня обрядовые фразы,
как всех гостей, собравшихся сегодня.

 

 

*** 

Рисовать на небритой руке, 
на небритой щеке, 
рисовать до пришествия бритвы, 
до щекотки ветров в рукаве 
до скончания тока в розетке. 
По канве первой капли в пипетке
кисти, клюва перед вспорхом
под свод золотой. 
Остальное — отстой. 
Сам без спроса стоял босой 
на столпе на одной ноге.

 

 

Нектар 

Прежде, чем спикировать при боковом ветре, 
пустельга набирает высоту, еще не зная цели. 
Писец не успеет выдавить на глине список ее побед. 
Пишет он быстро, таких-то ловких на пальцах руки, 
влажная глина податлива и лежит неподвижно, 
он любит эту отборную мягкую глину сильнее, 
чем сорок тысяч братьев, он умеет касаться ее тяжести 
с обеих рук, но даже тогда 
бурая пустельга летает быстрее и против ветра, 
да еще и сама по себе, а не у ловчего на поводке. 
Она атакует полевку с трепетом, окрашивая собою степь, 
словно колибри зависает, учуяв нектар. 
Глине не стать царицей библиотек, 
разобьют таблички все, кто встретится на пути. 
И что останется векам, ради которых ее обжигали 
крепче камня, складывали в прочные ниши? 
Писец ловит пустельгу одним движением. 
И она летит себе, а табличка живет с ее отпечатком.