Я совсем не скучаю по городу этому,
про него мне стихами писать непривычно.
Всё, что помню о нем, не воспетом поэтами, —
как-то неромантично и непоэтично.
Достаю я из памяти темных чуланов
город детства, как черствый надкусанный пряник,
что находишь случайно в одном из карманов.
Город, сданный в утиль, как стальной подстаканник,
как значок пионерский, гребенка из рога,
кружевной воротник и к нему же манжеты,
половик из обрезков тряпья у порога,
туалетная «Правда», что в виде газеты…
Всё моё старичье в тех местах похоронено
вместе с правдой и с волчьими песнями ссыльными.
Ими всё там утрачено, всё проворонено,
кроме воронов над их крестами могильными.
Степь да степь там кругом, тишина, тропы заячьи.
Стон людской оборачивался криком беркута,
там христов, что ни день, распинали играючи.
Что ни крест, то распятье, — святее уж некуда.
Я сбежала из города, будто из клетки,
но увы, он во мне внутривенно, подкожно.
В нем осталось навек моё детство. И предки,
пережившие, что пережить невозможно.
***
Пахнет мокрой собакой эта нынешняя зима.
Развезла по городу бледной слякоти акварель.
Истерит, затягивает в свой снежно-бурый кисель.
И не договоришься с ней, старуха — глухонема.
Сквозняком выдувает мысли и из песен слова.
Между небом и мною натянула грязный навес
из облаков, танцующих свой затяжной полонез.
Не права ты, колдунья старая, ох, как ты не права!
Мне бы чистого неба, в воробьиную крапинку пусть.
Когда взгляд улетает в бесконечное никуда,
и все легко прощается, и тяжких тревог череда
превращается в легкую, почти приятную грусть.
Убить врага
Я не солдатом пришел в этот мир, уж точно.
Я, черт возьми, не люблю никого убивать,
Тем паче того, кто как я, под иное заточен,
Кого совсем для другого вскормила мать.
Он не мой враг, мы с ним одной крови, я знаю,
Но чутье заглушают команды, давя на виски.
Ничего личного, мы просто навстречу шагаем
Как велено, с разных сторон игровой доски.
Кто-то наспех окрасил шинели наши
В цвета полярные, чтобы быстрей разозлить.
Но я вижу, что он ненавидит цвет сажи
А мне белый совсем не с руки носить.
Он, как я, любит желтый и женщин с веснушками,
И в чай кладет две ложки сахара и лимон,
Читая, как я, похрустеть любит сушками.
А я смеюсь над теми же шутками, что и он.
Встречаюсь с ним взглядом последним и слышу
Музыку, ту, что он не успел сочинить.
Я ведь, черт возьми, выстрелил первым, так вышло.
В него, как в зеркало, чтоб и себя заодно убить.
Не смерти боюсь, страх от злости заметно редеет.
Но противно в последний момент понять,
Что не за свои, а за чьи-то чужие идеи
Приходится мне и ему умирать.
Если трупов гора, значит, это кому-нибудь нужно
Значит кто-то хочет, чтоб были они горой.
Чтобы вместо музыки, предсмертные стоны дружно.
Значит стихи мои тоже... кто-то напишет другой...