• 2014-4

Аккомодация к времени

* * *

Снег пушист – послушный сын метели,

Саночки полозьями в полулыбки светят…

Мы с планеты круглой в небеса летели,

Словно белы ангелы, будто дети.

 

Солнце вслед бросалось рыженьким щенком,

Губы рассекались – до крови – от смеха…

Как растает завтра зимний дым потехи,

Варежку лишь кто-то потеряет в нём.

 

Нам судьба сияла иль звезда вертепа,

Сквозь шинельный строй – до хрипоты…

Не пугайся, замерших нелепо

Скифских баб – несбывшейся мечты.

 

Снег пушист – послушный сын метели,

Саночки полозьями в полулыбки светят…

Мы с планеты круглой в небеса летели,

Словно белы ангелы, будто дети.

 

Аккомодация к времени

Художнику Сергею Поляку,

не дожившему до своего 19-летия

 

Псы разбежались, карлики устали,

А пожелтевший снежный тот батист

Течёт в ладони, ведь упрямей стали,

И обжигает пальцы аббатис,

 

Точённых парком и заброшенных в столицу –

На тот мольберт, оставленный Эль Греко,

Где карнавал спрессован в суть и лица,

В то, что свершится завтра с человеком.

 

Рука и взгляд, и тот последний – третий

Путь средь асфальта и иных миров…

Они таились там, в его автопортретах,

Со скорбными глазами мертвецов.

 

На кожу масок и укрывший лица лак –

Снег пожелтевший, на витраж – неволею…

А нам цена – два яблока, пустяк!

Тоны пастелей – для пустынь истории.

 

Там, на картинах, он дожил до дня

И до морщин – финального фрагмента.

Там – только звёздная, но, всё равно, стерня

И лунный свет, зимы рисорджименто.

 

* * *

И батарей штакетник тот,

Что от причуд зимы не расколдует,

И белых лилий хоровод,

На окнах высеянных всуе,

 

Оставь дождям, ведь их черёд, –

Холоднозвёздным ливням-глыбам.

Что водопад – всего полёт,

То ведомо одной лишь рыбе.

 

Что не разбавлено вино

Известно точно винограду.

Дождю и снегу заодно

Возможно, выпадать и градом.

 

А нам – никак… Никак… Лови

Меча порывистое скерцо, –

Душа, коль не достигнет головы,

Так упадёт глава к самому сердцу.

 

Баллада о Перелеснике   

Ты приходишь в полночь, когда с неба нам души светят, –                      

а капельным пением над семью соборами, до слёз;

на расстоянии вздоха – всюду чернó, как в Лете,

Симаргл простирает крылья – вещий летящий пёс.  

 

Ты приходишь считать наши шрамы, шпили;

штиль раскалываешь дыханием, пляской свечей – для нас.

Ты раскачиваешь город, как волны – свои корабли,    

в некрополе осени, с вечностью – с глазу на глаз.

 

Ты приходишь, как выбор без выбора, снова сюда;

ты приходишь – так подтверждают у нас приговоры:

за семью печатями, выбросив ключи в никуда                                                    

или спрятав на дне бездонном – от взоров.

 

Перелесником, чудищем, подков цокотом                  

по брусчатке – на счастье, по расколам звона – в набат;                                                     

ты вплетаешься в безвременье шёпотом,

как мотив – в содеянный ад.    

 

* * *

Прикрутит жизнь не одиночеством, а болью, как сатана, –

Окрасится знакомый профиль тогда в безликие тона.

Я буду знать: пришла пора кувшинок и лиан,

Где время путается, как в кокетках бонвиван.

 

А день и ночь на циферблате откорректирует окно,

Как сладкий отдых у солдата: отбоем поздним, вещим сном.

В проёмах (нынче же) оконных с девичьих грёз, как на духу,

Собрали пурпур на иконы уж птицы красные. Вверху

 

Их ризы спелого багрянца. На горле дождь, как Вечный жид,

Вновь вакханические сводит пальцы, но кожа всё сапожнику простит.