* * *
Теперь отъезд, как в дымке, как в тумане —
я с паспортом израильским в кармане
из города чумного улетал,
держа на Вену курс через Анталию,
а почему бы сразу не в Италию —
так всем кремлевский псих наколдовал.
И вот уж год живу свободно в Праге я,
и побывал в кафе известном «Славия»,
где Вацлав Гавел посидеть любил...
Чтут в Чехии закон, приемлют правила,
ах, где бы нам найти такого Гавела,
который бы Россию вразумил.
Прости Поэт, в Россию уж не верю я,
ей только б бомбы или артиллерия —
опять по мирным жителям удар.
Предчувствуя, что ждет расплата близкая,
кремлевская зараза, моль чекистская
все подливает топлива в пожар
Конец все ближе, как она ни пыжится,
(Россия), он-то сам — ну, буква ижица,
и на него нашелся окорот:
за волю, за свободу, за достоинство
все как один, как праведное воинство
поднялся украинский весь народ.
* * *
По спящим залп российской батареи
и сто семей остались без жилья —
как Евтушенко стать хотел евреем,
так украинцем стал сегодня я.
Пугает бомбой атомной вражина —
и там, и здесь растерянных не счесть,
лишь Украина, только Украина
хранит за всех достоинство и честь.
Пусть враг опять творит бесчинства где-то,
застреленных бросая в лебеде,
но мальчик, что убит вчера ракетой,
воскреснет, став свидетелем в суде.
И снова огневая перепалка,
чужая кровь осталась на кустах...
Прости, Господь, ни одного не жалко,
кто шел сюда с оружием в руках.
* * *
А оказалось, жизнь покруче,
чем представлялось наперед,
и солнце зимнее сквозь тучи
тепло в окно чужое льет.
Но, слава богу, не без крова —
над ближней крышею труба,
я не в обиде, право слово,
что повернулась так судьба.
Не месть, не горькая расплата,
а просто нет пути назад,
туда, где раньше жил когда-то,
где каждый помнится фасад.
И где сегодня мрак и злоба,
а кровь дешевле, чем вода,
куда из-под чужого крова
не возвращусь я никогда...
* * *
В.
Здесь не отделаться отписками
за немудреные итоги —
дождь, за окошком небо низкое,
да эмигранта быт убогий.
Самопризнанья запоздалые,
былые радости, проклятья —
перебираю даты старые,
как пожилые дамы платья.
Где эти воспаренья гордые,
судьбы удачливой замашка?..
На вешалке — пальто потертое,
на одиноком блюдце — чашка.
Цветы на занавеске тюлевой,
соседней крыши скат пологий...
А ты опять ко мне заруливай,
жизнь воскресив в моей берлоге.