В институте я был секретарем комсомольской организации механического факультета. Однажды я о чем-то сильно поспорил с секретарем партийной организации института. К общему мнению мы не пришли, и тогда я собрал бюро комсомольской ячейки и предложил вынести постановление: парторганизацию института распустить и назначить новые выборы парткомов по всем факультетам. Самое смешное, что все комсомольцы со мной согласились.
Об этом узнали в райкоме комсомола и меня обвинили в авангардизме. Тогда я обиделся и пошел жаловаться к Кирову, бывшему в то время в Ленинграде секретарем обкома и горкома партии.
Демократическое было тогда время. К Кирову я попал без особых хлопот. Когда я вошел к нему в кабинет, из-за письменного стола поднялся невысокий широкоплечий человек с приятным, знакомым по портретам лицом и, приветливо улыбаясь, как равному, пожал мне руку.
— Ну, садись, — сказал он, — и выкладывай, что там у вас случилось.
Я рассказал. Внимательно выслушав меня, Сергей Миронович долго и заразительно смеялся, а потом сказал:
— Это хорошо, что ты такой активный комсомолец, но запомни, что комсомол является помощником партии, а не наоборот.
Подумав, я решил, что он все-таки прав, и моя обида прошла.
Прошло много лет. Я давно уже перерос комсомольский возраст, да и с партией наши пути давно разошлись, а встречу с Кировым я помню до сих 56 Часть III. Институт
пор во всех подробностях. Вероятно потому, что он со мной, мальчишкой по сути, обращался на равных. Не было в нем того чванства, которым отличаются теперешние вожди и вождята.