• 2021-4 (34)

Мне хочется представить вам несколько человек из того народа, который не раз бинтовал нашу Землю нескончаемыми дорогами — из цыган. Вы сразу вообразили себе пеструю живописную толпу — да, все, пришедшие со мной, пестры, но не одеждой, а судьбами. А объединяет их одно — они поэты.

 

БРОНИСЛАВА ВАЙС, или Папуша (Польша) — родилась в таборе.

Маленькую, живую и ласковую девчушку прозвали Папуша (куколка). Как и все цыганские девочки, она носила воду, собирала хворост, подметала становище, чинила одежду, ходила в город гадать. А ещё она всё время что-то бормотала, уходя взглядом в неведомые дали…

У Папуши была тайна: она сочиняла стихи. Не песни, чтобы душу излить — просто стихи. А вот как их сохранить, если все невозможно упомнить?

 

Сначала она подкарауливала школьниц и школьников, обещая погадать, если они научат её буквам. Буквы дети ей показывали, но из букв никак не собирались слова. Тогда Папуша нашла грамотную женщину — еврейку, которая согласилась научить ее складывать буквы вместе. Женщина не знала, что куры, которыми ученица платила за уроки, девочка попросту воровала. Когда об этом узнали родные, Папушу сильно побили: « В дом таскай, в дом! В шатре шаром покати, а она куриц отдала за блажь!»

Четвертушками бумаги, на которых девочка записывала свои строки, отчим раскуривал трубку, а братья и сёстры разжигали костёр.

И было бы это горем, если бы не затмила его большая беда — война.

Папуша рассказывала, как уходил табор в лес и потом в болото, а по его следу бежали злые немецкие псы. В Польше и Беларуси немало цыган так спаслись — в болоте. Стояли часами в стылой воде. Выползали потом не все, а те, кто выползал, не все выживали. Дети, старики теряли силы, тонули или сгорали потом от воспаления лёгких. Но те, кто не ушёл в болота, и вовсе не выживали. Их рвали собаки и расстреливали фашисты.

Да еще экономили пули: ставили людей на край обрыва, связанными одной верёвкой на троих-четверых. Одного застрелят — он потянет за собой всех остальных…

После войны в стране началась перепись населения, и среди цыган, где грамотных почти не было, это поручили Папуше.

Как-то появился в таборе чужой человек; видно, интересовался он цыганской жизнью, записывал рассказы стариков. А когда узнал, что Папуша пишет стихи, то взял их у нее и опубликовал в газете.

 

Стихи Папуши о домашнем очаге — о костре у шатра, конечно, но какой поляк поймет их именно так? Тогда поместили в газете заметку о том, что цыган переводят на оседлый образ жизни, и что будет теперь такой закон — жить в домах и с места не сходить.

А еще рассказали историю, как чужак нашел Папушу, и как она писала ему письма.

Все это было против извечных законов табора, и переписку девушки с мужчиной расценили как потерю чести, как разврат.

Наказали самым страшным — изгнанием…

 

Ежи Фицовский, тот самый чужак, появившийся в таборе, помог Папуше устроиться в городе, но в ней после изгнания из табора что-то сломалось. Она не стала профессиональной поэтессой; не стала и заводить новой семьи. Просто жила... потихоньку. Как живётся. Узнавала, что всё те же её старые стихи снова напечатали книжкой. Подписывала эти книжки, когда люди просили. Вступила в Союз писателей, чтобы никогда больше ничего не написать…

Ведь доктор ей сказал: сочинять стихи она больше не сможет, потому что для этого надо слушать цыганские песни, а она от них плачет и сходит с ума…

 

Потом она умерла, и ей поставили памятник в городе Гожув-Велькопольский, и к этому памятнику приходят цыгане.

Они говорят: «Вот была наша поэтка». Громко говорят это полякам, чтобы те хорошо слышали, и кладут цветы под двумя датами: 1908 — 1987, где жизнь первой цыганской поэтессы истончилась до черточки между годом рождения и смерти…

 

Вот ее стихи:

 

ПЕСНЯ

 

Как гриб у шатра, как под деревом куст невысокий,

Росла я привольно в старинном зеленом бору.

Мне зыбку качали ветров беспокойных потоки,

Огонь в мою душу вложил золотую игру

 

Своих языков; а дожди увлажнили мне очи

Затем, чтоб дивилась я злу и радела добру,

Затем, чтобы день переписывать строчками ночи —

Так чернью узоры наносятся по серебру.

 

Медведя, седого от лет, как серебряный месяц,

И сизого волка костром удалось отпугнуть.

Ржут кони над ними — гадже* это ржание бесит,

Тревожатся люди в деревне — не могут заснуть.

 

Вон белка орехи грызет и цыган не боится,

И птичьи рулады не могут ее испугать.

Эх, как хорошо по тропинке вглубь чащи пуститься

И ягод в росе, словно слезок цыганских, набрать!

 

Земля раскалилась от пляски задорного жара,

Мы водим любовь, мы картошку печем на углях...

Как квочка с цыплятами**, звезды пылают — Стожары,

И месяц наводит на нечисть неистовый страх.

 

Не сплю — вот и слышу, как жабы кряхтят от одышки

И вижу, как луч полумесяца целит в постель;

И птицы ночные свистят, как друг другу мальчишки,

И кони жуют без конца травяную кудель.

 

Ой, как хорошо мне меж вами, шатры и деревья!

Я все буду помнить и дальше потом передам;

Что жизнь для меня, для цыганки? Дорога, кочевье.

Что смерть? Вместе с песней дыханья полет к облакам.

 

Небес глубина, загустев, только пуще синеет;

 

Листвы лепетанье — как шепот в зеленом бору...

Река так свежа, что ладони мои леденеют,

Когда из нее я холодную рыбу беру.

 

Как вечер пред ночью с любовью встает на колени,

Как первая птица о том на рассвете поет,

Кому рассказать мне об этом? Лишь собственной тени,

А больше никто моих песен, боюсь, не поймет.

 

*гадже — не цыгане.

**квочка с цыплятами — так цыгане называют Стожары.

 

 

МАРКЕТА ШЕСТАКОВА (1952 г.р. Чехия) ― художница-вышивальщица, писательница и поэтесса, собирательница цыганского фольклора. Работы Шестаковой выставлялись в Чехии и за рубежом, они вошли в частные собрания и фонды нескольких музеев.

Маркета пишет стихи, публикуется в журналах, собирает цыганские сказки и семейные истории, которые превращает в свои вышитые картины и литературные произведения:

 

ПРИЗНАНИЕ

 

Когда б мне палитру и краски добыть,

На кончике кисти — талант,

Я солнцем бы тьму попыталась залить,

Я воздух на тверди смогла бы женить,

И им бы играл музыкант.

 

Пусть дети резвились бы у очага,

Касалась бы пола плясуньи нога,

И с юбки взлетали цветы...

А девичий голос так горестно юн,

И скрипка ему не жалела бы струн,

И был бы повсюду лишь ты...

 

Как дереву — тень, как цветку— аромат,

Как небу холодному — звездный расклад,

Как солнцу — деревьев толпа,

Как пыль на дороге сквозь поступь коней,

Так ты мне все ближе, любимей, нужней —

Трефовый король мой, судьба.

 

И слышится песня немало веков,

А может быть — плач меж цыганских возков?

О, дайте мне кисть поскорей!

Я солнца бы вам предсказала в судьбу,

И черное небо с луною во лбу,

И принца у самых дверей...

 

 

 

ДЕЗИДЕР БАНГА (1939 г.р. Словакия)

Педагог, поэт, издатель. Родился в Градиште, район Полтар.

Детство провел в деревне, где цыгане дружно жили с нецыганами.

«Например, когда немцы напали на нашу деревню, друг нашего отца — Нером — укрывал нашу семью в подвале своего дома. А нас было 10 человек" — вспоминает поэт.

 

Предки Банги были ремесленниками, занимались обработкой дерева и железа. Отец был отличным кузнецом, но принял решение, что сын станет учителем.

 

"Случилось так, — рассказывает Банга, — что отец отвез меня в Крупину, отвел в училище, где готовили учителей национальных школ, и сказал мне: если ты меня любишь, учись! Я любил своего отца, поэтому учился. В то время я начал заниматься поэзией и открыл для себя испанского поэта Гарсию Лорку... Он был замечательным драматургом и поэтом. Писал стихи о цыганах. Я очень полюбил его, и своего старшего сына назвал в его честь Федерико".

 

Банга получил образование в педагогическом училище в Крупине, став его первым цыганским учеником. Затем изучал чешский язык и историю на факультете искусств Университета Коменского в Братиславе.

 

"Когда я получил диплом факультета искусств, мои родители были очень счастливы и горды. Это была и их победа, потому что они поддерживали меня все время. Требовались деньги на дорогу, еду, общежитие... Это было нелегко. У нас дома было радио, красивое и дорогое радио, и мой отец продал его, чтобы достать деньги на учебу. Родители так радовались моему успеху".

 

После шести лет обучения Банга работал учителем средней школы в Требишове, а затем в течение 10 лет драматургом Литературной редакции Словацкого телевидения в Кошице.

 

В 1979 году Банга уехал в Братиславу и стал редактором, а с 1986 года — главным редактором общественного ежемесячного издания Nová cesta (Новый путь), где он работал до его закрытия.

 

В 1982 году вышел сборник стихов Банги "Пылающая вишня". Книга была объявлена ​​лучшей книгой года. Автор получил награду — 20 000 крон, что было сказочной суммой по тем временам. Следующий сборник, вышедший тогда, когда поэту исполнилось 50 лет, попал в руки тогдашнему президенту Вацлаву Гавелу, который лично написал Банге письмо — поздравил его с успехом.

 

Банга был первым в Словакии, кто опубликовал перевод цыганских сказок. Книга называлась "Черный волос" и была опубликована в Кошице. Банга собирал сказки еще со времен училища. Эта книга вышла тиражом 30 000 экземпляров и была раскуплена за неделю.

 

В конце 1989 года Банга возглавил общественное объединение Romani kultura (Цыганская культура), был главным редактором цыганского ежемесячного журнала и детского журнала "Лулуди" (Цветок). Затем занимался издательским бизнесом. Автор целого ряда книг. Живет в Братиславе.

 

 

ОСЕНЬ

Как парус истаял вдали —

Туман отошел от земли;

И звезды на скатерти синей

Брильянтами в небе зажглись,

И тайная клинопись птиц

Уже незаметна на глине.

 

А ходики тихо стучат:

Уж осень — минут листопад.

 

На арфе (она же гора)

Так ладно играли ветра,

А нынче — лишь хрипы надсады;

Спускаются с пастбищ стада,

И рыбки глядят из пруда

На медные кудри левады.

 

А ходики тихо стучат:

Уж осень — часов листопад.

 

Не тыквы — костер на полях

Каштаны полопались — ах! —

Как будто хотели напомнить

Ту нить на колесах дорог,

Которую выпрясти смог,

Чтоб душу стихами наполнить.

 

А ходики тихо стучат:

Раз осень — то дней листопад.

 

Нет, лето промчалось не зря!

Пусть осень плывет, как заря

И плещет туман парусами;

Запомню, как, медью горя,

Стрелял револьвер ноября

В траву золотыми плодами.

 

А ходики тихо стучат:

Да, осень; и годы летят.

 

 

АННА КОПТОВА ( 1953 г.р. Словакия) входит в число образованных и литературно эрудированных цыганских авторов. Она литератор, журналистка, директор частной школы

 

ПУСТОТА

 

Огромна, черна пустота;

Свечным огоньком не прострелишь.

Глаза — это те же уста,

А палец у сжатого рта —

Посланье, понятное мне лишь.

 

Вот холод растекся в крови;

И больше не будет любви —

Как медленно я умираю...

Из жизни — из ада ее —

Звериное смерти чутье

Ведет меня в небытие —

Теперь уж, наверное, к раю.

 

Мужчина по саду идет,

А мною не сорванный плод,

Как им не зачатый ребенок

Под спудом вотще вопиют —

Несбыточность — вот их приют,

И зов их неслышимый тонок.

 

О Боже, когда б я могла,

К ногам бы твоим подползла,

И их бы в мольбе целовала!

Но бельма белесого дня

Бесстрастно глядят на меня —

Ведь слепы глазницы Ваала...

 

 

ТЕРА ФАБИАНОВА (1930―2007 Словакия) также относится к наиболее известным в мире цыганским авторам. Фабианова ― истинный самородок. Происходила из оседлых цыган. Получила лишь начальное образование и в течение 35 лет работала оператором крана на машиностроительном предприятии. Говорила на четырех языках. Писала на венгерском, а позднее перешла на диалект словацких цыган. Одно из ее стихотворений было использовано в проекте пражского метро «Поэзия для пассажиров». Произведения Фабиановой связаны с ее личным опытом, жизнью в цыганском поселке. Помимо положения цыганской женщины, она затрагивает тему стигмации цыган в окружающем обществе, вынуждающей некоторых скрывать свое происхождение.

Стихи ее перед вами:

 

ПОЙДЕМ СО МНОЙ

 

Там мать моя живет; пойдем туда,

Где каждой ночью — сказок волшебство,

Пойдем со мной! Не бойся ничего —

Не будет ни беды и ни стыда.

 

Узрят цыгане, что тебя веду,

Настроят скрипки на веселый лад;

Не месяц ясный сватает звезду —

С тобой счастливей буду я стократ.

 

Не так уж беден я, но негде спать;

Когда придет серебряная ночь,

Охапку листьев можно подостлать,

Да и рубаху я отдать не прочь —

Ту самую, что вышивала мать,

Которой будешь ты теперь как дочь.

 

Не бойся, не замерзнешь ты со мной!

Довольно неба — пусть его покров

Оберегает юную любовь;

 

Господь нам дал единый путь земной,

Чтоб дружно жить, одну судьбу деля —

Я — черный хлеб, ты — черная земля.

 

***

Колючий цветок у дороги

Красив, как другие цветы;

Колючий цветок одинокий

В плену у своей немоты.

 

Дни листьями с веток опали —

Как ветер прошел по судьбе;

Отмечена знаком печали,

Живу я сама по себе.

 

Так вышло по воле Господней —

Я звезд не увижу ночных;

Вся жизнь моя — только «сегодня»,

А «завтра» — уже для других.

 

Цветут мои сестры солидно,

Свои среди лилий и роз,

А мне даже солнца не видно

Сквозь дождик непрошенных слез.

 

Что ж, дерево даже кривое

Способно на хладную тень;

Ты сможешь остаться со мною

На этот — единственный — день?

 

Любви от тебя я не скрою —

Для счастья хватило бы дня!..

Однажды придешь ты за мною,

И вряд ли узнаешь меня.

 

И в этом не годы повинны;

Лицо, что узнать ты не смог,

Несет на себе не морщины,

А сеть бесконечных дорог.

 

 

 

 

 

КАРОЛЬ ПАРНО ГЕРЛИНЬСКИЙ (Польша) — его во время войны спасла Альфреда Марковская, известная как «тетушка Нонча»; потеряв свою семью и чудом избежав гибели, она спасла от смерти около полусотни маленьких детей.

Судьба Кароля — это судьба цыганского мальчика, некогда снятого с поезда, шедшего в Освенцим. В тот день матери трехлетнего малыша хватило пары секунд, чтобы украдкой передать Нонче сына.

В одежде ребенка та нашла бумажку с именем и адресом. Неграмотной девушке помогли написать письмо, дабы отыскать хоть кого-то из родных ребенка.

Через полгода за мальчиком приехал отец. «Нонча подарила мне вторую жизнь», ― говорил Герлиньский, потерявший в период фашистского геноцида почти всю семью.

 

Стихи этого поэта — нежная лирика, поражающая горькой последней строкой каждого стихотворения, но вместе с тем и верой в добро и свет:

 

***

Леса уже стоят без белых шуб;

Пусть космы ив напоминают плетки —

Цирюльник-ветер, неумел и груб,

Их пробует навить на папильотки.

 

Вот так весна берет свои права;

Открыл ей лес березовые двери,

Где дружелюбно ухнула сова —

Так громко, что проклюнулась трава,

И мы уж не боимся суеверий.

 

За тем холмом, за лесом, позади

Разносит ветер дым ночных пожаров;

И небо остро чувствует Стожары

Татуировкой на своей груди.

 

Впиталась в этот дым поэта речь —

Он неофит подснежниковой веры;

Все пробужденья ото сна — примеры

Тепла и счастья долгожданных встреч.

 

О, пенье птиц! О, яркость светлых дней!

Как в лепете листвы чуть слышный зуммер

Жужжания жуков, мне в этом шуме

Молчанье одиночества слышней.

 

 

***

Нет в мае ничего белей берез —

Свет нежных тел сквозь зелень зренье нежит;

Нет ничего красивей поздних роз,

Хоть их парализует хлада нежить.

Пусть август — время падающих звезд —

Схоронен под шептанье листопада,

Надежда на весну — цветочков горсть,

Вот что такое крокусы из сада.

 

Как любопытны эти малыши,

Их не страшит ночной ноябрьский холод;

Цыганка карты бросила в тиши,

И смотрит в них, надеясь от души,

Что чей-нибудь король красив и молод.

 

На старых картах счастье предрекла

Любовь, женитьбу и ребенка в зыбке,

Ну а себе — не вышло, не смогла;

И сохнут слезы от чужой улыбки.

 

Ладони ждут ответного тепла.

Пусть непогода бесится со зла,

Весна придет и солнышка отмерит;

Земля остыла, зелень умерла,

И всем не выжить — таковы дела...

Но крокусы в весну наивно верят.

 

 

 ВАНО ХРУСТАЛЁ (Россия) — актер цыганского театра «Ромэн»; высокий худой красавец, коронованный тяжелыми кольцами смоляных волос, он легко танцует венгерку на столе — и если даже звякнет какая хрустальная рюмка, то ни в коем случае не упадет (за это он и получил свое прозвище).

Уголки губ чуть приподняты в беспечной улыбке, а празднично-яркие глаза смотрят вниз, на остроносые щегольские туфли — не задеть бы что на скатерти!

Кому он посвятил свои стихи? Уж конечно, такой же красавице, как и сам; видно, гордая девушка поощрила его добрым словом, а душа Вано тут же отозвалась:

 

 

НЕ ЗАБУДУ

 

Ты пожелала мне добра;

И так чудесно это было,

Как будто сжалились ветра,

Или казну из серебра

Зима нежданно расточила.

 

Весенних слов твоих тепло

В душе я сокровенно прячу;

Оно нас выбрало, свело,

И сердце встало на крыло,

И верю я в свою удачу.

 

Тебя я в песне воспою;

Люблю, как сторону мою,

Где счастье — жить с тобою рядом;

Твои чудесные слова

Звучат, как свежая листва,

Когда иду весенним садом.

 

 

КАРЛИС РУДЕВИЧ (1939—2002, Латвия) — советский и латвийский цыганский литератор, художник-наивист, общественный деятель, просветитель.

Его отец вел полуоседлый образ жизни. Зимой семья Рудевичей снимала жилье, а с наступлением весны снова пускалась в путь. Так протекало его детство. Во время нацистской оккупации Латвии цыганской семье приходилось скрываться в лесах и глухих местах. Возможно, от фашистской расправы Рудевичей спасло и то, что в их документах была специально исправлена графа национальность, и они числились латышами.

Несмотря на кочевой образ жизни, Рудевич посещал школу в периоды зимнего постоя и, научившись грамоте, много читал. Оставшись без родителей, он решил работать и продолжать учебу. Окончив торговую школу, он стал работать в торговой сети.

Стихи Рудевич начал писать с 1969 года.

С юности он любил рисовать, посещал художественную студию.

Первые картины были написаны в 19 лет, а первая его выставка состоялась в 1991г.

Впоследствии у Рудевича было множество выставок не только в Латвии, но и за ее пределами: в Великобритании, России, Украине, Франции, Италии, Индии. Его картины демонстрировались на Международной экспозиции цыганских художников в Будапеште (Венгрия).

Рисовал он членов своей семьи, детей и внуков.

Художника интересовали бытовые темы и цыганский фольклор. Его картины представляют собой увлекательный рассказ об образе мысли и ценностях цыган, а также об их сложных отношениях с окружением.

Свидетельством таланта и особого психологического чутья Рудевича является его полная трагизма картина "Последний заход солнца", посвященная цыганам — жертвам фашизма, и отсылающая к печально известному в Латвии историческому событию: массовой казни цыган в 42-м году на берегу озера Валгума в окрестностях Тукумса, в которой принимали участие и местные пособники гитлеровцев.

Творчество Рудевича, рассказывающее о цыганах, их чувствах и стремлениях, занимает особое место в культуре. Карлис Рудевич считается основателем Цыганского национального культурного общества Латвии.

За популяризацию цыганской культуры и деятельность, направленную на интеграцию цыган в окружающее общество, Карлис Рудевич был удостоен высшей государственной награды Латвийской Республики — Ордена трех звезд.

 

***

Здесь красные смолы, как крови потоки,

Видны на могучих стволах;

И морщатся воды от боли жестокой,

И птицы скорбят на ветвях

 

О тех, кто безропотно смерть принимали,

О детях и старцах седых,

И Валгума волны слезами печали

Еще не оплакали их.

 

Пятьсот человек, от мала до велика,

Под землю, как корни, ушли;

Пятьсот человек, от мала до велика,

В грунт памяти нашей вросли.

 

Кротам не пролезть средь костей меж крестами,

Что каждый на шее носил...

Цыганские духи седыми ветрами

Проводят по травам могил.

 

 

ЛЕСНАЯ БАЛЛАДА

 

Искры гаснут, словно крики в горле,

Дождь идет, расстроенно бубня;

Ели ветви над костром простерли —

Будто руки греют у огня.

 

Как в шатре из двух попон заснуть?

Мочат его струи-душегубы;

Холод щерит ледяные зубы,

Ветер волком рвет цыгану грудь.

 

Кто бы ему хворост наломал?

Мал-мала сидят в шатре ребята,

Сыновья, с которыми бежал, —

Черные курчавые ягнята.

 

Было так: в село ушла жена,

А на них эсэсовцы напали;

— Если бы смогла спастись она,—

Тяжело на сердце от печали.

 

Этой ночью с проливным дождем

Обступили их большие ели;

Зябко тянут ветви над огнем,

Кутаясь в зеленые шинели.

 

Грел костер несчастную семью;

Старый друг-огонь не знал, не ведал —

Злобному фашистскому зверью

Он своих цыган невольно предал.

 

И под хриплый сатанинский смех

Пули в них ударили горохом;

Смерть взяла отца и деток — всех,

Потушив мольбу последним вздохом.

 

Утренний туман к земле прижат,

На кострище угасают вспышки;

А вокруг беспомощно лежат

Мертвые отец и ребятишки.

 

 

А сын цыгана и украинки, поэт МИХА КАЗИМИРЕНКО, работал в школе учителем пения; вот какие стихи вышли из-под его пера:

 

МОЙ РОД ЦЫГАНСКИЙ

 

Земля родная, держишь ты в ладонях

Не свечи, а цыганские костры.

И молишься одной луне-иконе

С той самой незапамятной поры,

 

Когда снялись цыгане шатровые

И устремились в бесконечный путь,

Сложив дорогой песни долевые,

От коих сердце бьется в клетку-грудь.

 

Бедняк забудет о своей недоле,

Богач забудет о своей мошне,

Когда свободный голос дикой воли

Останется с душой наедине.

 

Отдав покой кладбищенским костям

И выбрав бесконечную дорогу,

Поет цыган, как не запеть и богу,

А пляшет, как не снилось и чертям.

 

Войну и голод претерпеть случилось,

Гонения и беды пережить;

Хочу я знать, пред кем мы провинились,

Что счастья и подковой не добыть?

 

Мы пережили грозы и морозы,

Но — как бы ни сложились времена —

Как и у вас, прозрачны наши слезы,

Как ваша, кровь цыганская красна.

 

Живучая дубленая порода,

Большое сердце, чуткая душа;

Нам бог пошлет и молока и меда —

Напьемся из небесного ковша!

 

Бьет землю конь в горячем нетерпеньи,

И реет над скрещением дорог

Как символ долгожданного спасенья,

Пречистой Богоматери платок.

 

Я познакомила вас со своими переводами цыганских поэтов; все они такие разные, но с одинаково горящими сердцами, вложившими этот огонь в свои строки. Пусть нашей встрече подведет итог все та же Папуша — пусть обернется перед уходом и скажет своими стихами:

 

Я ПРИХОЖУ К ВАМ

 

Оставив шатер свой, я путь к вам держала,

Но я не еды и не денег хочу;

Под шалью я руки молитвенно сжала,

Сухими губами я тихо шепчу:

 

От снега шатры наши белыми стали,

А вы в серебристых живете домах;

Жилье наше сроду мы не запирали,

А ваши квартиры всегда на замках.

 

Я к вам обращаюсь: и к малым, и к старым,

От умных ученых до темных крестьян:

Обрадуйтесь песням, внемлите гитарам,

Согрейтесь цыганского танца пожаром!

 

СЕРДЦА ОТОМКНИТЕ ДЛЯ НАС, ДЛЯ ЦЫГАН.

 

Эссе написано с привлечением материалов Лилит Мазикиной и Илоны Махотиной.