ЛИНИИ СВЕТА
* * *
Я бы родился опять зимой,
а не под знаком Овна.
Женщину я бы привел домой,
выбранную любовно
из своего, не чужих колен –
выглядящих опасно, –
но ни одной из его Елен
не соблазнясь напрасно.
Баловнем острова одного,
с нимбом триумвирата.
Был бы одним из людей его,
мучеником возврата.
Дрянь мое дело. И даже днем
в сердце ночные страхи
вяжут трехжильную нить, а дом
полон живого праха.
Бархатный воздух, атласный дым –
ночь разорвет на строчки –
улицы, вымощенные седым
светом без оболочки.
* * *
Этот узел можно развязать?..
Разрубить?.. И, как по глади вод,
поскользить по нити, если знать,
что не обрывается вот-вот.
Общим прошлым связаны с водой.
Я хотел всю жизнь тебя любить.
Разве ты не помнишь нас с тобой?..
Будто узел можно разрубить...
Протянуть бы нить – и ту, что ты
выбрала – в угольное ушко.
Наши жизни связяны почти,
по твоей мою найти легко.
* * *
Люди в небо, а с неба – пух
и осадки пятном на скатерть.
Землю ветер загладит вдруг
или время встряхнет некстати.
Прозвучим, но опять не так.
Будто музыку мы не слышим:
в тему не попадаем, в такт,
убыстряется быстро слишком.
Так мы в небо еще? – Нет, вниз!
Неиспользованый остаток –
время вышло, боль атавизм,
горьковатый в душе осадок...
* * *
Песка блестящие перчатки –
сдуй, море выпей в два глотка.
Пускай играют на сетчатке,
сверкая, волны, облака.
И ты угадываешь рыбу –
по тени, мечется в тоске,
послушная воды изгибу.
...А руки мокрые в песке.
* * *
Захлебываясь музыкой,
дождь сходит с ума по-своему.
То коркой скользнет арбузною,
то лодочкой веток с воином.
Я слышу, но я не слушаю
испорченную мелодию.
Казалась всегда мне скучною
с задором таким молоденьким.
Пусть песнею льется гладкою
на лодочки возле пристани.
На сотню людей с палатками,
принесших сухую истину.
Но самой холодной ночью,
но дниною самой длинной –
услышу, как загрохочет
дождь, выпроставшись долиной.
* * *
Жизнь прекрасна,
но довольно быстротечна.
Пляска волн по небу, кляксы,
капель сечка.
Вроде были...
Были, были в этом улье.
Не исчезли, а забыли,
где уснули.
Пахнет также:
светом с пылью или с гарью.
Или этим, кто подскажет, –
полугаром.
Попрощались мы над Турцией
с тобою.
И настурцией
вдруг вспыхнет золотою
обнажённая,
залившаяся светом
(но играет так оттенками при этом),
жизнь – не сильно смертью искаженная.
* * *
Линии света в этом сюжете нет,
в этом пространстве, во временнóй петле.
Тьма утомляет – ею покрыт и снег, –
и ничего не сходится на земле;
Ходит она вокруг по тонкому льду,
переживая бессчетно конец, тупик.
Думает: выход-вход свой я не найду –
выброшенный из жизни свет-черновик.
Жизни назад – им выломана дверь,
стекла разбиты, подрезаны крылья штор.
Время на ощупь. Чем его ни измерь –
малоправдоподобно... Свет-крысомор
землю отравит, разделит на сто частей –
шея, филе, бедро – туши стран и тел.
Мир собирая точно узор костей,
вымытых светом… вот он и долетел...
* * *
За нитку крови потяни
и вытащи на свет –
не за рубашку и штаны
(меня уже в них нет) –
за сердце, ухнувшее в такт,
за ночь и день-пробел.
Немного начало светать,
распорошили мел
на будущее... Что у нас? –
Отрадно тусклый свет,
победно-красная луна,
мохристой нитки след.
* * *
Там, где стояли отец и мать,
с той стороны – пустота сквозит,
тянет так сильно, нельзя стоять.
Но – не конец, непрямой транзит.
Не защищен, как был защищен –
сам я теперь защищаю вас,
дети мои из тысяч времен...
Страшно мне будто я вас не спас.
* * *
Мы прожили долго без вопросов
под прикрытьем моря и любви.
Сбрасывает ночь овчинку в росах,
небо спит на кончиках травы.
Мир не на слонах, не на колоссах,
идеален больше, чем всегда.
Катится на огненных колесах
зá море подбитая звезда.
Нас не спросят, мы и не ответим:
кем друг другу были и когда.
Солнце, вспыхнув резко в гуще веток,
гаснет так же быстро без следа.
Пропустили и Форóс, и Ялту,
всё, что уготовано для нас:
зиму в крошках льда, в осколках смальты –
завершеньем медленным пленясь.