• ЛИ-2024-№42

Прощание

(на два голоса)

                               А. М.

 

Она:

Прошла любовь – не серебрится,

не бронзовеет, лист пустой

её последняя страница:

прости, в стороночке постой

и не мешай сложить в порядке

от предыдущего листа

клочки за номером в тетрадке

поболе полутораста.

Мы меньше виделись, чем ждали,

и уподобились к концу

платформе дальней на вокзале

складской, где жести и свинцу

вповалку место. Оловянный

вкус расставанья. Жеста ртуть.

Исчезни, некогда желанный,

забудь...

 

Он:

Погаснет солнце, строй планет

слетит с орбит,

тогда поймем, что точно нет

любви, сгорит.

Ну, а пока жива листва

и снежный склон –

она средь нас, она права

со всех сторон.

В любой примете дня гудит,

летит, поёт,

щекочет мускулы груди

и слезы льёт,

даёт острастку похвальбе,

жнёт меж камней...

И если кончится в тебе –

придёт ко мне.

 

Она:

Разлука – точно лист осенний,

прилипший к воздуха губе

навеки, ведь любви спасенья

вдогон архангельской трубе

не будет. Ничего не будет,

как с мириадом до неё...

Ну, разве, книжный червь-ублюдок

найдя послание моё,

поймёт? Нет, ни единой строчки.

Как чувство буквой передать?

Всё вздор. В молитвы оболочке

подобно гибнет благодать;

речь заводя о Божьей славе,

опошлят всё и переврут.

Листок любви лежит в канаве,

гниёт. Не это ль Страшный суд?

 

Он:

Роняет лес, но подбирает поле,

и сколько б ветер вздор не голосил –

они вдвоем, притачанные болью,

нет, боем животворных своих сил.

Так и любовь. Её перемещенье

души переселенья поважней,

поскольку тут не поиск помещенья,

не бесы, перешедшие в свиней,

не чтенье мантр и валиков вращенье,

а жизнь сама, которая одна.

И неизменно Божье порученье:

дожить до дня и долюбить до дна.

А там, глядишь, дна никакого нету –

другого измерения пласты,

как лес и поле, ждущие рассвета

в координатах мрака и мечты.

19-26.09.2020

    

Жалоба солдата.
Немецкая песенка полячке

Все просто, как Лили Марлен!
Казарма, ночь, фонарь, отбой –
и вся любовь, и нам с тобой
карман пошире шьет Шопен.
Мазурку женская рука
в аптеки угловом окне
ведет, чтоб слышно было мне
страдание издалека:
стемнело, фармаколог-муж
зовет в постель. И видит Бог
сплетенье ног. И строит Блок
стиха разрозненный картуш
иначе: ночь, фонарь, забыт
мой силуэт под фонарем,
аптека, улица, вдвоём
не быть, и заедает быт.
Но мы попали к песне в плен,
куплетов сладкая вода
ведет меня к тебе всегда,
Mitdir, LiliMarleen.
WieeinstLiliMarleen.

 

«ТÓска» в Метрополитен-опера

Приметы смерти: веер, нож, перо,
с чернильницей обнявшееся наспех,
крючки одежды, рыболовной снастью
держащие телесное добро...
Ты, музыки животное тепло,
сочувствия лишающее к павшим,
послушное лишь дирижерской шпажке,
вонзающей в оркестр свой апломб.
На оперы трехкупольный собор
со звонницей и пропастью интриги
взмолился зритель,

вышедший из книги застенка в свет,

почти багдадский вор
всех голосов. И похоти сапог,
послушный вол по воле режиссёра
жизнь вытопчет. А после приговора
заботиться о звуках будет Бог.

 

Мир после Хичкока

Центон

«Полегче Сэм, я быстро завожусь!»
Стоит прекрасная, как сахарок и мрамор,
орамив щеки в шаль, глаз окуная в грусть,
блестяща, и бела, и молодая мама.
К ней потому так ласкова толпа.
Прямой и резкий луч, умение, свобода,
сюжет раскрыт вполне, как белкой скорлупа.
Выходят из кино, уж снег лежит у входа.
Кино – это когда скамейки три,
зал низкий, звук чудовищный, мотор искрится.
Нам счастья не купить. Но можно жить внутри
экрана, этим от несчастья откупиться
на час, на полтора, на два, и стоп.
Оборван кадрик хвост, как ящерке балбесом.
И свежесть хороша. И наконец-то гроб.
И новая кровать с двойным не рухнет весом.

 

Печальный бог любви

 

Бледен лик твой, бледен, дева!

Афанасий Фет, «Геро и Леандр»

 

Мой одинокий друг, печальный бог любви,

глядя на дерзкую затею переправы,

под ноги стелет мне то мальву, то люпин,

то ногти мертвецов, утопленницы травы.

Всё вместе выглядит: хоть шаткий, но мосток

в развалины (кто вам сказал, что это крепость?).

Набор бессвязных фраз, безумный хохоток,

бесцельный поцелуй, безделица, нелепость.

Да, есть закатный луч, и тучка вдалеке,

и музыка числа – пифагорейский выверт.

Печальный бог любви рискует на песке

своими замками и раною навылет.

Пусть слишком много дней и слишком много слов,

бесстыжие цветы унесены прибоем;

пока ещё светло немного, я готов

поспорить и сыграть в желание любое.

Что ж, решено: любовь, и побороться с ней,

как с бурей и бедой, такая, видно, участь:

пролив переплывать с Леандром без огней,

и выиграть без струн, как Паганини, мучась.